- Гарри! Гарри! - Голос дергает его заплечо,ерошитволосы.Кролик
откатывается от стены, ища глазамиисчезнувшийсолнечныйсвет.Втени
беспокойнойтемнойглыбойсидитТотеро.Егогрязно-молочноелицо,
перекошенное улыбкой, наклоняется вперед. От него попахивает виски.
- Гарри, я нашел тебе девушку!
- Здорово. Тащите ее сюда.
Старик смеется. Смущенно? Что у него на уме?
- Это Дженис?
- Уже седьмой час. Вставай, Гарри,вставай,тыспал,какдитя.Мы
уходим.
- Зачем? - Кролик хочет спросить: "Куда?"
- Питаться, Гарри, обедать. О-БЕ-ДА-ТЬ. Вставай, моймальчик.Неужели
ты не голоден? Голод. Голод. - Он явнорехнулся.-О,Гарри,тебене
понять, что такое стариковскийголод,человекестиест,ивсеему
кажется, что еда не та. Тебе этогонепонять.-Онподходиткокну,
смотрит вниз на переулок, и в тусклом свете его неуклюжий профилькажется
свинцовым.
Кролик сбрасывает одеяло и, перекинув голые ногичерезкрайкровати,
старается принять сидячее положение. Вид собственных бедер,параллельных,
чистых и гладких, взбадривает вялый мозг. Волосы на ногах, некогдатонкая
рыжеватая шерстка, потемнели и напоминаютжесткиебакенбарды.Вноздри
вливается запах собственного сонного тела.
- Что там за девушка? - спрашивает он.
- Что за девушка. Да, что за девушка? Блядь! - выпаливает Тотеро,ив
сером свете, падающем изокна,лицоеговытягивается,словноонсам
изумлен, услышав из своих уст такую гадость. В то же времяоннаблюдает,
как будто поставил некий опыт. Определив результат, онпоправляетсамого
себя: - Нет. Просто у меня есть одна знакомая в Бруэре, так сказать,дама
сердца; раз в год я приглашаю ее обедатьвресторан.Ибольшеничего,
почти ничего. Ты такой невинный младенец, Гарри.
Речи Тотеро настолько бессвязны, что Кролику становится не по себе.Он
встает с кровати.
- Пожалуй, мне пора. - К голым ступням прилипает мусор с пола.
- Ах, Гарри, Гарри! - восклицаетТотерогромкимголосом,вкотором
горечь смешивается с нежностью, и, подойдякнему,обнимаетегоодной
рукой. - Мы с тобой два сапога пара. - Большое перекошенное лицо доверчиво
обращено к Кролику,нототнесовсемпонимает,очемречь.Однако
воспоминания об этом человеке,бывшемеготренере,заставляютслушать
дальше. - Мы с тобой знаем, что к чему. Мы знаем... - Добравшись досамой
сути своей тирады, Тотеро обалдело умолкает.
- Знаем, знаем, - твердит он, отнимая руку.
- Я думал, что, когда проснусь, мыпоговоримоДженис,-вставляет
Кролик. Подняв с пола брюки, он натягивает ихнасебя.Ихжеваныйвид
беспокоит его, напоминает, какой важный шаг он совершил, и от этой мысли в
животе и в горле начинаются нервные спазмы.
- Поговорим, поговорим, - соглашается Тотеро.-Кактольковыполним
наши общественные обязательства.
- Поговорим, поговорим, - соглашается Тотеро.-Кактольковыполним
наши общественные обязательства. - Пауза. - Ты хочешь вернуться? Ты скажи,
если хочешь.
Кролик вспоминает идиотскую щель ее рта, вспоминает, как дверь стенного
шкафа бьет по телевизору.
- Упаси Бог.
Тотеро в восторге, от счастья он без умолку болтает.
- Вот и прекрасно, вот и прекрасно, давай одеваться. Мы не можемехать
в Бруэр не одевшись. Тебе нужна чистая рубашка?
- Но ведь ваша мне не подойдет?
- Почему, Гарри? Какой у тебя размер?
- Сорок второй, третий рост.
- Как у меня! В точности как у меня! Для твоего роста утебякороткие
руки. О, это просто замечательно, Гарри. Не могу тебе передать, какмного
для меня значит, что, когда тебе потребовалась помощь, ты пришелкомне.
Все эти годы, - говорит он, доставаяизсамодельногокомодарубашкуи
срывая с нее целлофановую обертку, - все эти годы,всеэтиребята,они
проходятчерезтвоирукиирастворяютсявэфире.Иникогдане
возвращаются, Гарри, никогда не возвращаются.
Кролик с удивлением чувствует и видит вмутномзеркале,чторубашка
Тотеро ему в самый раз. Очевидно, вся разница между нимитольковдлине
ног.
Тотеро трещит без умолку,словнопреисполненнаягордостимамаша,и
смотрит, как он одевается. Теперь, когда ему уже ненадообъяснять,что
именно они будут делать, он перестает смущаться,иегоречистановятся
более осмысленными.
- Прямо душа радуется,-говоритон.-Молодостьпередзеркалом.
Признайся, Гарри, когда ты в последний раз развлекался? Давно?
- Вчера ночью, - отвечает Кролик. - Я съездил вЗападнуюВирджиниюи
обратно.
- Тебе понравится моя дама,непременнопонравится,этакийгородской
цветочек, - продолжает Тотеро. - Девушку, которая с ней придет, яникогда
не видел. Говорит, она толстая. Моей даме все на светекажутсятолстыми;
видел бы ты, как она ест, Гарри! Аппетит молодости. Как ты здорово повязал
галстук, нынешняя молодежь знает столько разных штучек, каких мне и во сне
не снилось.
- Обыкновенный Виндзор.
Одевшись, Кроликсновауспокаивается.Пробуждениекаким-тообразом
возвратило его в мир, который он покинул всего несколько часов назад.Ему
нехваталодокучногоприсутствияДженис,малышасегошумными
потребностями, своих четырех стен. Он сам не знал, что делает.Нотеперь
эти рефлексы, всего лишь поверхностные царапины, иссякли, и на первый план
выступили более глубокие инстинкты, которые убеждают его, что он прав.Он
дышит свободой, она как кислород - везде, кругом; Тотеро - вихрьвоздуха,
а здание, в котором он находится, и улицы поселка - всего лишь лестницыи
дороги впространство.Свобода,вкоторуюпростымусилиемеговоли
кристаллизовался мировой хаос, настолько законченна и совершенна, чтовсе
пути кажутся равно прекрасными, все движения будут одинаково мягко ласкать
кожу, и если б даже Тотеро сказал ему, чтоонисейчасвстретятсянес
двумя девицами, а с двумя козами и поедут не в Бруэр, а вТибет,счастье
его не умалилось бы нинайоту.