Я хотелспросить тебякакпредставителя
target group: какие ассоциации вызывает у тебя слово "парламент"?
Гусейн не удивился. Чуть подумав, он ответил:
-Была такаяпоэма у аль-Газзави. "Парламент птиц".Это отом,как
тридцать птиц полетели искатьптицупоимени Семург - королявсех птиц и
великого мастера.
- А зачем они полетели искать короля, если у них был парламент?
-Это ты у них спроси.И потом, Семург был не просто королем, а еще и
источником великого знания. А о парламенте так не скажешь.
- И чем все кончилось? - спросил Татарский.
-Когда онипрошли тридцать испытаний, они узнали, что слово "Семург"
означает "тридцать птиц".
- От кого?
- Им это сказал божественный голос.
Татарскийчихнул. Гусейн сразу замолчал и отвернул помрачневшеелицо.
Довольно долго Татарский ждал продолжения,пока не понял, что Гусейн- это
столб с прибитым плакатом "Костров не жечь!", плохоразличимым вполутьме.
Это егорасстроило - как оказалось, Гиреев и Гусейн заодно. История Гусейна
ему понравилась, но стало ясно, что ее деталей он неузнает, а в таком виде
она нетянула на концепцию для сигарет. Татарский пошел дальше,размышляя,
что заставило его трусливо остановиться возлестолба-Гусейна,который даже
не попросил его об этом.
Объяснение было не самым приятным:этобыл не до конца выдавленный из
себяраб, рудимент советскойэпохи. Немногоподумав,Татарский пришелк
выводу,чтораб в душесоветскогочеловека не сконцентрирован в какой-то
одной ееобласти, а,скорее, окрашиваетвсе происходящее наеемглистых
просторах в цвета вялотекущего психического перитонита, отчего не существует
никакой возможностивыдавитьэтогорабапокаплям,не повредивценных
душевныхсвойств. ЭтамысльпоказаласьТатарскомуважнойвсветеего
предстоящегосотрудничествасПугиным,и ондолго шарилпокарманам в
поисках ручки, чтобы записать ее. Ручки, однако, не нашлось.
Затонавстречувышелновыйпрохожий-наэтотразточноне
галлюцинация. Этостало яснопослепопытки Татарскогоодолжитьручку-
прохожийпобежалотнегопрочь,побежалпо-настоящемубыстроине
оглядываясь.
Татарскийникак немог взятьвтолк, чтоименновегоповедении
действуетна встречныхтакимустрашающим образом. Возможно, людейпугала
странная дисфункция его речи - то, что слова, которые он пытался произнести,
распадалисьнаслоги, которые потом склеивались другсдругомслучайным
образом. Но в этой неадекватной реакции было все же и что-то лестное.
Татарскоговдруг настолькопоразила одна мысль,что он остановился и
хлопнулсебяладонью по лбу."Даэтоже вавилонскоестолпотворение!-
подумалон.
"Даэтоже вавилонскоестолпотворение!-
подумалон.-Наверно,пилиэту мухоморную настойку,и слованачинали
ломаться у нихво рту,какуменя. А потомэто стали называть смешением
языков. Правильнее было бы говорить "смешение языка"..."
Татарский чувствовал, что его мысли полны такой силы, что каждая из них
- это пласт реальности, равноправный во всех отношениях с вечерним лесом, по
которомуон идет. Разница была в том,что лес былмыслью, которую онпри
всемжелании не мог перестать думать. С другой стороны, воля почти никак не
участвовала втом, чтопроисходиловегоуме. Кактолькоон подумал о
смешенииязыков,емусталоясно,чтовоспоминание оВавилонеиесть
единственный возможныйВавилон:подумавонем, он тем самым вызвал его к
жизни. И мысли вего голове, как грузовики со стройматериалом,понеслись в
сторону этого Вавилона, делая его все вещественнее и вещественнее.
"Смешение языков называлось вавилонским столпотворением, - думал он.-
А что такое, вообще, "столпотворение"? Похоже на столоверчение..."
Онпокачнулся, почувствовав, как земля под ним плавнозакружилась. На
ногах онудержался только потому,что ось вращенияземли проходилаточно
сквозьего макушку."Нет, - подумал он, -столоверчение здесь ни при чем.
Столпотворение-этостолпитворение.Творениестолпа,причемне
строительство,а именно творение.То естьсмешение языка и естьсоздание
башни. Когда происходит смешениеязыка,возникает вавилонская башня.Или,
можетбыть, не возникает,апросто открываетсявход назиккурат. Ну да,
конечно. Вот он, вход".
В проволочномзаборе,вдоль которогоТатарский шел уже долгое время,
появились большие ворота, украшенныерельефными красными звездами. Над ними
горела мощная лампа под колпаком - ее ярко-белый свет освещал многочисленные
граффити, которые покрывали зеленую жесть ворот. Татарский остановился.
Минутуилидвеонизучал традиционные длясреднейполосыпопытки
записать названия окрестных деревеньлатиницей,чьи-то именаподгрубыми
коронами,символическиеизображения пенисаивульвы,английские глаголы
"ебать" и "сосать" в третьем лице единственного числа настоящего времени, но
снепонятными апострофамиимногочисленныеторговыемаркимузыкального
бизнеса. Затем его взгляд наткнулся на нечто странное.
Этобыла крупная - значительно больше остальных,черезвсе ворота-
надписьфлюоресцентной оранжевойкраской(она яркосветиласьпод лучами
электролампы):
THIS GAME HAS NO NAME*.
(*У этой игры нет названия (англ.).)
Как только Татарский прочел ее, весь остальной этнографический материал
перестал восприниматьсяегосознанием -внем остались толькоэтипять
мерцающих слов. Ему казалось,что онпонимаетихсмысл на очень глубоком
уровне, и, хоть он вряд ли смог быобъяснитьего кому-нибудь другому, этот
смысл, несомненно, требовал перелезть через забор.