-- Только не знаю, в которую из них.
--Но это же довольно просто выяснить.
--Я тоже так полагал. Как раз сегодня, когда у обеих заняты. Потихоньку
ущипнул одну за зад-- она мне в отместку пролила кофе на мой синий костюм.
Тогдая тосамое сдругой проделал --так она мнетожекофе накостюм
выплеснула! И теперь уже я не знаю -- то ли я два раза одну и ту же ущипнул,
то ливсе-таки разных. Этиблизняшки--онитакиешустрые.Носятся по
квартире --неуследишь.Вот вы личнокаксчитаете? Менячтостолку
сбивает: обараза одинаковая реакция -- кофе на костюм. Пожалуй, это скорее
говорит о том, что я щипал одну и ту же, вам не кажется?
--А вы не хотитепопытать счастья еще разок? Но так, чтобы не упускать
обеих из виду?
Лео Бах затряс головой.
--У меня и так уже весь костюм мокрый. А он у меня один.
--Но, по-моему, на синем костюме пятна от кофе не остаются.
--Не в пятнах дело.В пиджаке, во внутреннемкармане, все мои деньги.
Третьей чашки кофепиджак может не выдержать,деньги промокнут и сделаются
непригодными. Этого я себе позволить не могу.
Одна изблизняшек внезапно оказалась возле нас с кофе и пирожными. Лео
Бах невольно отпрянули лишьпотом жадно потянулсязапирожным. В это же
время ко мне с чашкой кофе подошла вторая. В другой руке у нее был кофейник.
Бах прекратил жевать и не сводил с нее глаз, пока она не отошла.
--Нувертихвостки! -- пробурчалон. -- Святаяневинность, понимаешь!
Даже по голосу их не различить!
--Тяжело вам, -- посочувствовал я. -- Но, может,им обеим не нравится,
когдаихщиплют зазад?Вопределенныхкругах это считаетсянесколько
примитивным способом заигрывания.
Бах только отмахнулся.
--О чемвыговорите! Какиетам"определенные круги"!Мы эмигранты!
Разнесчастные твари!
Вместе с Хиршем мы вернулись в его магазин. За окнами впотоках света,
шума илюдской толчеи пробуждаласьночная жизнь большогогорода. Светмы
зажигать не стали -- его было достаточно и так. Невидимая плоскость оконного
стеклаотгораживаланас отшума. Мы сидели вмагазине, какв пещере,и
мелькания огней с улицы двойными контурами отражались в огромных, округлых и
выпуклыхзрачкахтелевизионных экранов.Ниодинизтелевизоровне был
включен,они молчаливо сгрудились вокруг нас,и казалось, мы перенеслись в
безмолвный мир робототехники будущего, где все, что там, за окном, вертелось
в агрессивной, потной, пугливой и мучительной человеческой кутерьме, а здесь
уступиломесто безукоризненному ибесчувственному совершенству технических
решений.
--Дажестранно, до чегоздесь, в Америке, всепо-другому,-- сказал
Хирш. -- Ты не находишь?
Я покачалголовой.Онвстал и принес бутылку пернои дванебольших
стакана. Потом подошел к холодильнику и достал оттуда ванночку со льдом.На
секунду свет из холодильникаярковыхватилиз темнотыегоузкое лицос
пышной светло-рыжей шевелюрой.
Хирш по-прежнему смахивал скорее на облезлого
провинциального лирика, чем на маккавейского ангела мщения.
--По-другому, чем во время бегства, -- пояснил он.--Чем во Франции,
Голландии,Бельгии, Испании,Португалии. Тамклочок привычногодомашнего
быта казался заветной, почти недосягаемой мечтой. Комната с постелью, теплая
печь,вечер в кругудрузей. Или Джесси, как ангел благовещенья,с кульком
картофельных оладий и кофейником настоящего кофе в руках.То были просветы,
блаженные оазисы отдохновенияна зловещем фоне постоянной угрозы. А теперь?
Вочто это все выродилось? В благостные мещанские посиделки за кофейком.В
тошный обывательский уют. Ты так не считаешь?
--Нет, -- не согласился я. -- Просто угроза стала меньше, вот и все.И
сразу полезло вглаза всеобыкновенное. Лично я -- за уютибезопасность
мещанских посиделок. Когда люди по крайнеймере уверены,что завтрамогут
увидеться снова.ВЕвропемыэтой уверенностинезналиникогда. --Я
рассмеялся.--Илитыпредпочтешьчувствоопасности,лишьбы придать
мещанскомууюту ореол романтики? Какврачи, которыепри эпидемияххолеры
готовы выказать куда больше героизма, чем при обычном гриппе?
--Данет.конечно!Простоменязлитвсяэтаатмосфера.Смесь
покорности, бессильного гнева, протеста, который ни к чему не ведет и тут же
угасает,обидыивсенепременноговисельногоюмора.Вместотогочтобы
негодовать -- одно ерничанье и беззубые эмигрантские шуточки!
Я посмотрел на Хирша внимательно.
--Ачтоимещеделать?--спросил янаконец.-- Конечно,может
эмигранты и не оправдывают твоих ожиданий, но они же не посвоей воле стали
искателями приключений. Да,они обрелиздесь какую-то безопасность, но они
все еще люди второго сорта. Их только терпят; enemy aliens --вотведь как
их тут называют. Вражеские чужестранцы. И они теперь на всю жизньостанутся
вражескими чужестранцами, даже если вернутся в Германию. Даже в Германии.
--А ты думаешь, они вернутся?
--Невсе, но некоторые. Если не умрутраньше. Чтобы жить безкорней,
надо иметь сильное сердце. А несчастье редко выступает в геройской тоге. Они
живут чужой, заемной жизнью, без родины, иза душой у них, Роберт,ничего,
кроме повседневногообывательскогомужества,авместобудущего-- одни
только прекраснодушные иллюзии. -- Я отставил свой стакан. -- Черт возьми, я
уже начинаю произносить проповеди.Это всеот анисовки. Или от темноты.У
тебя ничего другого выпить нету?
--Коньяк, -- откликнулся Роберт. -- Курвуазье.
--Да это же дар божий!
Онвстали пошелза бутылкой.Ясмотрелнаегосилуэтнафоне
освещенного улицейокна. Бог ты мой,думал я, неужто егои вправду гложет
тоскапо всей этой недавней жизни, полной горечи, мытарств и треволнений? Я
давно егоне видел, иязнал, как быстро этослучается. Память -- лучший
фальсификаторна свете;все, через что человеку случилосьпройти,онас
легкостью превращает в увлекательные приключения; иначе не начинались бы все
новые войны.