--Онаживет только прошлым. После революции семнадцатого время для нее
остановилось. Она тогда иумерла,простоне знаетоб этом.--Он снова
внимательновзглянул наменя.-- Слишкоммноговсегослучилось заэти
последниетридцать лет, верно, Людвиг? А справедливости в кровавомпрошлом
нет. И быть не может. Иначе пришлось бы истребить половинучеловечества. Ты
уж поверь мне, старику, который когда-то думал так же, как ты.
Явзял приемник и пошелк себе вкомнату. Окнабыли распахнуты.На
ночном столике стояла китайская бронза. Какже давно всеэто было, подумал
я.Я поставилприемник рядомсвазойисталслушатьновости, которые
передавались нерегулярно и пулеметной скороговоркой, в коротких паузах между
джазовоймузыкойирекламойвиски, туалетнойбумаги, летнихраспродаж,
бензина ифешенебельных кладбищ с сухойпесчанойпочвойиизумительными
видами.Япыталсяпойматькакую-нибудьзаокеанскуюпрограмму,Англию,
Африку, и иногдаэто почти удавалось,я даже разбирал отдельныеслова, но
они тут же тонули в трескучих помехах -- то ли шторм бушевал над океаном, то
ли полыхалигде-тозагоризонтамигрозы,а может, доносилисьотголоски
далекой битвы. Я отошел и уставился вокно, в которое всеми своими звездами
безмолвно и бездонногляделаиюльская ночь. Потом сновавключил приемник,
окунувшись в мешанину из тупой рекламыи подлинного исторического трагизма,
между которымижестяные металлическиеголоса неделалиникаких различий,
развечторекламастановиласьвсеназойливей игромче,а новостивсе
безотрадней. Покушение не удалось,в армии идут аресты мятежников, генералы
против генералов, при этом партия убийц уже дискутирует новые методы зверств
-- подвергнуть заговорщиков оченьмедленномуудушению черезповешение или
всеголишьобезглавить. Этой ночью Бога часто беспокоили мольбами;но он,
похоже,твердо решил оставаться на стороне Гитлера. Совершенно разбитый,я
заснул только под утро.
Уже днем я узнал от Мойкова, чтоодин из постояльцев ночью умер -- это
был неприметный эмигрант,почти безвылазно и тихо сидевший у себя в номере.
Звали его Зигфрид Заль, и умер он от инфаркта. Я его вообще ни разу н видел.
--Можешьзанятьего комнату,-- сказал Мойков. Онанемного побольше
твоей. И лучше. До ванной ближе. Цена та же.
Я отказался.Этого Мойков решительно не могпонятьЯ, честно говоря,
тоже.
--Виду тебяотвратительный, -- констатировал он.-- Судяпо всему,
снотворное тебя не берет.
--Почему же, обычно берет.
Он глянул на меня неодобрительно.
--В твои годы я тоже частенько подумывалосвоей личной мести и своей
личнойсправедливости,--сказалон.--Асегодня,вспоминаясебя
тогдашнего,кажусьсеберебенком, которыйпосле свирепогоземлетрясения
спрашивает, куда подевался его любимый мячик.
Ты меня понял, Людвиг?
--Нет, --ответиля. -- Но чтобы тынедумал,будто я окончательно
свихнулся, я беру комнату Зигфрида Заля.
Яподумал, не позвонитьлиРобертуХиршу.Но мневдругпочему-то
расхотелось сноваобсуждать покушение. Оно не удалось, иничего в мирене
изменилось. А значит, и говорить было не о чем.
VI
Я принес Силверу его бронзу.
--Это не копия, -- сказал я.
--Ну и хорошо. Яс вас все равно ни грошавыше первоначальной цены не
возьму, -- возразил он. -- Что продано, то продано. Мы люди честные.
--И все-таки я вам ее возвращаю.
--Но почему?
--Потому что хочу провернуть с вами сделку.
Силверполезвкарман,извлекоттудадесятидолларовуюбанкноту,
поцеловал и засунул в другой карман пиджака.
--На что вас пригласить?
--По какому случаю?
--Я заключил с братомпари, вернете выбронзу или нет. Я выиграл. Как
насчеттого,чтобывыпитькофейку?Нонеамериканского,ачешского?
Американцы варят кофeдополногоизничтожения вкусаизапаха. В чешской
кондитерской, что напротив, так не делают. Они кофе помешивают, не доводя до
кипения, тогда он не теряет свежести и аромата.
Мы перешли шумную, оживленную улицу. Поливальная машина мощными струями
воды прибивала пыль, фиолетовый фургон доставки детских пеленок чуть было не
раздавил нас. Силверувернулся от него в рискованном и по-своему грациозном
пируэте. Сегодня к своим лакированным штиблетам он надел желтые носки.
--Так какую сделку вы надумали сомной провернуть? -- полюбопытствовал
он,когдамы ужесидели в кондитерской, благоухавшей ароматамипирожных,
кофе и какао.
--Хочу вернутьвамбронзу, априбыльподелить, сорок на шестьдесят.
Шестьдесят мне.
--Это у вас называется поделить?
--У меня это называется щедро поделить.
--С какой стативы вообще предлагаете мне войти вдолю, если уверены,
что бронза подлинная?
--Подвум причинам.Во-первых, мне ее не продать. Яникогоздесь не
знаю. Во-вторых, яищуместо. И не простое, аособенное: временную работу
длячеловека,неимеющегоправаработать.Однимсловом,работудля
эмигранта.
Силвер поднял на меня глаза.
--Вы еврей?
Я кивнул.
--Беженец?
--Да. Но у меня есть виза.
Силвер задумался.
--И что бы вы хотели делать?
--Да все, что вам угодно.Убирать, каталогизировать,порядок наводить
-- любую нелегальнуюработу. Нанескольконедель всего,пока я не подыщу
что-то еще.
--Понимаю. Предложение необычное.Вообще-то у насогромный подвал под
магазином.