Датак, что невсилах
будете продолжить путешествие. И придется подавать запрос на продление визы,
апотомеще. Ситуация может измениться. Ногу в дверь просунуть-- вот что
покамест самое главное! Теперь понимаете?
--Да.
Мимонас с громким плачем прошла женщина. Левин извлек из кармана очки
в черной роговой оправе и посмотрел ей вслед.
--Не слишком-то весело тут торчать, верно? Я передернул плечами.
--Могло быть хуже. -- Хуже? Это как же?
--Многохуже, -- поясниля.--Можно, живя здесь, умиратьотрака
желудка. Или,к примеру, островЭллис мог бы оказаться в Германии, и тогда
вашегоотцауваснаглазахприколачивалибы к полугвоздями,чтобы
заставить вас признаться.
Левин посмотрел на меня в упор.
--Чертовскисвоеобразнаяувасфантазия. Япокачал головой,потом
сказал:
--Нет, просточертовски своеобразныйопыт.Адвокатдосталогромный
пестрыйносовой платоки оглушительновысморкался. Потом аккуратно сложил
платок и сунул обратно в карман.
--Сколько вам лет?
--Тридцать два.
--И сколько из них вы уже в бегах?
--Пять лет скоро.
Это было не так. Я-то скитался значительно дольше, но Людвиг Зоммер, по
чьему паспорту я жил, -- только с 1939 года.
--Еврей? Я кивнул.
--А внешность не сказать чтобы особенно еврейская, -- заметил Левин.
--Возможно. Но вам некажется,что уГитлера, Геббельса,Гиммлера и
Гесса тоже не особенно арийская внешность?
Левин опять издал свой короткий каркающий смешок.
--Чегонет, того нет!Дамнеи безразлично. К тому же с какой стати
человеку выдавать себя за еврея,раз он не еврей? Особенно в наше-то время?
Верно?
--Может быть.
--В немецком концлагере были?
--Да, -- неохотно вспомнил я. -- Четыре месяца.
--Документы какие-нибудь есть оттуда? -- спросил Левин, ив его голосе
мне послышалось нечто вроде алчности.
--Не было никаких документов. Меня просто выпустили, а потом я сбежал.
--Жаль. Сейчас они бы нам очень пригодились.
Я глянул на Левина. Я понимал его, и всеже что-то вомне противилось
той гладкости, скоторойонпереводил все это в бизнес.Слишком мерзко и
жутко это было. До того жутко и мерзко, что я сам спревеликим трудом сумел
сэтимсовладать. Незабыть,нет,но именносовладать,переплавитьи
погрузитьв себя,покудаоно безнадобности.Безнадобности здесь,на
острове Эллис, - но не в Германии.
Левин открыл свой чемоданчик и достал оттуда несколько листков.
--Туту меня ещекое-какиебумаги: господин Хиршдалмнессобой
показанияизаявлениялюдей,которыевасзнают.
Всеуженотариально
заверено. Моим партнеромУотсоном,удобства ради. Может, ина ниххотите
взглянуть?
Я покачал головой.Показания эти я зналеще сПарижа. Роберт Хиршв
таких делах былдока. Не хотел ясейчасна них смотреть. Странным образом
мне почему-токазалось,чтопривсех удачахсегодняшнегодняя должен
кое-что предоставить самой судьбе. Любой эмигрант сразу понял бы меня.Тот,
кто всегда вынужденставить на один шансиз ста,какраз по этой причине
никогда не станет преграждать дорогу обыкновенной удаче. Вряд ли имело смысл
пытаться растолковать все это Левину.
Адвокат принялся удовлетворенно засовывать бумаги обратно.
--Теперь нам надо отыскать кого-нибудь, ктоготовпоручиться,что за
время вашего пребывания в Америке выне обремените государственную казну. У
вас есть тут знакомые?
--Нет.
--Тогда, может, Роберт Хирш кого-нибудь знает?
--Понятия не имею.
--Уж кто-нибудь да найдется, --сказал Левин со странной уверенностью.
-- Роберт в этих делах очень надежен. Где высобираетесь жить вНью-Йорке?
Господин Хирш предлагает вам гостиницу "Мираж". Он сам там жил раньше.
Несколько секунд я молчал, а затем вымолвил:
--Господин Левин,уж не хотите ли вы сказать, что я и вправду выберусь
отсюда?
--А почему нет? Иначе зачем я здесь?
--Вы и правда в это верите?
--Конечно. А вы нет?
На мгновение я закрыл глаза.
--Верю, -- сказал я. -- Я тоже верю.
--Нуипрекрасно! Главноене терять надежду!Илиэмигрантыдумают
иначе?
Я покачал головой.
--Вот видите. Не терять надежду --это старый, испытанный американский
принцип! Вы меня поняли?
Я кивнул. У меня не было ни малейшего желания объяснять этому невинному
дитятелегитимногоправа,скольгубительна иной раз бываетнадежда. Она
пожирает все ресурсы ослабленногосердца, его способность ксопротивлению,
как неточныеударыбоксера, который безнадежно проигрывает. На моей памяти
обманутыенадеждыпогубили гораздобольше людей, чемлюдскаяпокорность
судьбе,когда ежиком свернувшаясядуша всесилысосредоточивает натом,
чтобы выжить, и ни для чего больше в ней просто не остается места.
Левин закрыл и запер свой чемоданчик.
--Всеэти вещия сейчас вручу инспекторамдляприобщенияк делу. И
через несколько дней приеду снова. Вышеголову!Всеунас получится! -- Он
принюхался.--Какжездесь пахнет... Каквплохо продезинфицированной
больнице.
--Пахнет бедностью, бюрократией и отчаянием, -- сказал я.
Левин снял очки и потер усталые глаза.
--Отчаянием? -- спросил он не без иронии. -- У него тоже бывает запах?
--Счастливый вы человек, коли этого не знаете, -- проронил я.
--Небольно-то возвышенные у вас представления осчастье,-- хмыкнул
он.