Он переводит взор кверху, ноединственнаялиния,которуюон
узнает, - этопрямаяпунктирнаялинияграницымеждуПенсильваниейи
Мэрилендом. Линия Мейсона -Диксона.Онвспоминаетшкольныйкласс,в
котором учил про нее: ряды привинченных кполупарт,исцарапанныйлак,
белесая грифельная доска, симпатичные девчонки в алфавитном порядкевдоль
проходов. Кролик тупо таращит глаза. Он слышит, как в голове тикаютчасы,
дьявольски медленно, тихоиредко,напоминаяшумволннаберегу,к
которому он стремится. Сквозь застилающий глаза туман он снова впивается в
карту. В полезрениямоментальновыскакивает"Фредерик",но,пытаясь
засечь его местоположение, Кролик тотчас его теряет, и отяростиунего
начинает ныть переносица. Названия тают, и перед ним предстает вся карта -
сеть из красных линий, синих линий и звездочек, сеть, в которой онгде-то
запутался. Задыхаясь от ярости, он вцепляется вкарту,отрываетотнее
большой треугольник, рвет надвечастиостаток,немногоуспокоившись,
кладет эти три обрывкадругнадруга,разрываетпополам,потомрвет
оставшиеся шесть и так далее, пока в руке не остается комок, который можно
сжать, как резиновый мячик. Он опускает стекло и выбрасываетегонаружу,
мячиклопается,бумажкивзмываютнадмашиной,словновыщипанныеиз
птичьего крыла перья. Он поднимает стекло. Во всем виноваттотфермерв
очках и в двух рубашках. До чего же этот типвъелсяемувпеченки.Он
никак не может выбросить из головы это самодовольство, эту солидность.Он
ужетамобнегоспоткнулсяипродолжаетспотыкатьсяздесь,фермер
болтается у него под ногами, словно слишком длинные шнурки от ботинокили
застрявшая в ботинке щепка. Этот тип прямо-таки источал издевку-ирот
его, и размеренные движения рук, и волосатые уши; всееготелокаким-то
непостижимымобразомисточалоглумлениенадробкимибессловесными
надеждами Гарри, выбивало почву из-подног._Спервареши,кудахочешь
ехать, а потом езжай_ - разумеется, не в этом суть, и все же что-то в этом
есть. Как бы там ни было, доверьсяончутью,онбылбыужевЮжной
Каролине. Сейчас бы в самый раз сигарета, она бы помогла емупонять,что
подсказывает чутье. Он решает несколько часов подремать в машине.
Но позади, в поцелуйнойроще,реветмотор,фарыописываюткруги
упираются Кролику в затылок.Оностановилсяпоглядетьнакартупрямо
посреди дороги. Надо уезжать. Его охватывает беспричинный страх, будтоза
ним гонятся; еще какие-то фары вливаются в зеркало заднего вида,заполняя
его докраев,словночашку.Онвыжимаетсцепление,включаетпервую
скорость и отпускает ручной тормоз. Выскочивнашоссе,онинстинктивно
поворачивает вправо, на север.
Путь домой немного легче. Хотя у него неткартыипочтисовсемнет
бензина, возле Хейгерстауна как по мановению волшебнойпалочкивозникает
ночная бензоколонка компании "Мобил" и зеленые огни, указывающие дорогук
Пенсильванской автостраде.
Радио передает теперь успокаивающиелирические
мелодии, безо всякой рекламы, и радиолуч, посланный сперва из Гаррисберга,
а потом из Филадельфии, безошибочноведетегозасобой.Онпреодолел
барьер усталости и вступил в спокойный плоский мир,гденичтонеимеет
значения.Вэтотмиронобычнопереносилсянапоследнейчетверти
баскетбольного матча, когда бегаешь не ради счета, как воображают зрители,
а просто так, для собственного удовольствия. На площадке ты, иногда мячи
еще кольцо, идеальное высокое кольцо с хорошенькой юбочкой изсетки.Там
ты, только тыиэтобахромчатоекольцо,ииногдакажется,чтооно
спустилось прямо тебе под нос, а иногда оно остается далеким, маленькими
неприступным. Как странно: ты уже давно все понял - пальцами, руками, даже
глазами (в пылу азарта он различал, какскручиваютсявшнурыотдельные
нити, оплетающие обруч), - а зрители начинают кричатьихлопатьнамного
позже. Но в самом начале, на разминке, когдавидишь,каквсегородские
болельщики, сидя на дешевых местах, толкая друг друга локтями,аучителя
побойчееобмениваютсяшуточкамисдевчонкамииз"группыподдержки",
кажется, будто вся эта толпа сидит у тебя внутри - в печенках, в животеи
в легких. Один толстяк, так тот ухитрялся залезтьКроликунасамоедно
живота, от него прямо все поджилки тряслись. "Эй, командор!Бей!Дайим
прикурить!" Кролик с симпатией вспоминает его теперь - для этого парняон
был настоящим героем.
Все утро, все эти ранниетемныечасы,музыкапродолжаетиграть,а
дорожные знаки продолжают указывать ему дорогу.Мозг,будтослабый,но
шустрый инвалид, - он утонул в подушках,аподлиннымкоридорамснуют
посыльныесовсейэтоймузыкойиинформациейпочастигеографии.
Одновременноунегопоявиласькакая-тоненормальнаяповерхностная
чувствительность, как будто его кожа мыслит. Рулевое колесо словнотонкий
хлыст в руках. Легонько поворачивая его, он ощущает,кактуговращается
вал, входят друг в друга зубцышестерендифференциалаиперекатываются
шарики в набитых смазкой канавках подшипников. Фосфоресцирующие мигалки на
краю дороги навевают мысли оюныхДюпоншах:онивереницамивьютсяпо
огромным зеркальным танцевальным залам и под блесткамивечернихтуалетов
угадываются голые тела. Богатые девушки фригидны?Онтакникогдаине
узнает.
Интересно, почему на обратном пути указателей такмного,акогдаон
ехал на юг, их было так мало? Конечно, он понятия не имел, кудаехал.Он
сворачивает с автострады на дорогу в Бруэр, и она приводит его вгородок,
где он в первый раз брал бензин. Сворачивая на дорогу суказателемБРУЭР
16, онвидитпотусторонуглавнойулицыстоящиеподкосымуглом
бензоколонки того навозного жука и темное окно его лавки с поблескивающими
лопатами и удочками. Уокнаоченьдовольныйвид.Воздухчутьтронут
лиловым рассветом.