ЭтимАмерикаразительноотличалась отГермании:там
солдатготовстоятьнавытяжку дажевосне,а еслислучитсяненароком
выпустить газы, то он делает вид, что это автоматная очередь.
По Пятьдесят второй улице я побрел назадв гостиницу.Это былаулица
стриптиз-клубов. Всестеныбыли сплошь облеплены афишами с обнаженными или
почти нагимикрасотками, которые поночам медленно раздевались на глазах у
тяжело сопящей публики. Позже, ближе к ночи, перед дверямивсехзаведений,
разодетые,будтотурецкиегенералы,водрузятсятолстенныешвейцарыи
забегают юркие зазывалы, наперебой расхваливаякаждый своезрелище.Улица
запестритмногоцветьем и позолотой самыхнемыслимых ливрейи униформ,но
нигде не будет виднопредательских зонтов и утрированнобольших сумок,по
которымвЕвропетак легко распознать проституток.Их на здешнихулицах
просто не было, а публику в стриптиз-клубах, похоже, составляли одни понурые
онанисты. Проституткиздесьназывались callgirls, девушки повызову,И
связаться с ними можно было по телефону, номеркоторого удавалось раздобыть
лишь по знакомству, строгоконфиденциально, поскольку запрещалось иэто --
полицияпреследовалажрицлюбви, будтозаговорщиков-анархистов.Моралью
Америки заправляли женские союзы.
Я покинулаллеюонанистов инаправился вкварталы бедной застройки.
Здесь стояли узкие, убогого вида здания с лестницами, на верхнихступеньках
которых,прислоняськжелезнымперилам,молчаливои безучастносидели
местные жители. По тротуарам, около лестниц, вечнопереполненные отбросами,
в почетном карауле выстроились алюминиевые мусорные бачки. На проезжей части
шныряющие между автомобилями подростки пытались играть в бейсбол. Их матери,
какнаседки, взирали намирс высотыподоконников и лестничных ступенек.
Детишкипоменьшежалиськ ним,точногрязно-белесыемотыльки,которых
вечерниесумерки иусталостьзаставили прибитьсякэтомунеприглядному
человеческому жилью.
Сменный портье Феликс О'Брайен стоял перед дверями гостиницы "Мираж".
--А Мойкова нет? -- поинтересовался я.
--Сегодняжесуббота,--напомнил О'Брайен.-- Мой день. Мойковв
разъездах.
--Верно, суббота. --Какже я забыл! Значит, впередидлинное, пустое
воскресенье.
--Воти мисс Фиола тожегосподина Мойкова спрашивала, -- вяло обронил
Феликс.
--Она еще тут? Или уже ушла?
--По-моему,здесьеще. Вовсякомслучае,яневидел,чтобыона
выходила.
Мария Фиолавышла мне навстречу из полумрака плюшевого будуара. На ней
опять был ее черный тюрбан.
--У вас снова съемки? -- спросил я.
Она кивнула.
--Совсем забыла, что сегодня суббота. Владимир уехал развозить клиентам
свой напиток богов. Но явсепредусмотрела.
Владимир уехал развозить клиентам
свой напиток богов. Но явсепредусмотрела. У менятеперь здесь припасена
собственная бутылка.ПрипрятанауМойковавхолодильнике.ДажеФеликс
О'Брайенпокачтонесмогееобнаружить.Но это,конечно,долгоне
протянется.Онапрошлапередомнойвкомнатенку застойкой и извлекла
бутылку изхолодильника,откуда-то изсамого угла.Япоставилрюмки на
столик возле зеркала.
--Вы не ту бутылку взяли, -- предупредил я. -- Это перекись водорода, к
тому же концентрированная. Яд. -- Я показал на этикетку.
Мария Фиола рассмеялась.
--Бутылкатасамая.Аэтикеткуясаманаклеила,чтобыФеликса
отпугнуть. Перекись водорода, как и водка, ничем не пахнет. У Феликса нюх на
спиртное просто феноменальный, но тут он ничего не учует, пока не попробует.
А чтобы не попробовал -- этикетка! Яд! Просто, верно?
--Всегениальныеидеипросты,--ответиля,отдаваяданьее
изобретательности. -- Потому-то они так тяжело и даются.
--Первую бутылкуятутзавела себеуже несколько дней назад.Чтобы
Феликс нанеенепозарился, ВладимирИванович перелилводкувстарую,
запыленную бутылку из-под уксуса и даже бумажку приклеил с русскими буквами.
Но она на следующее же утро исчезла.
--Лахман? -- спросил я, пронзенный молниеносной догадкой.
Она в изумлении кивнула.
--Вы-то откуда знаете?
--Природный дараналитика,--сухоответиля.--Он призналсяв
содеянном?
--Да.И в приступе раскаяния даже принес взамен вотэтубутылку. Она
больше. В туедва пол-литра набиралось, а в этойдобрых три четверти. Ваше
здоровье!
--И ваше! -- Лурдская вода, подумал я. Лахман дажезаподозрить не мог,
что это водка, он же вообще непьющий. Одному Богу известно, какприняла его
стакойсвятойводицейпуэрториканка.Впрочем,может,онкак-нибудь
сообразил выдать ее за сливовицу из Гефсиманского сада?
--Ая люблютут посидеть,--призналась Мария Фиола.--С прежних
времен привычкаосталась. Я ведь долготут жила. Я вообще люблю гостиницы.
Всегдачто-нибудьслучается.Людиприезжают,уезжают...встречи,
расставания... самые волнующие мгновения в жизни.
--Вы так считаете?
--А вы нет?
Я задумался.Вмоей жизнивстреч и прощанийбыло достаточно. Даже с
лихвой. Прощанийбольше. Пожалуй, возможностьспокойной жизни волнует меня
куда сильнее.
--Может, вы и правы, -- заметил я. -- Но тогда, наверноебольшие отели
еще интереснее?
Мария затрясла тюрбаном так, что бигуди зазвенели.
--Онибесцветные.Здесьвсепо-другому. Здесьлюди не прячут своих
эмоций.