Паспорт -- это
все, что у меня было, без него я даже в Европу вернуться не смогу.
--Пройдемте, -- сказал наконец Джим. Паспорт он мне не вернул.
Я последовалза ними. Мыдошли допатрульноймашины, чтостояла на
обочине.
--Садитесь, -- приказал Джим.
Я влез в машину и устроился на заднем сиденье. Мыслей не было никаких.
Ужевскоре мывыехалииз парканаПятьдесятдевятую улицу. Машина
остановилась. Джим обернулся и протянул мне паспорт.
--Нувот, приятель,--сказал он. --Здесь можете выходить.А то в
парке вас, чего доброго, еще кто-нибудь обидит ненароком.
Оба полицейских рассмеялись.
--Мы жечеловеколюбцы, -- заявил длинный.-- Еще какие человеколюбцы,
приятель! В пределах разумного, конечно!
Явдругпочувствовал,чтовесьзатылокуменявзмок отпота, и
рассеянно кивнул.
--Утренние газеты уже вышли? -- спросил я.
--Вышли. Жив ублюдок. Ублюдкам всегда везет.
Япобрел вдольпоулице, прошелмимо"Сент-Морица",единственного
виденногомной в Нью-Йорке отеля с небольшим палисадником истоликами, где
можнобылоспокойнопосидеть с газетой. Вотличие от Парижа,Веныда и
любого городка в Европе, где в кафе можно почитать газету, в Нью-Йорке таких
кафе не было. Видимо, здесь ни у кого не хватало времени на такую ерунду.
Я подошел к газетному киоску. Почему-то вдруг я ужасно устал. Проглядел
первуюстраницу. Гитлер не убит Востальном сообщенияпротиворечилидруг
другу.Неясно, толи это мятеж военных, толинет.По слухам, все еще в
рукахвосставшихчастей.НопредводителиарестованывернымиГитлеру
генералами. Сам Гитлер жив. Инев рукахмятежников. Наоборот,уже успел
отдать приказ всех мятежников вешать.
--Когда будут следующие газеты? -- спросил я. --Утром. Дневные выпуски.
Это уже утренние. Я в растерянности смотрел на продавца.
--Радио, -- сказалон. --Радио включите. Тампо всем программам всю
ночь одни последние известия.
--Верно! -- обрадовался я.
У меня-то радио не было. Но у Мойкова есть. Может,онуже вернулся. Я
схватил такси и поехал в гостиницу.Я слишком обессилел, чтобы идти пешком.
Ктому жехотелосьдобратьсякак можноскорее. Меняохватиластранная
апатия, как будтоя слышуи воспринимаю окружающее сквозьслой ваты, хотя
внутри все дрожало от нетерпения.
Мойков был на месте. Никуда не ушел.
--К тебе Роберт Хирш приходил, -- сообщил он мне.
--Когда?
--Часа два назад.
Как раз в то время, когда я стучался к нему в квартиру.
--Он что-нибудь передал? -- спросил я.
Мойковкивнулнанебольшой,поблескивающийхромированнымиручками
радиоприемник.
--Принестебевот это.
--Принестебевот это. "Зенит", между прочим. Оченьхороший аппарат.
Сказал, что тебе он сегодня наверняка понадобится.
Я кивнул.
--Больше он ничего не сказал?
--Даонтолькополчасакакушел.Былвзволнован, но безвсякого
оптимизма. Немцам, говорит, не удавалась ни одна революция. Им даже мятеж не
позубам.Ихбог -- это прикази послушание, а ужникак несовесть. Он
считает,покушение-- это путч военных,и устроили они его не потому, что
нацистыизверги иубийцы,для которых право --простокровавый фарс,а
потому,что войнупроиграли. Да мыещеполчаса назадпоследние известия
слушали. Когдасталоясно, что Гитлержив ижаждет мести,Хиршушел. А
приемник тебе оставил.
--С тех пор больше ничего не передавали? --
--Гитлерсобирается выступитьс речью.Будет убеждать народ, что его
спасло провидение.
--А как же иначе. О фронтовых частях что-нибудь слышно?
Мойков помотал головой.
--Ничего, Людвиг. Война продолжается.
Я кивнул. Мойков посмотрел на меня.
--Ты, я погляжу, аж зеленый весь. С Робертом Хиршем я уже бутылку водки
выпил. Но готов выпить с тобой еще одну. В такую ночь только последние нервы
гробить. Или водку пить.
Я протестующе поднял руки.
--Нет, Владимир. Яитак с ног валюсь. Норадиовозьму.Уменяв
комнате, надеюсь, есть розетка?
--Она тебе не нужна. Это портативный приемник.--Мойковвсе ещене
сводил с меня глаз.-- Слушай,не сходи с ума, -- сказал он. -- Прими хотя
бы глоток. И вот это. -- Он раскрыл свою громадную ладонь, на которой лежали
три таблетки. -- Чтобызаснуть. Завтраутром сто раз успеешь выяснить, что
правда,а чтонет. Тыужпослушай совет престарелого эмигранта,который
десять раз такие же надежды переживал и одиннадцать раз их хоронил.
--Думаешь, это тоже все пойдет прахом?
--Завтра узнаем. По ночам надеждаприноситстранные сны.Я-тознаю:
даже убийцаиной раз может показаться ангелом, ежели ратует за твое дело, а
не против него. Лично я все эти игры давно бросил и предпочитаю снова верить
в десять заповедей. Хотя и они, как известно, весьма далеки от совершенства.
Из полутьмы возникла женская тень. Это была очень старая дама, ее серая
иссохшая кожа напоминала мятую пергаментную бумагу. Мойков встал.
--Вам что-нибудь нужно, графиня?
Тень истово закивала.
--Сердечные капли, Владимир Иванович! Мои все вышли. Ох уж эти июльские
ночи! Никак не заснешь. Они напоминают мне летние ночи пятнадцатогогодав
Петербурге. Бедный царь!
Мойков протянул ей маленькую бутылочку водки.
--Вот ваше сердечное, графиня. Спокойной ночи. Спите хорошенько.
--Попытаюсь.
Тень, шурша, удалилась. На ней было оченьстаромодное кружевное платье
с рюшами.