Орловы никогда не мстили. Как и все силачисмужественными
натурами, они умели прощать. Но... не дай Бог, если ты встанешь
на их пути! Иван Орлов вскоре собрал братьев на совещание:
--Вперединам ни одна божья свечечка не светит! Прожились
так, что впору давиться... Отныне, Гришка, на тебя всянадежа;
побольше денег у курвы немецкой выманивай... Осознал?
--Даоткудаейденег-то взять, ежели сама побирается: у
генерал-прокурора Глебова, у графа СанькиСтроганова,увсех
Шуваловых занимает... Вот ежели б она императрицею стала!
-- Дельно помыслил, -- одобрил брата Иван Орлов.
Только потом, опомнясь от чувственных наслаждений, Екатерина
сообразила,что популярность Орловых в столичной гвардии может
сослужить ей большую пользу. Она сейчас нуждалась не стольков
любовнике, сколько в нерушимой опоре на грубую военную силу.
ЕегардеробмейстсрШкуринбылпосвященвтайну,с его
помощью ЕкатеринаустраиваласвиданиясГригориемОрловым.
Однаждыонаего приняла ночью, полусонная, и, лаская, ощутила
под рукою обезображенное лицо -- это был "рубцованный" Алехан.
Екатерина, вскочив с постели, разрыдалась:
-- Вы, Орловы, слишком много себе позволяете. Незабывайте,
кто вы и кто я...
Алехан сказал, что Гришка сегодня в караул назначен:
-- Так я за него! Какая тебе разница, матушка?
Екатеринаодарилаегозлобной пощечиной, но Алехан только
рассмеялся и стал по-доброму утешать:
-- Что ты ревешь, матушка? Да ты держисьзанас!Покамы
живы, с такими орлами не пропадешь...
Вконцелета1761годаЕкатеринаощутилапризнаки
беременности. События придворевскорепоследовалистакой
бурной быстротой, что любовный роман превратился в политический
союз -- решающий для Екатерины, для Орловых и для всей России.
2. ВИЛАМИ ПО ВОДЕ
После московской сыти жизнь в столице показалась накладной.
ДеревяннойложкоюПотемкиндохлебывалмискутолокнас
постным маслом, закусил горстью снетков и запилобедбутылкою
щей,вкоторуюещесвечера бросил изюминку (ради брожения
приятного). На полковом плацу ученье фрунтовое продолжил. Гонял
парня без жалости флигельман, ничего толком не объясняя, а лишь
показывая: сам повернется и Потемкин заним,флигельманногу
задерет -- задирай и ты ногу...
Лейб-гвардииКонныйполкразмещалсяна отшибе столицы --
близСмольнойдеревни,заНевоювиднелисьмазанкиубогой
Охтенской слободки. От Офицерской улицы, застроенной светлицами
офицерскими,тянулись меж заборов ряды изб рейтарских. Посреди
полка -- штабные палаты с цейхгаузом, гауптвахтою,церковьюи
гошпиталем.Вдольрекикурилисьполковые кузницы, мокли под
дождем помосты для ловли жирных невских лососей,портомойнии
кладбища...Скука!Потемкинисходилвсеполки и коллегии в
столице, дабы сыскать кого-либо из родственников,нотаковых,
увы,ненашлось,апотомупришлось бедному парню секретаря
Елгозина потревожить.
-- Мне бы, -- сказал Потемкин, -- повидать надобно командира
полка его высокоблагородиепремьер-маеораБергера.Жалованья
просить для себя хочу. А то ведь измаялся уж... во как!
-- С чего измаялся ты, гефрейт-капрал?
Потемкинрастолковал,что, на экипировку истратясь, в полк
явился стридцатьюрубликами,которыепоночамвштиблет
прятал,анадняхпроснулся-- в штиблете корочка от хлеба
лежит.
Елгозин до Бергера его не допустил:
-- Ежели ты, раззява московская, спать соткрытымиглазами
ишо не обвыкся, так и ступай на довольствие рейтарское.
-- Да я уж давно из солдатского котла хлебаю.
--Воти хлебай на здоровье. Нешто не слыхал, что в Конном
регименте даже ротмистры по восемьгодковполушкинеимели.
Едино ради чести служат... и ты служи. Даром!
ПотемкинпоселилсявизбахнаберегуНевы, где ютились
семейные служаки. Жили рейтары с женами, бабкамиидетишками,
присвоих баньках и огородах, бреднями артельно вычерпывали из
Невы вкусную корюшку. Обычно солдаты из дворян платили солдатам
из мужиков, чтобы те занихслужбунесли.НоПотемкинсам
впрягсявслужбу,тянуллямку--безвдохновения,но
исполнительно.
Вскоре пошли слухи прискорбные:мол,государыняЕлизавета
совсемплоха стала, у нее кровь носом идет, в театре перестала
бывать, комедий не глядит и пляшет редко.
Люди русские понимали, что стране нужны перемены.
-- Но лучше б переменнебыло!--говорилипугливо.--
Переменытожеведьбываютразные...оттогонам,сирым, и
страшно!
Давненько не слыхали вПетербургепогребальногозвона,с
Невскогоисчезлипохоронныепроцессии:Елизаветауказами
исключила из жизни все, что могло напоминать ей о смерти. Купцы
продолжали таскать ей наряды,императрицасознаниемдела
рассуждалаотуфляхипомадах,совершеннозапустив
государственные дела, внутри страны множились беспорядки, росла
постыдная нищета.ИванШуваловвпорывеоткровениясказал
канцлеру Михаиле Воронцову:
--Мыв тупике! Повеления остаются без исполнения, главные
посты без уважения, а справедливость тоскует без защиты...
Однажды на Невском большая толпаматросовокружилакарету
императрицы, требуя выдачи жалованья.
--Когдаотдашь,матка?--оралиматросы. -- Нам уже и
мыльца купить не можно, в бане песком да глиною скоблимся.
Елизавета, искренно прослсзясь, отвечала в окошко:
-- Нечто вы, робятки мои ненаглядные, зловредно думаете, что
не дала бы вам, ежели б имела? Да не я вас, а вы меня как можно
скорей пожалейте, бедную:яведьдажесупыбезгишпанских
каперсовкушаю!Кискимоикойденечекпеченки не ели -- и
воют...
Матросы пропустили царицу, ехавшую на богомолье.
-- Вишь ты, закавыка какая! -- говорили они.