Спустя некоторое время я услышал, как к дверям кто-то подходит; походка была
прихрамывающая. Эта странная, как бызапинающаяся всинкопехромота сразу
напомнила мне о ком-то,когоя знал еще в Европе. Но в полутьме разглядеть
пришельца не удавалось.
--Лахман! -- окликнул я наугад.
Человек остановился.
--Лахман!--повториля,включаяверхнийсвет.Нехотя,тусклым
желтоватым маревом он полилсяиз-под потолка стрехрожковой люстры в стиле
модерн. Человек уставился на меня, недоуменно мигая.
--Господи, Людвиг! - воскликнул он наконец -- Давно ли ты здесь?
--Три дня уже. Я тебя по походке узнал.
--По моей проклятой поступи амфибрахием?
--По твоему вальсирующему шагу, Курт.
--Как же ты сюда перебрался? Уж не по визе ли Рузвельта? Или по спискам
наиболееценных,подлежащихспасениюпредставителейевропейской
интеллигенции?
Я покачал головой.
--Нашбрат вэтихспискахне значится. Ненастолько мы,бедолаги,
знамениты.
--Я -то уж точно, -- подтвердил Лахман.
Вошел Мойков.
Так вы знакомы?
--Да, -- ответил я - - Знакомы. Давно. И по многим тюрьмам.
Мойков снова выключил верхний свет и принес бутылку.
--Самыйподходящийповодпропуститьрюмашку,--заметилон.--
Праздники надо отмечать в порядке их поступления. Водка за счет отеля. У нас
тут гостеприимство.
--Я не пью, -- отказался Лахман.
--И очень правильно! -- одобрил Мойков, наливая только мне. -- Одноиз
преимуществэмиграциивтом,чтоприходитсячастопрощатьсяичасто
праздновать встречи,-- заявилон. --К тому же это дарит иллюзиюдолгой
жизни.
Ни Лахман, ни я ничего на это не ответили. Мойков был другого поколения
-- из тех,кто в семнадцатомбежал из России.То, чтов нас еще полыхало
пламенем, в нем давно уже улеглось пеплом легенды.
--Вашездоровье,Мойков! --сказаля.--И почему мыне родились
йогами? Или в Швейцарии?
Лахман горько усмехнулся.
--Да хотя бы не евреями в Германии, и то хорошо!
--Вы передовой отряд граждан мира, --невозмутимо возразил Мойков.--
Вотиведитесебя,как настоящие первопроходцы. Вамеще памятники будут
ставить.
И пошел к стойке выдать кому-то ключ.
--Остряк, -- сказал Лахман, глядя ему вслед. -- Ты длянего что-нибудь
делаешь?
--В каком смысле?
--Водка, героин, тотализатор, ну и прочее?
--Он этим занимается?
--Говорят.
--Ты за этим и пришел?
--Нет. Но прежде я тоже тут ютился. Как и почти всякий новоприбывший.
Подарив мне взгляд заговорщика, Лахман уселся рядом.
Подарив мне взгляд заговорщика, Лахман уселся рядом.
--Понимаешь, все дело водной женщине,она тут живет, -- зашептал он.
-- Представь себе:пуэрториканка,сорокпять лет, одна нога не ходит, она
подмашину попала. У нее сожитель есть, сутенер-мексиканец. Таквот,этот
мексиканец готов за пять долларов предоставить нам ложе. У меня больше есть!
Так онане хочет! Слишком набожная. Прямо беда! Она верна ему. Он ее за это
колотит, а она все равно не соглашается. Она уверена, что Бог смотрит на нее
из облака. Даже ночью.Я ейвнушаю, что у Бога близорукость, причем давно.
Какоетам!Ноденьгиберет!И все обещает!Деньгиотдаетсутенеру. А
обещанного не исполняет исмеется. И обещает снова. Яс умаот нее сойду!
Просто наказание!
Лахман страдал комплексомсвоей хромоты. Говорят, в прежниевремена в
Берлине он былбольшимходокомпочасти женщин. Таквот, боеваягруппа
штурмовиков,прослышавпроэто,однаждызатащилаеговсвойкабак,
намереваясьоскопить, чему, по счастью, -- это былоеще в тридцать третьем
--помешала подоспевшая полиция. Лахманотделался выбитыми зубами, шрамами
на мошонке и переломами ноги в четырех местах, которые неправильно срослись,
потомучто больницы тогдауже отказывалисьпринимать евреев. С тех пор он
хромалипиталслабостькженщинам,страдающим,какион,легкими
физическимиизъянами.Лахманаустраивалалюбая,лишьбызад у нее был
крепкийи округлый, какорех. Онутверждал, что в Руанепознал женщину с
тремя грудями.Этооказаласьроковая любовьегожизни. Еготамдважды
залавливала полиция и высылала в Швейцарию. С целеустремленностью маньяка он
вернулся туда в третий раз --таксамец павлиноглазки находит свою самочку
за много километров и даже в проволочной сетке коллекционера. На сей раз его
упрятали вРуане на месяцв тюрьму, апотом снова выдворили.Он бытупо
направилсятудаже и вчетвертыйраз, не вступивоФранциюнемцы. Так
Гитлер, сам того не зная, спас еврею Лахману жизнь...
--Ты ничуть не изменился, Курт, -- сказал я.
--Человеквообще не меняется, -- мрачно возразилЛахман. -- Когда его
совсем прижмет, онклянетсяначатьправедную жизнь, но дай ему хоть чуток
вздохнуть, и он разом забывает все свои клятвы. -- Лахман и сам вздохнул. --
Одного не пойму, геройство это или идиотизм?
--Геройство, -- утешиля его. -- В нашемположении надо украшать себя
только доблестями.
Лахман отер пот со лба. У него была голова тюленя.
--Да и ты все тот же. -- Онснова вздохнул и достализ кармана нечто,
завернутое в подарочнуюбумагу. --Четки, -- пояснилон.-- Я этим торгую.
Реликвиии амулеты.А также иконки, фигуркисвятых, лампадки,освященные
свечи. Вхож всамые узкие католические круги. -- Лахман приподнял четки. --
Чистое серебро и слоновая кость, -- похвастался он. -- Освящены самим папой.
Как ты думаешь, это ее сломит?
--Каким папой?
Он растерялся.