Нет,ничто
здесь не изменилось за те минуты, пока в душе у меня бушевала буря. Шуршание
газетыв моей руке -- вот и все, что напоминало здесьо войне,призрачной
войнебез смертоубийстви разрушений, беззвучный отголосок новойбитвы на
Каталаунских(19) полях,долетевший сюда, надругой берегокеана,на этот
невредимый континент, отзвук не видимойотсюда войны, который толькои был
слышен, что в шуршании газет на прилавках ночных киосков.
--А когда будут утренние выпуски? -- спросил я.
--Часа через два. "Таймс" и "Трибюн".
Явозобновилсвое беспокойное странствие вдольПятойавеню --мимо
Центральногопаркадоотеля"Шерри-Незерланд",оттудадомузея
"Метрополитен" и обратно до отеля "Пьер". Стояла неописуемая ночь, бездонная
итихая,теплая,обласканная позднимиюлем,чтозавалилвсе цветочные
магазины розами,гвоздикамии орхидеями и переполнилвсе киоски в боковых
улочкахбуйнымкипениемсирени,осененнаявысокозвезднымнебомнад
Центральным парком,чтолегло на пышныекроны лип имагнолий, ипокоем,
нарушаемым лишьдробным цокотомконного экипажа для полуночных влюбленных,
меланхоличным порыкиваниемльвовда рокотом редкихавтомобилей, чертивших
прожекторами фар световые каракули в темных провалах парка.
Я вошел впарк и двинулся кнебольшомупруду. Посеребренный, он тихо
мерцал в светенезримой луны. Я сел на скамью. Никак не получалось спокойно
всеобдумать. Сколько я ни пытался,тут же подступалопрошлое -- всешло
кругом,путалось,накатывало,глазелоизмертвых глазниц,потомопять
шныряло в сумрак дерев, шуршало там, неслышнымишагами подкрадываясь снова,
сквозьпепел искорбь заговаривало со мноюедва слышными голосами былого,
шептало что-то, то ли увещевая, то ли желая предостеречь, внезапно приближая
события и лица из путаных лабиринтов лет,так что я,ужепочтиповерив в
галлюцинации, и вправду думал, что вижу их вэтом призрачном сплетении вины
и ответственности, промахов и упущений, бессилия,горечи инеистовой жажды
мести.Вэтутеплуюиюльскуюночь,полнуюцветенияипроизрастания,
насыщеннуюзатхлойвлагойчерного, недвижногопруда,наглади которого
полусоннымвспугнутым кряканьем изредка перекликалисьдруг сдругом утки,
все во мне вдруг разверзлосьснова,пройдя перед внутренним окомтраурным
шествием боли, вины и неисполненных обещаний. Я встал; невмоготу было сидеть
воттак,в полнойнеподвижности,чувствуя, каксовсем рядом набреющем
полете проносятсялетучие мыши, обдаваялицохолодкоммогильноготлена.
Окутанный обрывками воспоминаний, будто дырявымплащом, я побрелдальше по
тропинкам,убегавшим в глубь парка, побрел сам не зная куда. Очутившисьна
круглойпесчанойплощадке,яостановился. Вцентре ее, впятне лунного
света, недвижным и пестрым хороводом теней затаилась небольшая карусель.
Очутившисьна
круглойпесчанойплощадке,яостановился. Вцентре ее, впятне лунного
света, недвижным и пестрым хороводом теней затаилась небольшая карусель. Она
былазавешенапарусиной,но не полностью инаспех; видныбыли лошадки в
золотистых сбруях с развевающимися гривами, игондолы,и слоны, и медведи.
Всеонизамерлина бегу,ихгалопокаменел, итеперьони пребывали в
безмолвной неподвижности,заколдованные, какв сказке. Я долго смотрелна
этузастывшуюжизнь,стольстраннобезутешнуювсвоемоцепенении--
наверное,какразоттого,что замышлялась она какапофеозбеззаботного
веселья. Зрелище это обо многом мне напомнило.
Внезапнопослышалисьшаги. Откуда-тосзади,изтемноты вышлидвое
полицейских.Они оказались рядом,прежде чем я успел сообразить, стоит мне
убегать или нет. Так что я остался.
--Что вы тут делаете? -- спросил одиниз полицейских, тот,что повыше
ростом.
--Гуляю, -- ответил я.
--В парке? Ночью? Чего ради?
Я не знал, что на это ответить.
--Документы? -- спросил второй.
Паспорт Зоммера был при мне.Светя себе фонариком,они принялисьего
изучать.
--Значит, вы не американец? -- спросил второй.
--Нет.
--Где остановились?
--Гостиница "Мираж".
--Вы ведь недавно в Нью-Йорке? -- спросил длинный.
--Недавно.
Тот,чтопоменьше,продолжализучать мойпаспорт.Япочувствовал
неприятныйхолодок в желудке, уже много лет навещающий меня привстречах с
полицией. Я смотрелнакарусель,на лакированногобелогоскакуна, что в
вечном протесте вскинулся на дыбыиз своей постылойупряжки, потом перевел
глаза на звездное небо и стал думать о том, до чего будет забавно, если меня
сейчас задержат как немецкого шпиона. Коротышка все еще листал мой паспорт.
--Нускороты,Джим?-- спросил длинный.-- Он вроде непохожна
блатного.
Джим не отвечал. Длинный стал проявлять нетерпение.
--Дапойдем, Джим. -- Затем онобратился ко мне: --Вы что, не знаете,
что в такое время здесь опасно разгуливать в одиночку?
Япокачалголовой.Должнобыть,уменядругиепредставленияоб
опасности. Я снова стал разглядывать карусель.
Тут по ночам стольковсякого сбродушныряет, -- начал просвещать меня
длинный.--Воры,грабители,прочаямразь.Чтоничас,обязательно
что-нибудь случается. Или вам охота, чтобы вас изувечили?
Онзасмеялся.Я неответил. Янесводилглазсо своего паспорта,
который всееще оставалсяв рукахувторого полицейского. Паспорт -- это
все, что у меня было, без него я даже в Европу вернуться не смогу.
--Пройдемте, -- сказал наконец Джим.