Икатятся эти творческиеволны и берегам
однойединственнойстраны:вырастаетАнглия,остров,совсехсторон
окруженныйбурнойстихией, грозно обнимающей все полосыземли, все широты
земного шара. Там, в Англии, оносозидает государство.Из орбит стеклянных
глаз-серых,голубых- смотрит холодныйиясный взорстихии;каждый
обитатель этой страны, подобно ей, носит в себестихию моря, как бы образуя
остров. Бурии опасности воспитали здесьплемя, которому присущисильные,
бурные страсти, - племявикингов, котороестолетиями закаляло своисилы в
разбойничьих набегах. Но мир воцарился в окруженной бушующими водами стране;
ониже,привыкшиекбурям,жаждутборьбы,приключений,моря,сего
постояннымиопасностями-ивот они создаютсебежгучеенапряжениев
кровавой игре. Раньше всего, воздвигается аренадлязвериной травлии для
борьбы.Медведиистекаюткровью,петушиныебоидразнятживотное
сладострастьеужаса.Ноужевскореразвившийсядухпредъявляетновые
требования:емунужнотоженаряженноевозбуждение,новиных,
соответствующихсовременностиформах.Ивот,изрелигиозных зрелищ, из
церковных мистерий вновь возникает бурная игра, возвратк прежним набегам и
приключениям,ноуже в глубинахчеловеческого сердца.Здесьоткрывается
другаябеспредельность,другоеморе, с приливами страстейи водоворотами
духа.Исновым наслаждением бросаютсяв этоморе,с егоопасностями,
поздние, но все еще неутомимые потомки англо-саксов.
И мощно зазвучало творческое слово, когда онуглубился в это варварски
нечеловеческое начало. Его голос, сперва тихий,торопливый, теперь напрягая
голосовыемускулыисвязки,напоминалсверкающийметалломлетательный
аппарат,которыйподымался всевыше,все свободнее; комнатастановилась
теснадлянего, еготеснилиотвечавшиеотзвуком стены,емунуженбыл
простор. Я чувствовал ревущий ураган над своей головой, бушующий говор моря.
Мощногремело слово:склонившись над письменнымстолом, явиделсебя на
пескахмоейродины,яслышалгрохочущийплесктысячиволидыхание
приближающегосявихря. Весь трепет,болезненно окутывающийрождение слова
так же,каки рождениечеловека, впервые проник тогдав моюизумленную,
испуганную и все же ликующую душу.
Мойучителькончает. Я встаю, шатаясь.Жгучая усталостьвсейсилой
обрушивается на меня - усталость, непохожая на ту, которую испытывал он:он
освободилсяотдавившейего тяжести,а явпитал всебяпокинувшее его
напряжениеи весь еще дрожал от испытанного восторга.Мыоба нуждаемсяв
спокойной беседе, чтобы обрести сон. Потом я еще расшифровываюстенограмму;
истранно: кактолько знаки превращалисьвслова, мое дыхание, мой голос
изменялись, будто в меня вселилось другое существо.
Мыоба нуждаемсяв
спокойной беседе, чтобы обрести сон. Потом я еще расшифровываюстенограмму;
истранно: кактолько знаки превращалисьвслова, мое дыхание, мой голос
изменялись, будто в меня вселилось другое существо. И я узнал его: повторяя,
я невольно скандировал речь, подражая его речи, будтоон говорил во мне,а
не я сам - настолько я стал его отражением, эхом его слов.
С тех порпрошло сороклет. Но еще теперь, посредилекции, когда моя
речь увлекает меня икак бы паритвне меня, я вдруг смущаюсь от мысли, что
это не я, акто-то другойговоритмоими устами. Я узнаю незабвенный голос
давно ушедшего человека, который и в смертидышит моим дыханием. Всякий раз
какяиспытываювдохновение, я знаю: я - это он; те часы запечатлелись во
мне навеки.
x x x
Работа росла иразрасталасьвокруг меня, каклес, заслоняяменяот
внешнегомира;мояжизньпротекалав полумраке этого дома, средибуйно
шумевших ветвей быстро выраставшего сочинения,впленительной, согревающей
близостик этомучеловеку.Заисключениемнесколькихлекционных часов,
которыея проводил в университете, все мое время принадлежалоему. У них я
обедал и ужинал; ниднем, ниночьюнепрерывалось сообщениемеждумоей
комнатой и их квартирой; у меня был ключ от их входной двери, у него ключ от
моей, так чтоон мог во всякое время войти комне,не вызываяполуглухую
старуху. Но чемтеснее становилось наше общение, тем большея отрывался от
всякого другого общества; вместе степлотой внутреннего кругаэтой жизни я
должен былиспытатьиледяной холодегозамкнутости иотчужденности от
внешнего мира.В отношении комне товарищей я ощущалкакое-то единодушное
осуждение,даже презрение:была ли этозависть, вызваннаяпредпочтением,
какоеявнооказывалмне учитель,илируководили имикакие-либодругие
побуждения,но они решительно исключили меня из своего круга; в семинарских
занятиях они, будто сговорившись, избегали обмена мнений со мною, более того
-неудостаивалименявзглядом.Дажепрофессоранескрывалисвоего
нерасположения комне: однажды, когда я обратилсязакакой-тосправкой к
доценту по романской филологии, он иронически заметил:
- Как друг профессора NN, вы должны бы это знать.
Тщетноястаралсяобъяснитьсебе такое незаслуженное презрение: тот
особый тон, которым со мной говорили, тотвзгляд, которым на меня смотрели,
лишал всякой надежды найти ключ к разгадке. Вступив в близкое общение с этой
одинокой четой, я разделял с ними их одиночество.
Эта отчужденностьмало менябеспокоила:вниманиемоебыловсецело
поглощеноумственнымиинтересами;нонервыневыдерживалипостоянного
напряжения.Нельзя безнаказанновтечениенесколькихнедельнепрерывно
предаваться умственным излишествам;кроме того, я,вероятно, слишком резко
изменилсвойобраз жизни, слишком бурнобросилсяизоднойкрайностив
другую, чтобы сохранить необходимое равновесие.