--Небольно-то возвышенные у вас представления осчастье,-- хмыкнул
он.
На это я ничего не стал отвечать;бесполезно было втолковывать Левину,
чтонеттакихбездн,где не нашлось бы местасчастью,ичтовэтом,
наверное,и состоит вся тайна выживания рода человеческого.Левин протянул
мнесвою большую, костлявуюладонь. Я хотел было спроситьего, во что все
это мнеобойдется, но промолчал. Инойраз так легко одним лишнимвопросом
все разрушить. Левина прислал Хирш, и этого достаточно.
Явстал,провожаяадвокатавзглядом. Егоуверения, чтоу насвсе
получится, неуспели меняубедить. Слишком большойуменяопыт поэтой
части, слишкомчастоя обманывался. И все-таки я чувствовал, как в глубине
души нарастает волнение, которое теперь ужене унять.Нетолько мысль что
Роберт Хирш вНью-Йорке, что он вообще жив, не давала мне покоя, но и нечто
большее, нечто, чему я еще несколько минут назад сопротивлялся изо всех сил,
что гналотсебя совсеюгордыней отчаяния, -- это была надежда, надежда
вопреки всему.Ловкая,бесшумная, она только что впрыгнулав мою жизньи
снова была здесь, вздорная,неоправданная, неистовая надежда --безимени
почти без цели, разве что с привкусом некой туманной свободы. Но свободы для
чего? Куда? Зачем? Я не знал. Это была надежда без всякого содержания, и тем
не менеевсе, что я про себя именовал своим"я",она без малейшегомоего
участия ужеподняла ввысьв порыве столь примитивнойжажды жизни, что мне
казалось, порыв этот не имеет со мной почтиничего общего.Куда подевалось
моесмирение? Моя недоверчивость? Мое напускное, натужное,с такимтрудом
удерживаемое на лице чувство собственного превосходства? Я понятияне имел,
где это все теперь.
Яобернулсяиувидел передсобойженщину,ту самую,чтонедавно
плакала. Теперь она держала за руку рыжего сынишку, который уплетал банан.
--Кто вас обидел? -- спросил я.
--Они не хотят впускать моего ребенка, -- прошептала она.
--Почему?
--Ониговорят, он... -- Она замялась.-- Он отстал. Но он поправится!
--затараторила она с горячностью. -- Послевсего, что он перенес.Онне
идиот! Простоотсталв развитии! Онобязательнопоправится!Просто надо
подождать! Он не душевнобольной! Но они там мне не верят!
--Врач среди них есть?
--Не знаю.
--Потребуйте врача. Специалиста. Он поможет.
--Как ямогу требовать врача,да ещеспециалиста,когдау меня нет
денег? -- пробормотала женщина.
--Просто подайте заявление. Здесь это можно.
Мальчуган тем временемделовито,лепестками внутрь, сложил кожуруот
съеденного банана и сунул ее в карман.
--Он такой аккуратный!-- прошепталамать.-- Вытолько посмотрите,
какой он аккуратный. Разве он похож на сумасшедшего?
Япосмотрел на мальчика.
Казалось, онне слышал слов матери. Отвесив
нижнюю губу, он чесалмакушку.Солнце тепло искрилось унего вволосах и
отражалось от зрачков, словно от стекла.
--Почему они его не впускают? -- бормотала мать. -- Он и так несчастней
других.
Что на это ответишь?
--Онимногих впускают, -- сказал я наконец. -- Почти всех. Каждое утро
кого-то отправляют на берег. Наберитесь терпения.
Я презирал себя за то, что это говорю. Я чувствовал, как меня подмывает
спрятаться отэтих глаз,которые смотрели из глубинсвоей беды в ожидании
спасительного совета.Не было у меня такогосовета. Ясмущеннопошарил в
кармане, достал немного мелочи и сунул безучастному ребенку прямо в ладошку.
--На вот, купи себе что-нибудь.
Это сработало старое эмигрантское суеверие -- привычка подкупать судьбу
такойвотнаивнойуловкой.Ятутже устыдился своегожеста.Грошовая
человечностьв уплатуза свободу, подумал я.Что дальше? Может,вместе с
надеждой ужезаявился еепродажныйбрат-близнец-- страх? И ее еще более
паскудная дочка -- трусость?
Мнеплохоспалосьэтойночью.Я подолгуслонялсявозлеокон, за
которыми, подрагивая, полыхало северноесияние Нью-Йорка,и думало своей
порушенной жизни.Под утрос каким-тостарикомслучился приступ. Я видел
тени,тревожнометавшиесявокруг егопостели.Кто-тошепотом спрашивал
нитроглицерин. Видно, свои таблетки старик потерял.
--Емунельзязаболевать!--шушукалисьродственники.-- Иначе все
пропало! К утру он должен быть на ногах!
Таблеток онитак и ненашли, номеланхоличный турок с длинными усами
одолжил им свои. Утром старик с грехом пополам поплелся в дневной зал.
II
Через три дня адвокат явился снова.
--У вас жуткий вид, - закаркал он. -- Что с вами?
--Надежда --сусмешкойответиля. -- Надеждадоканываетчеловека
вернее всякого несчастья. Вам ли этого не знать, господин Левин.
--Опять эти вашиэмигрантскиешуточки! Увас нет поводов скисатьдо
такой степени. У меня для вас новости.
--Икакие же? -- спросиля осторожно. Я всеещебоялсякакбыне
выплыла история с моим паспортом.
Левин опятьосклабилсвоинесусветныезубы. Частоже,однако,он
смеется. Слишком часто для адвоката.
--Мы нашли для вас поручителя! -- объявил он. -- Человека, который даст
гарантию, что государству не придется нести из-за вас расходы. Спонсора! Ну,
что теперь скажете?
--Хирш, что ли? -- спросил я, сам не веря своему вопросу.
Левин покачал лысиной.
--Откуда у Хирша такие деньги. Вы знаете банкира Танненбаума?
Я молчал. Я не знал, как отвечать.
--Возможно, -- пробормотал я наконец.
--Возможно?Что значит"возможно"?! Вечно вы увиливаете! Конечно,вы
его знаете! Он же за вас поручился!
Внезапновозле самыхоконнадбеспокойно мерцающим морем скриками
пронеслась стая чаек.