НаостровеЭллис всяеда имела какой-то странный привкус;
поговаривали, что туда добавляют соду -- для подавления полового инстинкта.
Кроме менязастойкой сидела ещетолькооченьхорошенькая девушка.
Сидела так тихо,что казалось, лицо у нее из мрамора. Покрытые лаком волосы
гладко облегалиее точенуюголовкуегипетскогосфинкса. Онабыла сильно
накрашена. В Париже я бы решил,что это проститутка; там толькошлюхитак
красятся.
Мне вспомнился Хирш. Я был у него сегодня после обеда.
--Тебе нужна женщина, -- убеждал он меня. --И какможноскорее!Ты
слишком долго был один. Лучше всегонайди себе эмигрантку. Она тебя поймет.
С ней ты сможешь разговаривать. Хочешь по-немецки, хочешь по-французски.Да
и по-английски тоже. Одиночество -- этоболезнь, очень гордая и на редкость
вредная. Мы с тобой свое отболели.
--А американку? -- спросил я.
--Покалучше не надо. Через несколько лет --может быть.Не добавляй
себе лишних комплексов, у тебя своих достаточно.
Язаказалсебеещеипорциюшоколадногомороженого.Вошлидвое
гомосексуалистовспаройабрикосовых пуделей, купили сигарет и пирожных с
кремом. Все-таки чудно,подумал я. Все ждут, что я стану прямо бросаться на
женщин,а у меня и желания-то нет. Непривычный светночных улиц возбуждает
меня куда больше.
Я медленно побрел обратно к гостинице.
--Ну что, не нашли? -- поинтересовался Мойков.
--Да я и не искал.
--Тем лучше. Коли так, можно без помех сыграть тихуюпартию в шахматы.
Или вы устали?
Я покачал головой.
--На свободе не так быстро устаешь.
--Этоктокак, -- возразил Мойков. -- Обычно эмигранты,прибыв сюда,
прямо на глазах разваливаютсяи сутками только изнают, что спать.Должно
быть, реакция организма на долгожданную безопасность. У вас нет?
--Нет. По крайнем мере, я ничего такого не чувствую.
--Значит, еще накатит. Никуда не денетесь.
--Ну и ладно.
Мойков принес шахматы.
--Лахман уже ушел? -- спросил я.
--Нет еще. По-прежнему наверху у своей ненаглядной.
--Думаете, сегодня ему повезет?
--С чего вдруг? Она потащит его ужинать вместе сосвоим мексиканцем, а
он за всех заплатит. Он что, всегда такой был?
--Онуверяет,чтонет. Говорит, что приобрел этот комплекс вместес
хромотой.
Мой ков кивнул.
--Можетбыть,--сказалонзадумчиво.--Впрочем,мневсеэто
безразлично.Выдажепредставитьнеможете,скольковсегостановится
человеку безразлично в старости.
--А вы давно здесь?
--Двадцать лет.
Краем глазая заметил вдверях какую-то легкую тень.Чутьподавшись
вперед, тамстояла молодая женщина и смотрела на нас.
Строгий овал бледного
лица, ясный итвердыйвзглядсерых глаз,рыжие волосы, которые почему-то
показались мне крашеными.
--Мария! -- Мойков от неожиданности вскочил. -- Когда же вы вернулись?
--Вчера.
Я тоже встал. Мойков чмокнул девушку в щечку. Ростом она оказалась чуть
ниже меня. На ней был узкий, облегающий костюм.Голос низкий и с хрипотцой,
как будто чуть надтреснутый. Меня она не замечала.
--Водки? -- спросил Мойков. -- Или виски?
--Лучше водки.Но на мизинец, не больше.Мне надобежать. У меня еще
сеанс.
Говорила она очень быстро, почти взахлеб.
--Так поздно?
--Фотографтольковэтовремясвободен.Платьяишляпки.Очень
маленькие. Прямо крохотульки.
Тут язаметил, чтонаней и сейчасшляпка, вернее, оченьмаленький
берет, этакая черненькая финтифлюшка, косо сидящая в волосах.
Мойков пошел за бутылкой.
--Вы ведь неамериканец?-- спросила девушка по-французски.Онаи с
Мойковым по-французски говорила.
--Нет. Я немец.
--Ненавижу немцев, - отрезала она
--Я тоже, -- ответил я.
Она вскинула на меня глаза.
--Я не то имела в виду! -- выпалила она смущенно. -- Не вас лично.
--Я тоже.
--Вы не должны сердиться. Это все война.
--Да, -- отозвался я как можно равнодушней. -- Это все война, я знаю.
Уженев первыйразменя оскорблялииз-за моейнациональности. Во
Франции это случалось сплошь ирядом.Война ивправдузолотое времядля
простых обобщений.
Мойков вернулся, неся бутылку и три маленькие стопочки.
--Мне не нужно, -- сказал я.
--Вы обиделись? -- спросила девушка.
--Нет. Просто пить не хочу. Надеюсь, вам это не помешает.
Мойков понимающе ухмыльнулся.
--Ваше здоровье, Мария! -- сказал он, поднимая рюмку.
--Напиток богов, -- вздохнула девушка иопустошила рюмкуодним махом,
резко, как пони, запрокинув голову.
Мойков схватился за бутылку.
--Еще по одной? Рюмочки-то малюсенькие.
--Grazie(9), Владимир. Достаточно, Мне надо бежать. Au revoir!(10)
Она протянула мне руку.
--Au revoir, monsieur(11).
Рукопожатие у нее оказалось неожиданно крепкое.
--Au revoir, madame(12).
Мойков, вышедший ее проводить, вернулся.
--Она вас разозлила?
--Данет.Ясам всеспровоцировал.Могбысказать,чтоуменя
австрийский паспорт.
--Необращайтевнимания. Она не хотела.Просто говорит быстрее,чем
думает. Она поначалу почти каждого исхитряется разозлить.
--Правда?-- спросиля, почему-тотолько сейчас начиная злиться.