Однажды в армии, когда я больше трех месяцев болел,
кактогданазывали,амбулаторнымплевритом,явпервыепочувствовал
облегчение,когдаположилв нагрудный карман совершенно безобидное с виду
лирическоестихотворение Блейка и день-два носил его как компресс. Конечно,
всякиезлоупотреблениятакимиконтактами рискованны и просто недопустимы,
причемопасностьпродолжительного соприкосновения с такой поэзией, которая
явнопревосходитдажето,что мы называем первоклассными стихами, просто
чудовищна.Вовсякомслучае,ясоблегчением, хотя бы на время, вытащу
из-подсебяблокнотсо стихами моего брата. Чувствую, что у меня обожжен,
хотяине сильно, довольно я большой участок кожи. И причина мне ясна: еще
начинаясотрочестваидоконцасвоей взрослой жизни, Симор неудержимо
увлексясначала китайской, а потом и японской поэзией, и к тому же так, как
не увлекался никакой другой поэзией на свете [7].
Конечно, я никоим образом не могу сразу определить - знакомили
незнакоммойдорогоймногострадальныйчитательскитайскойи японской
поэзией.Но, принимая во внимание, что даже с_ж_а_т_о_е рассуждение об этом
предметеможетпролитьнекоторый свет на характер моего брата, я полагаю,
что нечего мне тут себя окорачивать, обходить эту тему. Я считаю, что лучшие
стихи классических китайских и японских поэтов - этовполнепонятные
афоризмы,идопущенныйкнимслушатель почувствует радость, откровение,
вырастетдуховноидаже как бы физически. Стихи эти почти всегда особенно
приятнына слух, но скажу сразу: если китайский или японский поэт Tie знает
точно,чтотакоенаилучшаяайва,или наилучший краб, или наилучший укус
комарана наилучшей ,руке, то на Таинственном Востоке все равно скажут, что
унего"кишкатонка".Икакбыэтапоэтическая"кишка"нибыла
интеллектуальносемантическиизысканна,как бы искусно и обаятельно он на
нейнитренькал,всеравноТаинственный Восток никогда не будет всерьез
считатьеговеликимпоэтом.Чувствую,чтомое вдохновенное настроение,
котороеяточноинеоднократно называл "счастливым", грозит превратить в
какой-тодурацкиймонологвсе мое сочинение. Все же, кажется, и у меня не
хватит нахальства определить: почему китайская и японская поэзия - такое
чудо,такая радость? И все-таки (с кем это не бывает?) какие-то соображения
мне приходят на ум. Правда, я не воображаю, что именно это нужное, новое, но
все-таки жаль просто взять да и выбросить эту мысль. Когда-то, давным-давно,
- Симору было восемь, мне - шесть, - наши родители устроили прием человек на
шестьдесятвсвоейнью-йоркской квартирке в старом отеле "Аламак", где мы
занималитрисполовинойкомнаты.Отец и мать тогда уходили со сцены, и
прощаниебылотрогательнымиторжественным.Часовводиннадцать нам с
Симоромразрешиливстать и выйти к гостям, поглядеть , что делается. Но мы
нетолько глядели.
Но мы
нетолько глядели. По просьбе гостей мы очень охотно стали танцевать и петь
- сначаласоло,потомдуэтом,какчастоделаливсе наши ребята. Но по
большейчастимыпростосидели и слушали. Часа в два ночи Симор попросил
Бесси - нашу маму - позволить ему разнести всем уходящим гостям пальто, а их
вещи были развешаны, разложены, разбросаны по всей маленькой квартирке, даже
навалены в ногах кровати нашей спящей сестренки. Мы с Симором хорошо знали с
десяток гостей, еще с десяток иногда видели издалека или слышали о них, но с
остальнымибылисовсем незнакомы или почти с ними не встречались. Добавлю,
чтомыужелегли,когдагости собирались. Но оттого, что Симор часа три
пробыл в их обществе, смотрел на них, улыбался им, оттого, что он, по-моему,
ихлюбил,онпринес,ничегонеспрашивая,почти всем гостям именно их
собственные пальто, а мужчинам - дажеихшляпыиниразуне ошибся. (С
дамскими шляпами ему пришлось повозиться.)
Разумеется,явовсене хочу сказать, что такое достижение характерно
длякитайскихили японских поэтов, и, уж конечно, не стану утверждать, что
именноэтачертаделаетпоэтапоэтом.Новсежея полагаю, что если
китайскийилияпонскийстихотворецнеможетузнать,чье это пальто, с
первоговзгляда,товрядлиегопоэзия когда-нибудь достигнет истинной
зрелости,Ия считаю, что истинный поэт уже должен полностью овладеть этим
мастерством не позже, чем в восьмилетнем возрасте.
(Нет,нет,низачто не замолчу. Мне кажется, что в моем теперешнем
состоянии я не только могу указать место моего брата среди поэтов: чувствую,
чтоязадве-триминуткиотвинчиваювсе детонаторы от всех бомб в этом
треклятом мире, - оченьскромный,чистовременныйактвежливостипо
отношениюкобществу,затовкладлично мой.) Считается, что китайские и
японскиепоэтывсемупредпочитаютпростыетемы,ноябуду решительно
чувствоватьсебяглупей,чемвсегда,еслине скажу, что для меня слово
"простой" хуже всякого яда, во всяком случае, у нас это слово было синонимом
немыслимойупрощенности,примитивности,зажатости, скаредности, пошлости,
голизны.Но,даже не упоминая о том, чего я лично не выношу, я, откровенно
говоря,неверю, что на каком-либо языке можно найти слова, чтобы описать,
какименнокитайский или японский поэт отбирает материал для своих стихов.
Кто,например,сможетобъяснитьсмыслтакогостиха,гдеописано, как
честолюбивыйичванныйсановник,гуляяпосвоему садику и самодовольно
переживаясвое сегодняшнее, особо ядовитое выступление в присутствии самого
императора,вдругсс_о_ж_а_л_е_н_и_е_м растаптывает чей-то брошенный или
оброненныйрисунокпером?(Горемне:оказывается, к нам затесался некий
прозаик,которомузахотелосьпоставить к_у_р_с_и_в там, где поэту Востока
этоинепонадобилось.) Кстати, великий Исса радостно сообщает нам, что в
егосадурасцвел"круглощекий" пион.