..
- Мама уехала, - объяснила Женни; чтобы скрыть свое смущение, она стала
поднимать штору. - Уехала в Вену.
- Куда?
- В Вену,в Австрию...Садитесь, - сказала она, оборачиваясь к Жаку и
совершенно не замечая его изумления.
(Накануневечером,вопрекиожиданию,ейнепришлосьотвечатьна
расспросыпоповодупозднеговозвращениядомой.Г-жадеФонтанен,
поглощенная приготовлениями кзавтрашнему отъезду -вприсутствии Даниэля
она не могла этим заниматься,-даже не посмотрела на часы, пока дочери не
было дома.Не Женни пришлось давать объяснения,а ее матери, - та, немного
стыдясь своей скрытности,поспешила объявить,что уезжает дней надесять:
"устроить все дела", там, на месте.)
- В Вену? - повторил Жак, не садясь. - И вы ее отпустили?
Женни вкратце сообщила ему,каквсепроизошло икак,при первых же
возражениях,мать решительно прервала ее,утверждая,что только ее личное
присутствие в Вене может положить конец всем их затруднениям.
Пока она говорила,Жак нежно смотрел на нее. Она сидела на стуле перед
письменнымстоломДаниэля,подтянувшись,выпрямившись,ссерьезным
выражением лица.Линиярта,немного сжатые губы,-"слишком привыкшие к
молчанию",подумалон,-всесвидетельствовалоонатуревдумчивой,
энергичной.Позабыланесколькопринужденная:взгляднаблюдалза
собеседником,ничего не выдавая.Недоверчивость?Гордость? Застенчивость?
Нет:Жакдостаточно зналее,чтобыпонимать,насколько естественна эта
жесткость,которая выражала лишь определенный оттенок характера,нарочитую
сдержанность, некую моральную установку.
Он не решался высказать все,что думал онесвоевременности пребывания
г-жидеФонтанен вАвстрии вданныймомент.Ипотому изосторожности
спросил:
- А ваш брат знает об этой поездке?
- Нет.
- Ах,вот как,-сказал он,уже не колеблясь.- Даниэль, я уверен,
решительно воспротивился бы этому. Разве госпожа де Фонтанен не знает, что в
Австрии идет мобилизация? Что ее границы охраняются войсками? Что уже завтра
в Вене может быть объявлено осадное положение?
Тут уже для Женни пришла очередь изумиться.В течение целой недели она
неимела возможности прочитать газету.Внескольких словах Жак изложил ей
главнейшие события.
Он говорил осмотрительно,стараясь быть правдивым ивто же время не
слишкомвзволновать ее.Вопросы,которые онаемузадавала ивкоторых
сквозила легкая недоверчивость,ясно показывали,что в жизни Женни вопросы
политики не играли никакой роли.Возможность войны -одной из тех войн,о
которых пишется вучебниках истории,-не пугала ее.Ей даже не пришло в
голову,что вслучае конфликта Даниэль сразу же окажется под угрозой.
Возможность войны -одной из тех войн,о
которых пишется вучебниках истории,-не пугала ее.Ей даже не пришло в
голову,что вслучае конфликта Даниэль сразу же окажется под угрозой.Она
думала только оматериальных затруднениях,которые могли возникнуть для ее
матери.
- Очень возможно,-поспешил добавить Жак, - что еще в дороге госпожа
де Фонтанен откажется от своего намерения. Ожидайте ее скорого возвращения.
- Вы так думаете? - живо спросила она. И тут же покраснела.
Она призналась ему,что отъезд матери, несмотря на все, даже обрадовал
ее, ибо неизбежное объяснение тем самым отодвигалось. Не то чтобы можно было
опасаться неудовольствия матери,поспешно добавила она. Но неприятнее всего
была для нее необходимость говорить о себе, обнажать свои чувства.
- Вы уж не забывайте об этом,Жак,-добавила она, серьезно глядя на
него. - Мне нужно, чтобы меня угадывали...
- Мне тоже, - сказал он и засмеялся.
Беседа принимала всеболеенепринужденный характер.Онрасспрашивал
Женни оней самой,заставляя ее многое уточнять,помогая ей разобраться в
себе. Она уступала, не слишком себя принуждая. Его вопросы не вызывали в ней
никакого протеста; мало-помалу она начала даже испытывать к нему нечто вроде
благодарности за то,что он их задавал,ипервая удивлялась тому,что ей
даже приятно отказываться ради него отпривычной сдержанности.Но ведь еще
никогда никто не влекся к ней так страстно,не глядел на нее таким горячим,
овладевающим взглядом;никтоникогданеговорилснеютакзаботливо,
стараясь ничемеенезадеть,такявножелаяпонять еедоконца.Не
изведанная дотоле теплота словно окутывала ее.Ей казалось,что раньше она
жила как бывзаточении,новот стены тюрьмы внезапно раздвинулись перед
ней, и открылся простор, о котором она и не подозревала.
Жакбеспрестанно ибеспричинно улыбался.Улыбался нестолькосамой
Женни,сколько своему счастью. Оно вскружило ему голову. Он забыл о Европе;
ничто не существовало,кроме них двоих.Что бы она ни говорила, даже самое
незначительное, представлялось ему бесконечно содержательным, доверительным,
интимнымивызывалоунегоисступленныепорывыблагодарности.Новое
убеждение возникло внем,преисполняя его гордостью:ихлюбовь не только
нечто редкое, драгоценное - она событие совершенно исключительное, ни на что
непохожее.Уста их все время произносили слово "душа",икаждый раз это
неясное,таинственноепонятиезвучалодлянихпо-особому,какслово
магическое, полное тайн, ведомых только им одним.
- Знаете,что меня удивляет?-вскричал он вдруг.-Что я так мало
удивлен! Я чувствую, что в глубине души никогда не сомневался в том, что нас
ожидает.
- Я тоже!
И она и он ошибались.Но чем больше они думали об этом,тем очевиднее
представлялось им, что ни на один день не утрачивали они надежды.
- Имнекажетсявполнеестественным,чтоянахожусьздесь.