Зато с Раффаэле, даже если он дома, этот номер не пройдет – на первое вряд ли хватит смелости, а о втором спрашивать бесполезно.
– Чао, папа, – крикнула из гостиной Кьяра.
Он повесил пиджак в стенной шкаф и прошел по коридору в гостиную. Кьяра, которая удобно устроилась в мягком кресле, подняла голову от раскрытой книги, лежавшей у нее на коленях.
Войдя в комнату, он машинально включил свет у нее над головой.
– Ты что, хочешь ослепнуть? – спросил он, наверное, в семисотый раз.
– Ой, папа, я и так все вижу.
Он наклонился и поцеловал ее в личико, поднятое к нему.
– А что ты читаешь, мой ангел?
– Эту книжку мне дала мама. Клевая история. Тут про гувернантку, которая пошла работать к одному дядьке, и они влюбились друг в друга, но у него на чердаке жила взаперти сумасшедшая жена, ну вот они и не могли пожениться, хотя и сильно любили друг друга. Я как раз дочитала дотуда, где пожар. Вот бы она сгорела!
– Кто бы сгорел, Кьяра? – спросил он. – Гувернантка или жена?
– Жена, глупый.
– Почему?
– Тогда Джейн Эйр, – ответила она, превратив это имя в кашу, – сможет выйти замуж за мистера Рочестера. – С этим именем она расправилась точно так же.
Брунетти хотел было задать еще вопрос, но девочка уже вернулась к пожару, и он пошел в кухню, где Паола стояла, нагнувшись к открытой дверце стиральной машины.
– Чао, Гвидо, – сказала она, выпрямляясь. – Обед через десять минут. – Она поцеловала его, повернулась к плите, где в луже масла подрумянивался лук.
– У меня только что состоялась литературная дискуссия с нашей дочерью, – сказал он. – Она объясняла мне замысел великого произведения английской классической литературы. Наверное, для нее было бы лучше, если бы мы заставляли ее смотреть бразильские мыльные оперы. Она с головой ушла в пожар, который убьет миссис Рочестер.
– Ах, да ну тебя, Гвидо. Все уходят с головой в пожар, когда читают «Джейн Эйр». – Она помешала ломтики лука на сковородке и добавила: – По крайне мере когда читают в первый раз. И только гораздо позже понимают, какая на самом деле хитрая и лицемерная сучонка эта Джейн Эйр.
– Это что же, такие идеи ты преподносишь своим студентам? – спросил он, открывая шкафчик и доставая бутылку «Пино Нуар».
Рядом со сковородкой, стоявшей на огне, лежала на тарелке уже нарезанная ломтиками печенка. Паола поддела эти ломтики шумовкой и шлепнула их на сковородку, потом отступила, чтобы не попасть под брызги масла. Она пожала плечами. Занятия в университете только что возобновились, и ей явно не хотелось в свободное время думать о студентах.
Помешав на сковородке, она спросила:
– Какая из себя эта капитан‑доктор?
Брунетти достал два стакана и налил вина и ей, и себе. Прислонившись к столу, он протянул Паоле стакан, выпил немного и ответил:
– Очень молодая и очень нервная. – Видя, что Паола все еще помешивает печенку, он добавил: – И очень хорошенькая.
Услышав это, она выпила вина и посмотрела на Брунетти, держа стакан в руке.
– Нервная? Что это значит? – Она еще выпила вина, подняла стакан к свету и сказала: – Это не такое хорошее, как то, что мы получили от Марио, верно?
– Да, – согласился он. – Но твой кузен Марио так озабочен тем, чтобы сделать себе имя в международной торговле вином, что ему недосуг выполнять такие маленькие заказы, как наши.
– Выполнял бы, если бы мы ему платили вовремя, – бросила она.
– Паола, ну ладно. Это же было полгода назад.
Это же было полгода назад.
– Да, и мы заставили его ждать больше полугода, прежде чем заплатили.
– Паола, мне очень жаль. Я решил, что уже заплатил, и забыл об этом. Я извинился перед ним.
Она поставила стакан и быстро встряхнула сковородку.
– Паола, там ведь и речь‑то шла всего о двухстах тысячах лир. От такой суммы твой кузен Марио уж никак не мог бы пойти по миру.
– Почему ты вечно называешь его «твой кузен Марио»?
«Потому что он твой кузен и его зовут Марио», – чуть было не сорвалось у Брунетти, но вместо этого он поставил свой стакан на стол и обнял ее. Некоторое время она была как деревянная, упиралась, но он обнял ее покрепче, и она поддалась, припала к нему, положила голову ему на грудь.
Так они стояли, пока она не ткнула ему ложкой под ребра, сказав:
– Печенка подгорает.
Он отпустил ее и снова взял в руку стакан.
– Не знаю, из‑за чего дамочка нервничала, но при виде мертвого тела она совершенно раскисла.
– А разве не каждый раскис бы при виде мертвого тела, особенно если это тело знакомого человека?
– Нет, там было что‑то посерьезнее. Я уверен, что между ними что‑то было.
– Что значит «что‑то»?
– Обычное дело.
– Ну так ты же сказал, что она хорошенькая.
Он улыбнулся:
– Очень хорошенькая.
Она улыбнулась.
– И очень… – начал он, подыскивая подходящее слово. Подходящее слово как‑то не находилось. – Очень испуганная.
– Почему ты так говоришь? – спросила Паола, перенеся сковородку на стол и поставив ее на керамическую подставку. – Испуганная чем? Что ее заподозрят в убийстве?
Он взял большую деревянную разделочную доску, стоявшую у плиты, и положил ее на стол.
Потом сел, поднял кухонное полотенце, расстеленное на столе, и обнаружил полукруг поленты, который лежал, все еще теплый, под полотенцем. Паола подала салат, бутылку вина, и прежде чем сесть, налила им обоим.
– Нет, так я не думаю, – сказал он и положил себе на тарелку печенки и лука, а потом добавил большой ломоть поленты. Он насадил кусок печенки на вилку, потом навалил на него ножом луку и принялся за еду. По своей давней привычке он не сказал ни слова, пока тарелка не опустела. Когда печень была съедена, а сок подобран с тарелки остатком второго куска поленты, он сказал: – Я думаю, она может знать или подозревать, кто его убил. Или почему его убили.
– Почему?
– Если бы ты только видела, какие у нее были глаза, когда ей показали его. Нет, не когда она увидела, что он мертв и что это на самом деле Фостер, а когда увидела, каким способом он был убит, – она была на грани истерики. Ее вытошнило.
– Вытошнило?
– Вырвало.
– Прямо там?
– Да. Странно, правда?
Паола немного подумала, прежде чем ответить. Она допила вино и налила себе еще полстакана.
– Да. Странная реакция на смерть. И она ведь врач? – Он кивнул. – Непонятно. Чего она могла испугаться?
– А что на десерт?
– Фиги.
– Я тебя люблю.
– Ты хочешь сказать, что ты любишь фиги, – сказала она и улыбнулась.
Фиг было шесть штук, превосходных, сочащихся сладостью. Он взял нож и принялся снимать кожицу с одной из них. Когда он закончил, сок бежал у него по рукам, он разрезал фигу пополам и протянул больший кусок Паоле.
Отправив в рот почти весь свой кусок, он вытер сок, стекавший по подбородку. Съел эту фигу, потом еще две, снова вытер рот и руки салфеткой и сказал:
– Если ты дашь мне стаканчик портвейна, я умру счастливым человеком.