-- Этобыло еще в гуманные времена, до их присоединения
к Германии, --добавил онпочти извиняющимся тоном. -- Потом-то эту мамашу
вместе с ее младенцем попросту прибили бы, как котят.
Я увидел, что Уотсон уже возвращается из инспекторского бюро.Всвоем
светломклетчатом костюме онвозвышался над согбенными спинами жмущихсяу
дверейбеженцев, будто великан. Я поспешилнавстречу.Сердце у меня вдруг
бешено забилось. Уотсон помахал моим паспортом.
--Считайте, что вамповезло, -- объявил он.--Тут какая-тоженщина
рожает, инспектора совсем одурели. Вот ваша виза.
Я взял паспорт. Руки у меня дрожали.
--И на какой срок?
Уотсон от удовольствия даже рассмеялся.
--Собирались дать вам транзитнуюитольконачетыре недели, адали
туристическую на два месяца. Можете этой роженице спасибо сказать -- так они
торопились отнее,азаодно иот меня избавиться. Длянее, кстати,уже
заказана моторка -- сразу в больницу повезут. Заодно и нас могут прихватить.
Ну, как вам это?
Уотсон крепко хлопнул меня по спине.
--Это что же, выходит, я свободен?
--Конечно!На ближайшие двамесяца.А потом мы придумаемчто-нибудь
еще.
--Два месяца! -- пробормотал я. -- Целаявечность. Уотсон мотнул своей
львиной шевелюрой.
--Вовсе не вечность! Всего два месяца! Нам надо сразуже обсудить наши
следующие шаги.
--Только на берегу! -- сказал я. -- Не сейчас!
--Хорошо.Ноособеннонезатягивайте.Тутещекое-какиерасходы
остались -- проезд, виза, ну и прочее. Всего пятьдесят долларов. Лучше сразу
же это уладить. А уж остаток гонорара отдадите, когда обживетесь.
--Остаток -- это сколько?
--Сто долларов. Очень недорого. Мы не злодеи какие-нибудь.
Я ничего ему на этоне ответил.Мне вдруг страстнозахотелось только
одного - как можно скорее выбраться изэтого зала. Прочь с острова Эллис! Я
боялся, что впоследний миг дверьинспекторского бюровдруг распахнется и
меня вызовут,вернут. Яторопливо досталсвойтощий бумажники выдернул
оттуда пятьдесят долларов.Оставалось у меняеще девяносто девять.Это не
считая сотнидолга."Теперьвсюоставшуюсяжизньплатиэтим адвокатам
проценты", --пронеслось уменя в голове. Но мне уже быловсе равно-- я
ничего не чувствовал, кроме яростного, ознобом накатывающего нетерпения.
--Мыможемидти?--спросиля.Женщинавкраснойблузкевдруг
рассмеялась.
--Сколько еще часовпройдет,пока этот ребенок родится. Часов! Но они
там этогонезнают. Этиинспекторишки!Все знают, а этого незнают! И я
лично меньшевсегонамереваюсьихпросвещать.Ведьлюбая живаятварь,
выходящая отсюда, дарит надежду остающимся. Верно?
--Верно, -- согласился я.И увидел женщину, которой предстояло рожать,
-- двое надзирателей вели ее под руки.
--Мы можем идти за ними? -- спросил я Уотсона.
Тоткивнул.Женщинавпанбархатной блузке пожала мне руку.Тутже
подошелистарик,чтобы поздравить меня. Мыпошли к выходу. Вдверяхя
предъявил полицейскому свой паспорт. Он тут же вернул его мне.
--Счастья вам! -- пожелал они тоже протянул руку. Впервые в жизни мне
жал руку полицейский, да еще и желал счастья. На меня это весьма своеобразно
подействовало: только тут я понял, что действительно свободен.
Нас погрузили вмоторку, больше похожую на солидный баркас. Роженицу в
сопровождении двух охранников уложили накорме. Уотсон,я и ещенесколько
выпущенныхнаволюсчастливцевтеснилисьна носу. Ревмотораигудки
окружающих кораблей заглушили стоны женщины.Солнце и ветер совсех сторон
охватили лодкуискристойзыбьюподрагивающихсолнечных бликов,такчто
казалось -- наша моторка не плывет, а парит между небом и водой. Я стоял, не
оглядываясь.Паспортбыл спрятанво внутреннем кармане,я прижимал его к
телу.Небоскребы Манхэттена исполинскими стражами вырасталив ослепительно
голубом небе. Вся переправа заняла лишь несколько минут.
Когда мы ужепричаливали,одиниз пассажиров не смогудержатьсяот
слез.Это был тщедушный старичок на тонких ножках и в старомодной велюровой
шляпе.Бородка его затряслась, и он упал на колени, простирая руки к небу в
истовом и бесцельном жесте. При ярком свете утреннего солнца это выглядело и
трогательно,икомично.Супругастаричка,всявморщинах,маленькая,
смуглая, как орех, досадливо стала его поднимать.
--Костюм перепачкаешь! А он у тебя только один!
--Мы в Америке! -- лепетал старичок.
--Ну да, да, мы в Америке, -- крикливым голосом ответила ему жена. -- А
гденаш Иосиф?Где Самуил?Гдеони? Где наша Мириам, где они все?.. Мы в
Америке,--повторила она.-- А всеостальные где? Поднимайся и помнио
костюме!
Своимимертвыми,неподвижными,словноужука,глазамиона теперь
смотрела на всех нас:
--Мы-то в Америке! А где остальные? Дети где?
--Что она говорит? -- поинтересовался Уотсон.
--Радуется, что наконец-то в Америке.
--Ах, вот оно что! Еще бы! Тут у насземляобетованная.Вы ведь тоже
рады, не так ли?
--Очень! Большое вам спасибо за помощь.
Яосмотрелся.Вокругменя,казалось,бушуетавтомобильнаябитва.
Никогда прежде мне не доводилось видеть столько машин одновременно. В Европе
до войны машин было немного, да и бензина почти всегда не хватало.
--А где же солдаты? -- удивился я.
--Солдаты? Какие солдаты?
--Но ведь Америка ведет войну! Уотсон широко улыбнулся.
--Войнав Европе и в Атлантике, -- доброжелательно растолковал он мне.
-- А здесь нет. В Америке войны нет. Здесь у нас мир.
Насекундуя дажезабыл об этом.