Он кричал весь день, и я знал, по чьему приказу
его убивают.
--Ты хоть что-нибудь смыслишь в этомделе?-- беспокоилсяМойков. --
Пятьдесят долларов -- приличные деньги.
--Неслишком много, но кое-что. А кроме того,чтомнееще остается?
Надо же с чего-то начинать.
--Где ты этому научился?
--В Париже и в одном музее в Брюсселе.
--Что, работал? -- с изумлением спросил Мойков.
--Прятался.
--От немцев?
--От немцев, которые вошли в Брюссель.
--Чем же ты там еще занимался?
--Французский учил, -- ответил я. -- У меня был учебник грамматики. Как
и сейчас. Летом,когдамузей закрывали, было ещенетемно.Апотом мне
выдали карманный фонарик.
Мойков понимающе кивнул.
--И что же, музей не охраняли?
--От кого? От немцев? Они бы и так взяли, что захотели!
Мойков рассмеялся.
--Да уж, жизнь, она чему только не научит.Я, когда в Финляндию бежал,
почти случайно прихватил с собой карманные шахматы. Пока прятался, играл сам
с собойпочтибеспрерывно,лишь быотвлечься. Ипостепенностал вполне
приличным шахматистом. Потом, в Германии, шахматы меня кормили. Уроки давал.
Вот уж не думал, не гадал. И ты всегда занимался антиквариатом?
--Примерно так же, как ты шахматами.
--Я так и думал.
Немог жея ему рассказать про Зоммера и про мой фальшивый паспорт. В
паспорте, кстати, былоуказано, чтоЗоммер попрофессииантиквар,ина
острове Эллис какой-то инспектор даже меня экзаменовал.Я выдержал экзамен:
очевидно у Зоммераи в Брюсселе яивправдукое-чегоподнабрался Причем
решающимиоказались именно мои познания в китайской бронзе. Как ни странно,
инспектор, посчастью,тожекое-чтов ней смыслил.Верующиехристиане,
вероятно,сочлибы случайную общностьнаших интересовмилосерднойволей
провидения.
С улицы я еще издалека заслышал характерную припрыжку Лахмана.Мойкова
позвали к телефону. Лахман, ковыляя, ввалился вплюшевый будуар. Он тутже
углядел мою бронзу.
--Купил? -- спросил он с порога.
--И да, и нет.
--Промашка, -- категорично заявил он. -- Сразу видно, что ты новичок. В
торговленадоначинатьс малого. С мелкихвещиц,которые нужны каждому.
Носки, мыло, галстуки...
--Четки, иконки, -- подхватил я. -- Особенно еврею, как ты.
Он отмахнулся.
--Этосовсем другое.Для этогодар нужен. А у тебякакой дар?Так,
нужда одна! Впрочем, о чем это я? -- Он воззрился на меня горящим взором. --
Все впустую, Людвиг!Она все забрала и сказала, что будет с этими святынями
повечерам за меня молиться! Мне-то что от еемолитв! При этомзад у нее,
каку королевы! Всепопусту!Теперьона хочет иорданскуюводу. Водуиз
святой рекиИордан!Где, спрашивается, яеедостану?Просто сумасшедшая
какая.
Ты, случайно, не знаешь, где достают иорданскую воду?
--Из водопровода.
--Что?
--Старая бутылка, немного пыли и сургучная пробка. В Бордодвое мелких
мошенниковдержали фирму и прокалитаким манеромсвятуюводуизЛурда.
Бутылкапо пять франков шла. Именнотак.Из водопровода.Я сам вгазете
читал. Их даже не посадили. Только посмеялись. Лахман погрузился в раздумье
--А это не святотатство?
--Не думаю. Просто мелкое надувательство.
Лахман почесал свой бугристый череп.
--Странно, с тех пор,как я продаю все эти медальоны и четки,уменя
возникаетсовсемдругоечувствокБогу.Ятеперьвнекоторомроде
шизофренический иудокатолик.Так это точно несвятотатство? Не осквернение
Бога? Нет, правда, ты-то как считаешь?
Я покачал головой.
--Ясчитаю, уБогакуда больше юмора, чем мыпредполагаем.Икуда
меньше сострадания.
Лахман встал. Он уже принял решение.
--Яведь дажене продаюэтуводу. Значит, этонебудет бесчестной
сделкой. Я еепростодарю.Ужэто-тонавернякане возбраняется.-- Он
внезапно осклабил щербатые зубы в вымученной улыбке. -- Это же ради любви! А
Бог -- это любовь!Ладно! Последняя попытка! А какую взятьбутылку, как ты
думаешь?
--Только не из-под мойковской водки. Ее-то она узнает наверняка.
--Да конечно же, нет.Какую-нибудьсовсем простую, анонимную бутылку.
Из тех, какие бросают в океан матросы. Бутылочная почта. Запечатанная! Вот в
чем весьфокус! Попрошуу Мойкова немногосургуча. У него-тоопределенно
есть--для водки.Может, унего истараярусская монетанайдется,с
кириллицей,ею иприпечатаем. Какбудто бутылка из древнего монастыряна
Иордане. Как ты думаешь, это ее проймет?
--Нет. Думаю, тебелучше на несколько недель вообще оней забыть, это
скорее подействует.
Лахман обернулся. Гримаса отчаяния перекосилаего лицо. Блекло-голубые
глаза таращились, как у снулой пикши.
--Опять ждать!Не могуяждать! --завопилон.--Яи такживу
наперегонкис годами!Мне уже сильноза пятьдесят! Ещегод-другой,ия
импотент!Чтотогда?Однатолько бессильнаяпохоть,тоскаиникакого
удовлетворения! Этоже ад! Как ты не понимаешь?! А многоли у меня былов
жизни? Только страх, изгнание и нищета. А жизньодна! -- Он досталносовой
платок. -- И та на три четверти считай, что уже прошла! -- прошептал он.
--Нереви!--резко сказал я.--Всеравно непоможет. Ужэтому
надеюсь, жизнь тебя научила.
--Да неревуя - ответил он с досадой. - Простовысморкаться хочуУ
меня все переживанияна нос перекидываются На глазани в какую. Если быя
могплакать - разветакой яимелбы успех? А так -- комунужен Ромео, у
которого от полноты чувствиз носатечет? Яже продохнутьне могу.