Здесь они впервые сталкивались с изобилием торжествующего капитализма и были слишком потрясены, чтобы понять, что по большей части то были всего лишь тайваньские маски из папье‑маше и кружева, сплетенные в Корее.
Он вошел в помещение поста и дружески поздоровался с двумя дежурными офицерами.
– Пока ее не видно,
– сказал один из них, после чего презрительно фыркнул по поводу того, что женщина может быть офицером.
Услышав это, Брунетти решил обращаться к ней – по крайней мере в присутствии этих двоих – соответственно ее званию и выказать ей все знаки уважения, к которым обязывает ее чин. Не в первый раз его коробило, когда в других он встречал собственные предрассудки.
Он обменялся с карабинерами парой необязательных замечаний. Какие шансы у Неаполя выиграть в эти выходные? Будет ли Марадона опять играть? Пойдет ли в отставку правительство? Он стоял у стеклянной двери и смотрел на волны транспорта, текущие по площади. Между машинами и автобусами бежали вприпрыжку и протискивались пешеходы. Никто не обращал внимания на переходы, отмеченные зеброй, или на белые линии, которые, по идее, ограничивали полосы движения. И все же транспорт двигался ровно и быстро.
Светло‑зеленый седан пересек автобусную линию и подъехал к двум сине‑белым автомобилям карабинеров. Это был ничем не выделяющийся автомобиль без мигалки на крыше, на принадлежность которого указывал лишь номерной знак с надписью: «AFI Official». Открылась дверца водителя, и появился солдат в форме. Он наклонился и открыл заднюю дверь, оттуда вышла молодая женщина в темно‑зеленой форме. Выйдя из машины, она надела свою форменную фуражку, огляделась сперва вокруг, а потом посмотрела на здание, где размещался пост карабинеров.
Не простившись с теми, кто был на посту, Брунетти пошел к машине.
– Доктор Питерс? – спросил он, подойдя.
Услышав свое имя, она подняла глаза и шагнула к нему. Когда он подошел, она подала ему руку и обменялась с ним быстрым рукопожатием. Казалось, ей около тридцати лет, у нее были короткие вьющиеся каштановые волосы, которые не желали смириться с приминающей их фуражкой. Глаза были карие, кожа еще хранила летний загар. Если бы она улыбнулась, то стала бы еще красивее. Но она посмотрела прямо на него, сжав рот в крепкую прямую линию, и спросила:
– Вы инспектор полиции?
– Комиссар Брунетти. У меня здесь лодка. Нас отвезут на Сан‑Микеле. – Увидев, что она в замешательстве, он объяснил: – Кладбищенский остров. Тело отправили туда.
Не дожидаясь ответа, он указал в направлении лодочной стоянки и пошел через дорогу. Она задержалась ровно на столько, чтобы сказать что‑то водителю, а потом двинулась за ним. У края воды он указал на сине‑голубую полицейскую лодку, ждавшую у набережной.
– Прошу сюда, доктор, – сказал он, переходя с набережной на палубу.
Она ступила сразу же за ним. Ее форменная юбка была всего на несколько сантиметров ниже колен. Ноги были красивые, загорелые и мускулистые, лодыжки тонкие. Не колеблясь, она приняла его руку и позволила помочь ей спуститься в лодку. Как только они сошли в кабину и уселись, Монетти отвалил от причала и повернул катер к Большому Каналу. Он быстро провез их мимо железнодорожного вокзала, запустив синюю мигалку, и свернул налево, в канал Мизерикордиа, на выходе из которого лежал кладбищенский остров.
Обычно, когда ему приходилось возить людей, незнакомых с Венецией, на полицейской моторке, Брунетти всю дорогу занимался тем, что показывал им красивые виды и интересные места. На этот раз он ограничился самым формальным началом:
– Надеюсь, вы добрались нормально, доктор.
Она посмотрела на полоску зеленого покрытия на полу между ними и пробормотала что‑то, что он принял за «да», но больше ничего не сказала. Он заметил, что она время от времени глубоко втягивает воздух, пытаясь успокоиться, – странная реакция человека, который, в конце концов, имеет докторскую степень.
Он заметил, что она время от времени глубоко втягивает воздух, пытаясь успокоиться, – странная реакция человека, который, в конце концов, имеет докторскую степень.
И, словно прочтя его мысли, она взглянула на него, улыбнулась очень милой улыбкой и сказала:
– Если ты знал умершего, это совсем другое дело. В медицинском училище мертвецы чужие, так что легко смотреть на них отстраненно. – Она надолго замолчала. – И люди моего возраста не так уж часто умирают.
Это, конечно, так и есть.
– Вы долго работали вместе? – спросил Брунетти.
Она кивнула и хотела ответить, но прежде чем успела что‑то сказать, катер неожиданно качнуло. Обеими руками молодая женщина схватилась за свое сиденье и бросила на Брунетти испуганный взгляд.
– Мы вышли в лагуну, на открытую воду. Не волнуйтесь, здесь нечего бояться.
– Я плохой моряк. Я родилась в Северной Дакоте, а там воды мало. Плавать я так и не научилась. – Улыбка ее была слабой, но все же вполне уместной.
– Вы с мистером Фостером долго проработали вместе?
– С сержантом, – автоматически поправила она. – Да, с тех пор как я приехала в Виченцу, примерно семь месяцев назад. На самом деле он все делает сам. Просто им понадобился старший офицер как ответственное лицо. Чтобы было кому подписывать бумаги.
– И чтобы было на кого свалить вину? – с улыбкой спросил он.
– Да, да, наверное, можно так сказать. Но у нас никогда не случалось проколов. Благодаря Майку. Он хорошо знает свое дело. – В голосе ее звучало тепло. Похвала? Привязанность?
Под ними ровно заурчал, сбавляя обороты, мотор, а потом последовал глухой удар – о кладбищенский причал. Брунетти встал и пошел к узкому трапу, что вел на открытую палубу. Наверху он остановился, чтобы придержать для доктора одну половинку двери. Монетти обматывал причальный канат вокруг деревянных свай, торчавших из вод лагуны.
Брунетти шагнул на берег и снова протянул руку. Молодая женщина положила на нее свою, потом тяжело оперлась на нее, спрыгивая на берег рядом с ним. Он заметил, что у нее нет ни сумочки, ни кейса, может быть, она оставила что‑то в машине или в катере.
Кладбище закрывалось в четыре часа, так что Брунетти пришлось позвонить в колокольчик, находившийся справа от большой деревянной двери. Через несколько минут дверь открыл человек в темно‑синей форме, и Брунетти назвал себя. Человек придержал дверь, потом закрыл ее за ними. Брунетти прошел через главный вход и остановился у окошка сторожа, где назвал себя и предъявил свое служебное удостоверение. Сторож указал им путь – по открытой галерее направо. Брунетти кивнул. Он‑то здесь не впервые.
Когда они вошли в здание, где помещался морг, Брунетти сразу же почувствовал, как резко упала температура. Доктор Питерс, очевидно, тоже это ощутила, потому что обхватила себя руками и опустила голову. Санитар в белом сидел за простым деревянным столом в конце длинного коридора. Когда они подошли, он встал, стараясь держать лежавшую перед ним книгу обложкой вниз.
– Комиссар Брунетти? – спросил он.
Брунетти кивнул.
– Это доктор с американской базы, – сказал он, кивком указывая на стоящую рядом с ним женщину. Для того, кто так часто смотрел в лицо смерти, вид молодой женщины в военной форме вряд ли был чем‑то достойным внимания, поэтому санитар быстро прошел мимо них, чтобы открыть тяжелую деревянную дверь.
– Я знал, что вы приедете, поэтому и вынул его, – сказал он, ведя их к металлической каталке, стоявшей у одной из стен.
Все трое знали, что лежит под белой простыней. Когда они приблизились к телу, санитар взглянул на женщину. Та кивнула. Он откинул простыню, она взглянула в лицо покойника, а Брунетти посмотрел в лицо ей.