Уокнаоченьдовольныйвид.Воздухчутьтронут
лиловым рассветом. Длинный айсберг радиомузыки раскалывается насообщения
о теплой погоде и ценах на сельскохозяйственные продукты.
Он въезжает в Бруэр с юга, и в предрассветномтуманегородпредстает
перед ним сначала как дома, чем дальше, тем все ближе стоящие друг к другу
средидеревьеввдольдороги,потомкаклишеннаярастительности
индустриальная пустыня: обувные фабрики,разливочныефабрики,заводские
стоянкиавтомашин,трикотажныефабрики,превращенныевзаводыпо
производству электронных микросхем, и слоноподобные газгольдеры, они стоят
выше заваленного отбросами болота, но ниже голубого гребня горы, с вершины
которойБруэркажетсятеплымковром,сотканнымизнитей
одного-единственного кирпичного оттенка. Над горой гаснут звезды.
Он проехал мост через реку Скачущая Лошадь и теперь катитпознакомым
улицам. По Уоррен-авеню пересекает южную часть города ивозлегородского
парка выезжает на дорогу 422. Огибает гору в общественесколькихшипящих
грузовиков с прицепами. Оранжевая полосарассвета,прижатаякдалекому
холму, вспыхивает у них под колесами. Делая левыйповоротсЦентральной
улицы на Джексон-роуд, ончуть-чутьнезаделбокоммолоковоз,лениво
торчащий посреди дороги. Едет по Джексон-роуд дальше, мимо домародителей
и сворачивает в переулокКиджирайз.Холоднаязарявнезапноокрашивает
здания бледно-розовым светом. Он минует заброшенныйкурятник,безмолвную
кузовнуюмастерскуюиставитмашинупротивСпортивнойассоциации
"Солнечный свет", в нескольких шагах от дощатой пристройки у крыльца,где
каждый выходящий непременно его увидит. Кролик с надеждой смотрит наокна
третьего этажа, но света в них нет. Если Тотеро там, он еще спит.
Кролик решает вздремнуть. Сбросив пиджак, он вместо одеяла укрываетим
грудь. Но становится все светлее,переднеесиденьеслишкомкоротко,и
плечи упираются в рулевое колесо. Перебраться на заднее сиденье-значит
стать легкоуязвимым, а он в случае необходимости должен иметьвозможность
в одну секунду отсюда уехать. К тому же он не хочет уснуть слишком крепко,
чтоб не упустить Тотеро.
Итак, неудобно согнув длинные ноги, онлежитивоспаленнымиглазами
смотрит поверх баранки через лобовое стеклонаровнуюсвежуюголубизну
утреннего неба. Сегодня суббота, и небо ясно, просторно ипрозрачно,как
всегда по субботам,ссамогодетства,когдасубботнееутреннеенебо
казалось Кролику пустым таблопередпредстоящейдолгойигрой.Руфбол,
хоккей, тетербол, метание стрелок...
Попереулкупроезжаетмашина.Кроликзакрываетглаза,итемнота
вибрирует бесконечным автомобильным шумом минувшей ночи.Онсновавидит
леса, узкую дорогу, темную рощу, набитую машинами, и в каждой - молчаливая
пара. Он снова думает о своейцели-раннимутромулечьсянаберегу
Мексиканского залива, и ему чудится, будто шероховатое сиденьеавтомобиля
- тот самый песок, а шелест пробуждающегося города - шелест моря.
Он снова думает о своейцели-раннимутромулечьсянаберегу
Мексиканского залива, и ему чудится, будто шероховатое сиденьеавтомобиля
- тот самый песок, а шелест пробуждающегося города - шелест моря.
Только бы не прозевать Тотеро. Он открывает глаза и пытаетсявыбраться
из своего тесного склепа. Уж не проспал ли он? Однако небо все то же.
Он с тревогой думаетобокнахавтомобиля.Приподнявшисьналокте,
проверяет их одно за другим. То, что возле головы,чуть-чутьприоткрыто,
он плотно его закрывает инажимаетвсестопорныекнопки.Безопасность
безнадежно расслабляет. Скрючившись, он утыкается лицомвскладкумежду
сиденьем и спинкой. Колени упираютсявтугуюподушку,исдосадыон
окончательно просыпается. Интересно,гденочевалегосын,чтоделала
Дженис, где его искали те и другие родители? Знает ли полиция? При мысли о
полиции ему становится не по себе. Поблекшая ночь, которая осталась позади
здесь,вэтомгороде,кажетсяемусетью,сотканнойизтелефонных
разговоров, торопливых поездок, потоков слез и цепочекслов.Беспокойные
белые нити, продернутые сквозь ночь, теперь поблекли, но они все ещетут,
и в самом центре этой невидимой, нависшейнадкрутымиулицамисетион
преспокойно лежит в своей плотно закупоренной пустой клетке.
Хлопок простынейичайкивполумраке,икакздоровоунеевсе
получалось на чужой кровати, а вот на своей никогда. Нобылоихорошее:
Дженис очень стеснялась показывать свое тело даже впервыенеделипосле
свадьбы, но однажды вечером он безо всякой задней мысли зашел вваннуюи
вдруг увидел, что зеркало заволокло паром, а Дженис-онатолько-только
вышла из-под душа, - очень довольная, смаленькимголубымполотенцемв
руках, лениво стоит, ничуть нестесняясь,нагибается,поворачиваетсяи
смеется над выражением его лица - уж какое оно там было - и тянется к нему
с поцелуем; у нее порозовевшее от пара тело искользкиймягкийзатылок.
Кролик устраивается поудобнее и загоняетпамятьвтемнуюнишу;унее
скользкий затылок, податливая спина. Он ударил ногу об ручку двери, и боль
как-то странно сливается с ударами металла о металл в кузовноймастерской
неподалеку. Началась работа. Восемь часов? Судяпотому,какпересохли
губы, прошло уже много времени. Кроликпотягиваетсяисадится;пиджак,
которым он был накрыт, сползает на пол, и сквозь запотевшеестеклоони
впрямь видит Тотеро, уходящего по переулку. Он ужескрываетсязастарым
фермерским домом; Кроликвыскакиваетизмашины,набрасываетпиджаки
мчится за ним.
- Мистер Тотеро! Эй, мистер Тотеро! -Голосегопослемногихчасов
молчания звучит надтреснуто и хрипло.
Человек оборачивается. Видунегоещеболеестранный,чемКролик
ожидал. Издали он похож на большогоусталогокарлика:большаялысеющая
голова, толстая спортивная куртка, толстые обрубки ног всинихбрюках-
они слишком длинные, складка согнулась изигзагамисвисаетнабашмаки.