Ученье светом брызжет на техлишь,
кто ищет света. Не уроки важны, а страсть к познаниям.
-- А у меня только так и бывает! -- сказал Потемкин.
Онушелмалостьошеломленный. Близ Сухаревой башни, где в
старинубылистрелецкиеслободки,говорливыераскольники,
торгуя лубками раскрашенными, покрикивали:
-- А эвон, глядите, люди добры, как мыши кота погребают! Кот
был казанский, уроженец астраханский, разум имел сибирский...
"Может, и мне в Сибирь уехать?" -- думал Потемкин.
НаПасхуДорофейсвелегос Амвросием Зертис-Каменским,
митрополитом Крутицким и Можайским. Это был красавец-молдаванин
с широкой грудью, украшенной панагией,игремучимбасом,от
которого тренькал на столе хрусталь. В разговоре он свободнейшс
цитировалЗлатоустаиЦицерона,Вольтераи"Задонщину",
интересно рассказывал, какой волшебный мироткрываетсяемус
помощью микроскопа... Но для начала Амвросий испытал Потемкина:
--Ачто, брат Григорий, в зачале тридцать пятом изречения
от святого Евангелия сказано?
Потемкин отрапортовал как по писаному:
-- Яко той, иже не входя дверми во двор овчий,нопрелазяй
инуды, той есть тать и разбойник...
--Сыпешь ловко, с тобой бы горох молотить! -- похвалил его
Амвросий и, увлекаястудентакстолу,просвещалдалее:--
КнязьядуховныенаРуси пиют вино маниром трояким. Первый из
них -- с воздержанием,егдавоздерживаешьсебяотпадения.
Второй--срасстановкой,егдасам идти не способен и тебе
ноженьки переставляют. Наконец, есть пьянство срасположением,
егда стомах твой пресыщен и на полу свободно располагаешься.
--Тымитрополитанеслушай...онозорникунас!--
подсказал Дорофей. -- Я тебе лучшийсоветдам:берись-каза
древность мира, попей волшебной мудрости из родников эллинских.
--Носначала, -- захохотал Амвросий, -- пусть-ка брат наш
попьет из погребов монашьих. Налью ему пополнее!..
Очнулся студент под столом (с расположением).
5. УКРОЩЕНИЕ СТРАСТЕЙ
Конец этой трапезы был совсем неожиданным: парень не покинул
монастыря до тех пор,поканеосилилязыкдревнегреческий.
Гомервосхитилего:отчеловекоподобныхбоговисходило
ощутимо-телесноетепло,аотбогоподобныхлюдейвеяло
олимпийскойпрохладой...Появиласьвдругстрастьк
сочинительству, и сам стыдился этого чувства, как юношапервой
любви, но Дорофей приободрил его:
--Ликуй сердцем, сын мой! Всяка тварь должна хоть единожды
распять себя на кресте пиитическом. Но не будь алчущим к успеху
скорейшему. Эпикур вещал: "Смертный, скользи пожизни,ноне
напирайнанее".А у нас на Руси святой иное слышится всюду:
"Навались, робяты! Чичас стенку лбами проломим, а потом в кабак
отправимся и станем великой пролом праздновать..."
УниверситетвдругпоказалсяПотемкинускучнейшим
школярством.
РубанпредложилемунавеститьЗаиконоспасскую
академию, при храме которой объявился на Москве новый оракул.
-- Стар ли?
-- Да не. Как мы с тобой.
-- А кто таков?
-- Петров Василий, нашего поля ягода: днямивитийствует,а
по ночам стихоблудию себя подвергает.
-- Идем, брат. Послушаем Цицерона лыкового...
Петровбыл чуть постарше Потемкина, но бесстрашно выковывал
передтолпойчеткиесиллогизмы,бросалвверующихкары
небесные,пророчил,клокотал,бичуяпороки,исоборбыл
наполнен рыданиями раскаявшихся... Рубан, втайне завидуя чужому
успеху, шепнул:
-- Петрова я знаю. Хочешь, чай позову с нами пить?..
Втроемотправилиськзнакомойпросвирне,пиличайс
маковками.Потемкин,чутьробея,спросилвитиювряске
монашеской:
-- Слыхал, ты и стихи складываешь?
-- Могу, ежели нужда явится.
Петров схлебывал горячий чай с блюдца (платитьзаугощение
он взялся за троих и потому ощущал себя владыкой).
-- Оставим, -- сказал он, -- пылание для дураков. Дураки под
лестницамиживут,сголоду околевая, и все пылают. А я князю
Юсупову кпирогуименинномупоздравкувстихахбыстренько
изложил, так он мне через лакея червонец пожаловал.
-- Неужели червонец? -- помрачнел нищий Рубан.
--Невру!Лакей-товливрее был золотой. А червонец на
блюде лежал серебряном... Не вы ж меня, а я вас чаем пою!
Для Потемкина это было ново.
-- Продажный ты, -- сказал он проповеднику.
Петров был достаточно умен и не обиделся:
-- Это вы, дворяне, вольны мадригалы при лунескладыватьи
денегстыдитесь. А мне, который из-под скуфейки наружу выполз,
мне о себе надо подумать.ДастБог,инавиршахэтихеще
дворянский герб обрету. В карете учну разъезжать...
Сталитутразночинцы, талантами похваляясь, читать взахлеб
стихи свои, и Потемкин заскучал от изобилияАдонисов,Эвтерп,
Психей и Киприд, а за стенкою просвирня парила гречневую кашу с
требухамисвиными--иароматеезабавноперемешивался с
античными Зефирами. Начали поэты приставать к дворянину,чтобы
он тоже не стеснялся, почитал свои стихи...
Потемкин охотно прочел -- без пафоса, обыденно.
О ужас! Бедствие! И страх!
Явилась дырка на штанах
А мне исправные штаны
Для просвещения нужны.
Портной! Ты отложи иголку.
Ответь, какого хочешь толку,
Чтоб от наложенных заплат
Не стало мне больших утрат.
От дырки той, котора жжет,
Бегу я задом наперед.
И, поворачиваясь к аду,
Я сатане кажуся с заду...
-- А где же тут паренье? -- изумился Петров.
-- И где слог высокий? -- спросил Рубан. -- Опять же, Гриша,
ты зачинаешьстихипрямос приступа, не имея нужды воспеть в
прологе музу свою, и не воззываешь прежде сладостных моленийк
Аполлону, дабы облегчил он тебе совладание с лирою.