Татарскийсогласился, и онинырнуливметро,а на"Варшавской"
пересели в электричку. Ехали молча; Татарскийизредка отрывался от видаза
окном и смотрел на Гиреева. Тот в своей диковатойодеждеказался последним
осколкомпогибшей вселенной-не советской,потомучто внейнебыло
бродячих тибетских астрологов, а какой-то другой, существовавшей параллельно
советскому мируи даже вопрекиему, но пропавшей вместес ним. И еебыло
жалко, потомучто многое, что когда-тонравилось Татарскому итрогало его
душу,приходило из этой параллельнойвселенной, скоторой,как всебыли
уверены, ничего никогда не может случиться. А произошло с ней примерно то же
самое, что и с советской вечностью, и так же незаметно.
Гиреев жил в покосившемся черном доме, перед которым был одичавший сад,
заросшийвысокими,вполторачеловеческихроста,зонтиками. Поуровню
удобствегожильебыло переходнойформой междудеревнейигородом:в
будке-уборнойсквозь дырубыливидны мокрыеи осклизлыеканализационные
трубы,проходящие над выгребнойямой,нооткуда икуда онивели,было
неясно. Однако в доме были газовая плита и телефон.
Гиреев усадил Татарского за стол на веранде и насыпал в заварной чайник
крупносмолотогопорошкаизкраснойжестянойбанкисбелойнадписью
по-эстонски.
- Что это? - спросил Татарский.
- Мухоморы, -ответилГиреев и налилв чайниккипятку.Покомнате
разнесся запах грибного супа.
- Ты что, собираешься это пить?
- Не бойся, - сказал Гиреев, - коричневых тут нет.
Он произнес это таким тоном, будто
снял все мыслимые возражения, иТатарскийне нашелся,чтоответить.
Минуту он колебался, а потомвспомнил, что вчера как раз читал о мухоморах,
и поборол сомнения. На вкус мухоморный чай оказался довольно приятным.
- И чего от него будет?
- Сам увидишь, - ответил Гиреев. - Еще будешь их на зиму сушить.
- А что сейчас делать?
- Что хочешь, - сказал Гиреев.
- Говорить можно?
- Говори.
Полчаса прошло замалосодержательнойбеседой об общих знакомых.Ни с
кемиз них, каки следовалоожидать, непроизошло заэтовремяничего
интересного. Только один, ЛешаЧикунов, отличился - выпил несколько бутылок
"Финляндии"и звездной январской ночью замерзнасмерть в домике на детской
площадке.
- Ушел в Валгаллу, - скупо прокомментировал Гиреев.
-Откудатакая уверенность?- спросил Татарский, но тутже вспомнил
бегущих оленей и багровое солнце с этикетки и внутренне согласился.
Междутемвеготелепоявиласькакая-тоелеощутимаявеселая
расслабленность.Вгрудивозникали волныприятнойдрожи,проходилипо
туловищуирукамизатихали,чуть-чутьнедобравшисьдопальцев.
А
Татарскомуотчего-тозахотелось,чтобыэтадрожьнепременнодошладо
пальцев. Он понял, что выпил мало. Но чайник был уже пуст.
- Есть еще? - спросил он.
- Во, - сказал Гиреев, - о чем я и говорил.
Онвстал, вышелизкомнаты и возвратилсяс развернутой газетой,на
которой были рассыпаны сухие кусочкинарезанныхмухоморов. На некоторых из
нихосталисьлоскутки красной кожицы со стянувшимися белымибляшками,на
других были приставшиеволокнагазетной бумагисзеркальными отпечатками
букв.
Кинувнесколько кусочковврот, Татарский разжевалих ипроглотил.
Сушеныемухоморынемного напоминали повкусукартофельные хлопья, только
были вкуснее - Татарский подумал, что ихможно было бы продавать как чипсы,
впакетиках,издесь,видимо,скрываласьоднаиздорогкбыстрому
обогащению, джипу,рекламномуклипу и насильственной смерти.Задумавшись,
какиммог бы быть этот клип, он отправил в рот новую порцию иогляделся по
сторонам.Некоторыеизпредметов, украшавшихкомнату, стали заметныему
толькосейчас. Например,лист бумаги, висевшийнастене насамом видном
месте, - нанем была извилистая буква, не то санскритская, не то тибетская,
похожая на дракона с изогнутым хвостом.
- Что это? - спросил он Гиреева.
Гиреев покосился на стену.
- Хум, - сказал он.
- А зачем тебе?
- Я таким образом путешествую.
- Куда? - спросил Татарский.
Гиреев пожал плечами.
-Трудно объяснить,-сказал он.-Хум.Когда недумаешь, многое
становится ясно.
НоТатарскийужезабылосвоемвопросе.Егозахлестнулаволна
благодарности к Гирееву за то, что тот привез его сюда.
-Знаешь, - сказалон,-уменясейчас тяжелыйпериод. Общаюсь в
основном с банкирами и рекламодателями. Загружают просто свинцово. А утебя
здесь... Прямо как домой вернулся.
Гиреев, видимо, понимал, что с ним происходит.
- Пустяки, - сказал он. - Не бери в голову. Ко мне зимой приезжала пара
такихрекламодателей.Хотели сознание расширить. Апотом босиком по снегу
убежали. Пошли погуляем?
Татарскийсрадостью согласился.Выйдя за калитку,они пошличерез
поле, перерытое свежимиканавами. Тропинка дошла долеса и запетляла между
деревьев. Зудящаядрожь в рукахТатарского становилась все сильнее, но все
равно никак не доходила до пальцев. Заметив, что среди деревьев растет много
мухоморов, он отстал от Гиреева и сорвал с земли несколько штук. Они были не
красными, а темно-коричневымии очень красивыми. Быстро съев их, ондогнал
Гиреева, который ничего не заметил.
Скоро лес кончился. Они вышли на большойоткрытыйучасток - колхозное
поле,обрывавшеесяуреки.Татарский погляделвверх:над полемвисели
высокиенеподвижныеоблакаи догорал невыразимо грустный оранжевый закат,
какие бывают иногда осенью под Москвой.