Все сорвалось. Невоспламенилось. Это была не
революция.
--Этобылпутч.Военными затеянный,военными подавленный.--Хирш
смотрел на меня своим светлым, полным холодного отчаяниявзглядом.--Это
былмятежвсвоемкругу,средиспециалистов.Онипоняли,чтовойна
проиграна. Хотели спасти Германию от разгрома. Это был патриотический мятеж,
не человеческий.
--Эти вещи нельзя разделять. К тому же это был мятеж не однихвоенных,
там и штатские были. Хирш помотал головой.
--Можноразделять, ещекак можно! Продолжай Гитлер побеждатьна всех
фронтах,иничегонеслучилосьбы.Этобылнемятежпротиврежима
головорезов -- это был мятеж против режима банкротов. Они восстали не против
концлагерей, непротив того, что людейтысячамисжигают в крематориях, --
они подняли мятеж, потому что Германия в опасности.
Мне было жаль его. Хиршмучился иначе, чем я. Его жизнь воФранциив
куда большейстепенивдохновлялась смесью праведного гнева,сострадания и
жажды приключений, чем просто моральюипошатнувшимсямировоззрением.На
одной морали он бы далеко неуехал -- мигом угодил бы в ловушку. Атак он,
скольэто ни странно, в чем-то оказывалсяс нацистами почти на родственном
поприще, только превосходя их. Нацисты, хотьилишенные совести, все равно
оставались моралистами, ибобыли навьючены мировоззрением -- гнусной черной
моралью и кровавым черным мировоззрением,пусть оно и сводилоськслепому
рабскому послушанию и всемогуществу любого приказа. По сравнению с ними Хирш
даже имел преимущество: вместополной боевой выкладки у него за плечами был
легкий полевой ранец, и он следовал только голосу своего разума, стараясь не
подпадатьпод губительное воздействие эмоций. Недаром онвышелиз народа,
который науки и философию почитал с незапамятных времен, когда нынешниеего
гонителиещес деревьевнеслезли.Онобладалпреимуществом живогои
подвижногоума -- покуда емуудавалось вытеснить из сознанияисторическую
память своего народа,вобравшую в себя два с половиной тысячелетия гонений,
страданий и смирения. Ощути, вспомни он тогда в себе эту память -- он тут же
поплатился бы за это своей уверенностью, а вместе с ней и жизнью.
Я смотрел на Роберта. Лицо его казалось спокойным и собранным. Но точно
такой же спокойный вид был вПариже уЙозефа Бэра,когда я слишком устал,
чтобы ночь напролет проговорить с ним за бутылкой. А наутро Бэра нашли в его
каморке повесившимсяподоконным карнизом: ветер раскачивал телои лениво
пристукивалстворкойокна,каксонныйпономарь,бубнящийзаупокойную
молитву.Ктолишилсякорней,тот ослаблен и подверженнапастям, которых
нормальныйчеловекинезаметит.Особенноопаснымстановилсяразум,
работающий вхолостую, как жернова мельницы без зерна. Я это знал; вот почему
послевсех переживаний минувшей ночи почти силойвернулсебя всостояние
усталого и смиренного забвения. Кто научился ждать, тот надежнее защищенот
ударов разочарования.
Но ждать Хирш никогда не умел.
К этому добавлялся еще и своеобразный комплекс кондотьера. Хирша мучило
не только то, что покушение имятежсорвались,-- он не мог примириться с
тем, что все это было так неумело, так по-дилетантски сделано. Его распирало
возмущение профессионала, углядевшего грубую ошибку.
Вмагазинвошлакраснощекаядомохозяйка.Ейтребовалсятостерс
автоматическимотключением.Янаблюдал,какХиршдемонстрируетей
поблескивающийхромомэлектроприбор. Он былсамотерпениеидаже сумел
всучитьдамевдобавок ктостеру ещеи электрический утюг;темне менее
как-то не верилось, что он сделает карьеру коммерсанта.
Я смотрел в окно. Это былчас бухгалтеров. Вданный момент они всегда
шлиобедать в драгсторы.Недолгий часосвобождения, когда из клеток своих
контор, продуваемыхвсемисквознякамивоздушногоохлаждения,бухгалтеры
вырывались на волю и мнилисебя на два платежных разрядавыше, чем было на
самомделе.Онипроходилирешительно,самоувереннымигруппками,полы
пиджаков вальяжноколыхалисьнатеплом ветру,проходили,громко болтая,
полныеобеденнойжизнии убежденностивтом,что, существуйнасвете
справедливость, им бы давно полагалось быть шефами.
Стоя рядом, Хирш тоже смотрел на них из-за моего плеча.
--Этопарад бухгалтеров. Часа через два начнется парад жен.Они разом
выпорхнутистанут летатьотвитрины квитрине, от магазина к магазину,
будутдониматьпродавцов,ничегонепокупая, болтатьдругсдружкой,
сплетничать, обсуждать последние слухи, которыми их исправно пичкают газеты,
и при этом неукоснительно соблюдать простейшую иерархию денег: самая богатая
всегда посередке, а две спутницы поскромнее эскортируют ее сфлангов. Зимой
этозаметно спервого же взглядапо шубам:норкав центре,двачерных
каракуля посторонам --и вперед, тупоицелеустремленно.Ихмужья тем
временемс ещебольшей целеустремленностью зашибаютдоллары, наживая себе
раннийинфаркт. Америка--странабогатых вдовкоторые,впрочем, очень
быстро снова выскакивают замуж,и молодых мужчин, бедных и жадных до всего.
Вот таки вертится вечный круговорот рождений и смертей. -- Хирш засмеялся.
--Даразвеможно сравнить такую, спозволениясказать, жизньс полным
приключенийирискасуществованиемблохи,что переносится спланеты на
планету,тобишьсчеловеканачеловека и ссобаки на собаку,илис
путешествиямисаранчи,чтоперелетает целыеконтиненты,не говоря ужо
жюль-верновскихпереживанияхкомара,когдаегоизЦентральногопарка
забрасывает на Пятую авеню.
Кто-то постучал в окно.
--Началосьвоскресение из мертвых, -- сказал я. -- Это Равич. Илиего
брат.
--Да нет, это он сам, --возразилХирш.