Обэтупорусолнцеуже
заглядывало сюда как бы искоса, и казалось, сквозь витрины на другой стороне
улицы оно заталкивает в лавочки белесые призмы пыли, словно факир,бесшумно
проникающийсквозьстекло,каксквозьтихуюводу.Тогда,будтопо
таинственному приказу, старинные зеркала на стенах разом оживали, заполняясь
серебристымиомутамипространства.Толькочтоонибылиподслеповатыми
пятнистымиплоскостями-ивдругстановилисьокнамивбесконечность,
погружая в себя многоцветные туманности картин с противоположного тротуара.
Словно по мановениюмага, витрины,этископищазапыленной рухляди и
допотопногохлама,вдругоживали.Ведьобычноказалось,чтовремя
остановилось, жалобнозамерло вних, что они как бы отрезаныот всейэто
бурной уличной жизни, котораятечет мимо, никак ихнезатрагивая. Витрины
стояли неживые, потухшие, будто старинные печи, которые уже никого не греют,
новсе еще силятсясоздать хотя бы видимость былого тепла. Они были мертвы
-- однакотем безболезненным и нескорбным омертвением, каким остается в нас
пережитое, утратившеесвой трагизм прошлое: воспоминаниями, которыеуже не
причиняют и,вероятно,никогданепричинят боли. За ихстеклами,будто
диковинные рыбы, жили своей бесшумной жизньюантиквары-- то вялоблеснув
толстыми окулярами очков и просунув сазанью голову между одеяниями китайских
мандаринов, тоневозмутимовосседая подстаринными гобеленами в окружении
лакированных тибетских демонов с детективным романом или газетой в руках.
Новсеэторазомпреображалось,едвазолотистыекосыелучи
предвечернего солнца охватывалиправую сторонуавенюсвоиммедовоцветным
волшебством,в товремякак витринынапротивуже начинализатягиваться
мглистой паутиной вечерних сумерек. Это был миг, когда мягкий свет уходящего
дня сообщаллавчонкамобманчивую видимость жизни,обволакивая ихзаемным
мерцаньемпризрачногоЗазеркалья,гдеониразомпросыпались-- словно
рисованныечасынадлавкойчасовщикавтусекунду,когдавремя,
запечатленное на них, вдруг ненароком совпадает с действительным.
Дверьантикварногомагазинчика,передкоторымястоял,внезапно
распахнулась. Из нее бесшумно вышел худенький, невысокий человечек с орлиным
носомив зеленоватыхбрюкахвмелкую клеточку.Видимо, онужедавно
наблюдал за мной.
--Славный вечерок, правда? - заговорил он.
Я кивнул. Он продолжал меня разглядывать
--Вам что-нибудь понравилось в витрине? -- спросил он.
Япоказалнабронзовуюкитайскуювазу,котораястоялана
псевдовенецианском постаменте.
--Это что?
--Бронзовая ваза, Китай. Совсем недорого. Да вы зайдите, взгляните.
Совсем недорого. Да вы зайдите, взгляните.
Я последовал за ним. Продавец достал вазу с витрины.
--Она старинная?
--Неочень.--Он посмотрелна менячуть пристальнее.--Это копия
старинного оригинала. Эпоха Мин(13), я так полагаю.
--И сколько же она может стоить? -- Я как можно безразличнее смотрел на
улицу. "Александр Силвер и Ко", прочел я задом наперед на стекле витрины.
--Пятьдесятдолларов -- иона ваша, -- сказалАлександр Силвер. -- И
резная подставка тикового дерева в придачу. Ручная работа.
Я взял бронзув руки. Онабыла хороша. Рельефыхотяи резкие, но не
производили впечатления новых; патина не была отполирована и потому не имела
того мерцающего бледно-зеленогоотлива, которым отличаютсябольшиевазы в
музеях. Малахитовых инкрустаций на нейтоже не было. Я закрыл глаза и начал
долго,медленно ощупыватьвазу.Ячастенько проделывалтожесамоев
Брюсселе.Вприютившемменя музеебыла очень приличная коллекциябронзы
эпохи Чжоу(14). Там и ваза похожая была, и про нее тоже думалисначала, что
этокопия эпохи Тан(15) или Мин. Что и не удивительно. Китайцы ещев эпоху
Хань(16), как раз на рубеже нашейэры, начали подделыватьстаринную бронзу
эпох Инь(17) и Чжоу, закапывая новые изделия в землю, дабы скорее придать их
патинеоттенокподлиннойстарины.Всемэтимтонкостямменя еще Зоммер
обучил.Ну,а кое-чему яисамуже в Брюсселе доучился.Силвер все еще
наблюдал за мной.
--Вы уверены, что это на самом деле копия эпохи Мин? -- спросил я.
--Ямогбы сказать и "нет", - ответил он. -- Но мы работаем честно. Я
вижу, выразбираетесь. -Он поставил ногу нанизенькийголландский стул.
Толькотут язаметилчто клетчатыештанысочетаютсявеготуалетес
лакированнымитуфлямии лиловыми носками.--Я купилэту вещь как копию
восемнадцатого века, --продолжалон. --Это, конечно, нетак, ноонане
старше шестнадцатого. Нашей эры, разумеется.
Япоставилбронзу обратно на псевдовенецианский постамент. Она стоила
оченьдешево, и я приобрел бы ее с радостью,но мне было невдомек, кому ее
перепродать,аинвестироватьсвоискудныесредстваямогтольков
краткосрочные сделки. Крометого,ядолженбыть твердоуверен,чтоне
ошибся.
--А нельзя ли мне забрать ее на день? -- спросил я.
--Вы можете забрать ее хоть на всю жизнь. За пятьдесят долларов.
--Нет, на пробу. На сутки.
--Послушайте,дорогой мой, -- сказалАлександрСилвер. -- Я ведь вас
совсемне знаю.Впоследний разявоттакжеотдалоднойвнушающей
безусловное доверие даме двеизумительныефарфоровые статуэтки. Мейсенский
фарфор, восемнадцатый век. Тоже на пробу.
--И что? Дама так и не вернулась?
--Вернулась.Срасколотымистатуэтками.