Смятение чувств - Цвейг Стефан 15 стр.


Икатятся эти творческиеволны и берегам

однойединственнойстраны:вырастаетАнглия,остров,совсехсторон

окруженныйбурнойстихией, грозно обнимающей все полосыземли, все широты

земного шара. Там, в Англии, оносозидает государство.Из орбит стеклянных

глаз-серых,голубых- смотрит холодныйиясный взорстихии;каждый

обитатель этой страны, подобно ей, носит в себестихию моря, как бы образуя

остров. Бурии опасности воспитали здесьплемя, которому присущисильные,

бурные страсти, - племявикингов, котороестолетиями закаляло своисилы в

разбойничьих набегах. Но мир воцарился в окруженной бушующими водами стране;

ониже,привыкшиекбурям,жаждутборьбы,приключений,моря,сего

постояннымиопасностями-ивот они создаютсебежгучеенапряжениев

кровавой игре. Раньше всего, воздвигается аренадлязвериной травлии для

борьбы.Медведиистекаюткровью,петушиныебоидразнятживотное

сладострастьеужаса.Ноужевскореразвившийсядухпредъявляетновые

требования:емунужнотоженаряженноевозбуждение,новиных,

соответствующихсовременностиформах.Ивот,изрелигиозных зрелищ, из

церковных мистерий вновь возникает бурная игра, возвратк прежним набегам и

приключениям,ноуже в глубинахчеловеческого сердца.Здесьоткрывается

другаябеспредельность,другоеморе, с приливами страстейи водоворотами

духа.Исновым наслаждением бросаютсяв этоморе,с егоопасностями,

поздние, но все еще неутомимые потомки англо-саксов.

И мощно зазвучало творческое слово, когда онуглубился в это варварски

нечеловеческое начало. Его голос, сперва тихий,торопливый, теперь напрягая

голосовыемускулыисвязки,напоминалсверкающийметалломлетательный

аппарат,которыйподымался всевыше,все свободнее; комнатастановилась

теснадлянего, еготеснилиотвечавшиеотзвуком стены,емунуженбыл

простор. Я чувствовал ревущий ураган над своей головой, бушующий говор моря.

Мощногремело слово:склонившись над письменнымстолом, явиделсебя на

пескахмоейродины,яслышалгрохочущийплесктысячиволидыхание

приближающегосявихря. Весь трепет,болезненно окутывающийрождение слова

так же,каки рождениечеловека, впервые проник тогдав моюизумленную,

испуганную и все же ликующую душу.

Мойучителькончает. Я встаю, шатаясь.Жгучая усталостьвсейсилой

обрушивается на меня - усталость, непохожая на ту, которую испытывал он:он

освободилсяотдавившейего тяжести,а явпитал всебяпокинувшее его

напряжениеи весь еще дрожал от испытанного восторга.Мыоба нуждаемсяв

спокойной беседе, чтобы обрести сон. Потом я еще расшифровываюстенограмму;

истранно: кактолько знаки превращалисьвслова, мое дыхание, мой голос

изменялись, будто в меня вселилось другое существо.

Мыоба нуждаемсяв

спокойной беседе, чтобы обрести сон. Потом я еще расшифровываюстенограмму;

истранно: кактолько знаки превращалисьвслова, мое дыхание, мой голос

изменялись, будто в меня вселилось другое существо. И я узнал его: повторяя,

я невольно скандировал речь, подражая его речи, будтоон говорил во мне,а

не я сам - настолько я стал его отражением, эхом его слов.

С тех порпрошло сороклет. Но еще теперь, посредилекции, когда моя

речь увлекает меня икак бы паритвне меня, я вдруг смущаюсь от мысли, что

это не я, акто-то другойговоритмоими устами. Я узнаю незабвенный голос

давно ушедшего человека, который и в смертидышит моим дыханием. Всякий раз

какяиспытываювдохновение, я знаю: я - это он; те часы запечатлелись во

мне навеки.

x x x

Работа росла иразрасталасьвокруг меня, каклес, заслоняяменяот

внешнегомира;мояжизньпротекалав полумраке этого дома, средибуйно

шумевших ветвей быстро выраставшего сочинения,впленительной, согревающей

близостик этомучеловеку.Заисключениемнесколькихлекционных часов,

которыея проводил в университете, все мое время принадлежалоему. У них я

обедал и ужинал; ниднем, ниночьюнепрерывалось сообщениемеждумоей

комнатой и их квартирой; у меня был ключ от их входной двери, у него ключ от

моей, так чтоон мог во всякое время войти комне,не вызываяполуглухую

старуху. Но чемтеснее становилось наше общение, тем большея отрывался от

всякого другого общества; вместе степлотой внутреннего кругаэтой жизни я

должен былиспытатьиледяной холодегозамкнутости иотчужденности от

внешнего мира.В отношении комне товарищей я ощущалкакое-то единодушное

осуждение,даже презрение:была ли этозависть, вызваннаяпредпочтением,

какоеявнооказывалмне учитель,илируководили имикакие-либодругие

побуждения,но они решительно исключили меня из своего круга; в семинарских

занятиях они, будто сговорившись, избегали обмена мнений со мною, более того

-неудостаивалименявзглядом.Дажепрофессоранескрывалисвоего

нерасположения комне: однажды, когда я обратилсязакакой-тосправкой к

доценту по романской филологии, он иронически заметил:

- Как друг профессора NN, вы должны бы это знать.

Тщетноястаралсяобъяснитьсебе такое незаслуженное презрение: тот

особый тон, которым со мной говорили, тотвзгляд, которым на меня смотрели,

лишал всякой надежды найти ключ к разгадке. Вступив в близкое общение с этой

одинокой четой, я разделял с ними их одиночество.

Эта отчужденностьмало менябеспокоила:вниманиемоебыловсецело

поглощеноумственнымиинтересами;нонервыневыдерживалипостоянного

напряжения.Нельзя безнаказанновтечениенесколькихнедельнепрерывно

предаваться умственным излишествам;кроме того, я,вероятно, слишком резко

изменилсвойобраз жизни, слишком бурнобросилсяизоднойкрайностив

другую, чтобы сохранить необходимое равновесие.

Назад Дальше