Смоленск был первым городом, какой увидел мальчик. Гриц даже
притих,когда показались высокие стены крепости, из гущи дерев
торчали многиеколокольни.Тольковблизисталовидно,что
Смоленсксплошьсоставленизмалыхдомишек,разбросанных
невпопад средь лужаек,скотскихвыгонов,пасекиогородов.
Улицыбыливыложены фашинником, лишь одна мощеная -- главная,
вдоль нее красовалиськаменные"палаццо"смоленскойшляхты.
Остановилисьнапостоялом дворе, наполненном грязью и мухами.
За обедом сидели в рядстакимижеприезжимирадисмотра;
деревяннымиложками дворянство чинно хлебало ботвинью с луком.
А рано утречком Потемкины подкатили к конторегерольдии.Отец
пошелдаватьвзятку деньгами, набежали верткие подьячие, вмиг
раздергали все припасы с телеги. Сумрачный отец привелсынав
контору;там сидел чиновник, под столом у него стояла корзинка
с гогочущими гусями.
-- Расписаться-то сумеет ли обалдуй ваш?
-- Да уж я за него, -- униженно кланялся отец.
И внизу бумаги вывел: "Къ сей скаске Недоросыль грсгорисын
ЛександровъмаеорапатсмкинаРуку пршюжилъ". А в сказке было
писано,чтодовторогосмотраГришаотпускаетсявдом
родителей,дабы,предБогомипрестоломобязуясь, и далее
усердно совершенствовать себя кслужбамдворянским.Чиновник
схватилодногоизгусейза горло и внимательно прощупал ему
печенку -- жирна ли?
Спросил потом уже несколько любезнее:
-- Для какой стези чадо свое готовить желаете?
-- Пусть стезя сама его изберет, -- вздохнул Потемкин...
В конторе было много малолетних и юных дворян. Могуче рыдали
здоровущие балбесы, когдаих(позакоренелойнеграмотности)
записывалинафлот--матросами!Аиз недорослей третьего
смотра солдаты схватили дворянина, уже бородатого,ипотащили
куда-то по лестнице, а он, сердешный, цеплялся за косяки, вопил
утробно:
--Ой,маменька и папенька, спасите меня, несчастного! Ой,
люди добреньки, сповидаю ли я своих малых детушек?..
Тут Гриц узнал, что всех неграмотных, но достигшихвозраста
предельного,поуказукроткойЕлизаветыведено посылать на
безвыездное проживание в городе Оренбурге.
-- Оренбург... где ж такой? -- спросил мальчик.
Отец и сам-то знал о нем понаслышке:
-- В концесветагородимеется.Вокругпескидасоль,
хлебушканету,людитамошниодним мясом, будто звери дикие,
кормятся, а чуть из города высунутся -- им сразу петлю на шею и
тащат на базар в Хиву, где и продают всех, как баранов.
-- На мясо, что ль, продают их, папенька?
-- Не знаю. Может, кого и съели...
В детскомсознаниинадолгоудержалисьдвапонятия:все
штыкюнкеры имеют деревянные ноги, а Оренбург -- ужасная столица
дворян-мясоедов,отвергающихграмматикусарифметикой.На
постоялом дворе отецбыстронапилсяиупалславки.
Гриц
волокомстащилбатюшкунадвор,конюхи помогли ему запрячь
лошадей, взвалили пьяного инвалида на телегу, мужикиучастливо
спрашивали:
-- Эй, малый! Далече ль тебе ехать-то?
-- До Чижова, верст сорок отселе...
Былоуже темно, путников окружал зловещий лес, когда старый
Потемкин очнулся после перепоя.
-- Гриц, ты ли это? -- позвал он жалобно.
-- Я, я, -- отозвался мальчик.
-- Везешь-то куда?
-- Домой везу тебя, батюшка.
-- Ох, умница! А с дороги не сбился ли?
-- Да не! Я дорогу крепко запомнил...
Ворочаясь на сене, майорвночнойжутисталвозитьсяс
пистолетами.Местатутбылибалованные--разбойничьи. За
спиною мальчика крепко стукнули курки -- взведенные!
2. ПРОЩАЙ, ДОМ ОТЧИЙ
А внутри дома Потемкиныхвызреваласемейнаядрама...Чем
большехилелАлександрВасильевич,тем больше одолевала его
лютая ревность к молодой жене. После двух дочерей и сынаДарья
Васильевнапринеслаизвергу еще трех девочек (Пелагею, Надю и
Дашеньку), а старик изводил супругу придирками:
-- Отвечай, на што сына Григорием нарекла?
-- Да не я нарекла, --отбиваласьнесчастная,--самже
знаешь,что крещен Гриц в тридцатый день сентября. Вот и глянь
в святцы: это же день великомученика Григория.
-- Врешь! -- наступал с плеткой Потемкин. -- Нарочно с попом
сговорилась. А назвала выродка в честьполюбовникасвоего--
Григория Глинки... Разве не так? Убить тебя мало...
Потемкин до того затиранил жену, что Дарья Васильевна, и без
того-тонедалекаяразумом,впалавотупелоеслабоумие.
Чижовские крестьяне жалели несчастную барыню. Потемкинимелв
поветеславу худого и жестокого помещика; однажды Гриц слышал,
как втихомолку толковали меж собой мужики на кузнице, что можно
майору и "петуха" пустить, когда он пьян шибко:
-- Пущай бы горел,даВасильевнужаль--ведьродня-то
потемкинская ее с детьми малыми по миру пустит!
Затаясьзалесами,в мареве хлебных полей, посверкивая на
холмах церквушками, лежали древние потемкинские вотчины --там
заселипоусадьбам,в духоте погребов и малинников, сородичи
майора, которые, наезжая в Чижово,раздуваливдушестарика
злобную ревность к жене, а на Грица даже пальцем указывали:
--Развежэтонашапорода?Ох,окрутилатебя ведьма
скуратовская... Бойся, как бы чего в посуду не подсыпала!
Избив жену, Потемкин не раз гнал ее из дому, оназапиралась
в бане. Гриц как-то навестил ее там, она его утешала:
-- Вот умрет злодей наш, и заживем мы смирненько...
Мальчикполивалматериводуизковшанаруки, а Дарья
Васильевна рассказывала, чтонаМосквенемалоунееродни
знатной:
--ЯведьзаСкуратова из дому Кондыревых была выдана, а
Кондыревы широко на Москве расселись... Как же! У меня дедушка,
прадед твой, в боярах хаживал, "наверху"сидючи,думудумал,
царюАлексеюна свадьбе лебедя жареного подавал.