Обетованная земля - Ремарк Эрих Мария 27 стр.


-- Только не знаю, в которую из них.

--Но это же довольно просто выяснить.

--Я тоже так полагал. Как раз сегодня, когда у обеих заняты. Потихоньку

ущипнул одну за зад-- она мне в отместку пролила кофе на мой синий костюм.

Тогдая тосамое сдругой проделал --так она мнетожекофе накостюм

выплеснула! И теперь уже я не знаю -- то ли я два раза одну и ту же ущипнул,

то ливсе-таки разных. Этиблизняшки--онитакиешустрые.Носятся по

квартире --неуследишь.Вот вы личнокаксчитаете? Менячтостолку

сбивает: обараза одинаковая реакция -- кофе на костюм. Пожалуй, это скорее

говорит о том, что я щипал одну и ту же, вам не кажется?

--А вы не хотитепопытать счастья еще разок? Но так, чтобы не упускать

обеих из виду?

Лео Бах затряс головой.

--У меня и так уже весь костюм мокрый. А он у меня один.

--Но, по-моему, на синем костюме пятна от кофе не остаются.

--Не в пятнах дело.В пиджаке, во внутреннемкармане, все мои деньги.

Третьей чашки кофепиджак может не выдержать,деньги промокнут и сделаются

непригодными. Этого я себе позволить не могу.

Одна изблизняшек внезапно оказалась возле нас с кофе и пирожными. Лео

Бах невольно отпрянули лишьпотом жадно потянулсязапирожным. В это же

время ко мне с чашкой кофе подошла вторая. В другой руке у нее был кофейник.

Бах прекратил жевать и не сводил с нее глаз, пока она не отошла.

--Нувертихвостки! -- пробурчалон. -- Святаяневинность, понимаешь!

Даже по голосу их не различить!

--Тяжело вам, -- посочувствовал я. -- Но, может,им обеим не нравится,

когдаихщиплют зазад?Вопределенныхкругах это считаетсянесколько

примитивным способом заигрывания.

Бах только отмахнулся.

--О чемвыговорите! Какиетам"определенные круги"!Мы эмигранты!

Разнесчастные твари!

Вместе с Хиршем мы вернулись в его магазин. За окнами впотоках света,

шума илюдской толчеи пробуждаласьночная жизнь большогогорода. Светмы

зажигать не стали -- его было достаточно и так. Невидимая плоскость оконного

стеклаотгораживаланас отшума. Мы сидели вмагазине, какв пещере,и

мелькания огней с улицы двойными контурами отражались в огромных, округлых и

выпуклыхзрачкахтелевизионных экранов.Ниодинизтелевизоровне был

включен,они молчаливо сгрудились вокруг нас,и казалось, мы перенеслись в

безмолвный мир робототехники будущего, где все, что там, за окном, вертелось

в агрессивной, потной, пугливой и мучительной человеческой кутерьме, а здесь

уступиломесто безукоризненному ибесчувственному совершенству технических

решений.

--Дажестранно, до чегоздесь, в Америке, всепо-другому,-- сказал

Хирш. -- Ты не находишь?

Я покачалголовой.Онвстал и принес бутылку пернои дванебольших

стакана. Потом подошел к холодильнику и достал оттуда ванночку со льдом.На

секунду свет из холодильникаярковыхватилиз темнотыегоузкое лицос

пышной светло-рыжей шевелюрой.

Хирш по-прежнему смахивал скорее на облезлого

провинциального лирика, чем на маккавейского ангела мщения.

--По-другому, чем во время бегства, -- пояснил он.--Чем во Франции,

Голландии,Бельгии, Испании,Португалии. Тамклочок привычногодомашнего

быта казался заветной, почти недосягаемой мечтой. Комната с постелью, теплая

печь,вечер в кругудрузей. Или Джесси, как ангел благовещенья,с кульком

картофельных оладий и кофейником настоящего кофе в руках.То были просветы,

блаженные оазисы отдохновенияна зловещем фоне постоянной угрозы. А теперь?

Вочто это все выродилось? В благостные мещанские посиделки за кофейком.В

тошный обывательский уют. Ты так не считаешь?

--Нет, -- не согласился я. -- Просто угроза стала меньше, вот и все.И

сразу полезло вглаза всеобыкновенное. Лично я -- за уютибезопасность

мещанских посиделок. Когда люди по крайнеймере уверены,что завтрамогут

увидеться снова.ВЕвропемыэтой уверенностинезналиникогда. --Я

рассмеялся.--Илитыпредпочтешьчувствоопасности,лишьбы придать

мещанскомууюту ореол романтики? Какврачи, которыепри эпидемияххолеры

готовы выказать куда больше героизма, чем при обычном гриппе?

--Данет.конечно!Простоменязлитвсяэтаатмосфера.Смесь

покорности, бессильного гнева, протеста, который ни к чему не ведет и тут же

угасает,обидыивсенепременноговисельногоюмора.Вместотогочтобы

негодовать -- одно ерничанье и беззубые эмигрантские шуточки!

Я посмотрел на Хирша внимательно.

--Ачтоимещеделать?--спросил янаконец.-- Конечно,может

эмигранты и не оправдывают твоих ожиданий, но они же не посвоей воле стали

искателями приключений. Да,они обрелиздесь какую-то безопасность, но они

все еще люди второго сорта. Их только терпят; enemy aliens --вотведь как

их тут называют. Вражеские чужестранцы. И они теперь на всю жизньостанутся

вражескими чужестранцами, даже если вернутся в Германию. Даже в Германии.

--А ты думаешь, они вернутся?

--Невсе, но некоторые. Если не умрутраньше. Чтобы жить безкорней,

надо иметь сильное сердце. А несчастье редко выступает в геройской тоге. Они

живут чужой, заемной жизнью, без родины, иза душой у них, Роберт,ничего,

кроме повседневногообывательскогомужества,авместобудущего-- одни

только прекраснодушные иллюзии. -- Я отставил свой стакан. -- Черт возьми, я

уже начинаю произносить проповеди.Это всеот анисовки. Или от темноты.У

тебя ничего другого выпить нету?

--Коньяк, -- откликнулся Роберт. -- Курвуазье.

--Да это же дар божий!

Онвстали пошелза бутылкой.Ясмотрелнаегосилуэтнафоне

освещенного улицейокна. Бог ты мой,думал я, неужто егои вправду гложет

тоскапо всей этой недавней жизни, полной горечи, мытарств и треволнений? Я

давно егоне видел, иязнал, как быстро этослучается. Память -- лучший

фальсификаторна свете;все, через что человеку случилосьпройти,онас

легкостью превращает в увлекательные приключения; иначе не начинались бы все

новые войны.

Назад Дальше