О Боже Праведный, я не гермафродит!
Мужчина я! Я сын земли великой!
Я куплен Самсиком на бешеной барыге у пьяного слепца
За тыщу дубов, которые собрал он донорством
и мелким воровством.
Но, Боже Праведный, мне двадцать лет, а скоро будет сорок!
Я тоже донор, и кровь моя по медицинским трубкам
Вливается в опавшие сосуды моей земли!
И пусть все знают - я скорее лопну, чем замолчу!
Я буду выть, покуда не отдам моей искристой крови,
Хотя я нищий,
нищий,
нищий...
Ясамтогдаперепугался, сил нет,и вдругзаметил, когда последние
пузыри воздухас хрипомвылетали из сакса, что взале никто не танцует, а
всесмотрятнаменя:иМаринаВлади,иееклетчатыйфраер,ивсе
пьянчуги-горняки,ивсемолчат,аизглубины,расширяясь и устрашающе
заполняя вакуум, прокатилось гусеницей:
- Прекратить провокацию!
Тогда в глазах у меня вспыхнули солнечные полосы и квадраты, прозрачный
сталактитичерноепятновоспоминаний,япокачнулся,ноКостяРогов
поддержал меняобъятием и выплюнулвзал одно за другим наши полупонятные
слова:
- Целуй меня в верзоху! Ваш паханок на коду похилял, а мытеперь будем
лабать джаз! Мысейчас слабаемминорныйджиттербаг, аСамсик, наш гений,
пусть играет, что хочет. А на тебя мы сурляли, чугун с ушами!
И мытогда играли. Да разве только в джазебыло дело?Мы хотели жить
общей жизньюсовсем миром, с тем самым "свободолюбивым человечеством",в
рядах которого ещенедавносражалисьнаши старшиебратья. Всем ужебыло
невмоготу в вонючей хазе, где смердил труп пахана, - и партийцам, и народным
артистам, и гэбэшникам, изнатным шахтерам, всем, кроме нетопырейв темных
углах. И мы тогда играли.
Рассказ о юности С.А.Саблера, записанный
московским писателем П.А.Пантелеем по телефону
Втот вечер Самсик, аденоидный генийспросроченной пропиской, попал
подарест вштаб боевой комсомольской дружины. При обыске былообнаружено
вот что: расческа, забитая перхотью, польский журнал "По просту" с рассказом
Марека Хласко,два сырых пельменя, завернутые в носовой платок, пожелтевшая
отвремени пачкапрезервативов,донорскаякнижка иписьмоиз Парижа от
Марины Влади.
В жуткой тишине комсомольского штаба письмо было зачитано вслух.
Месье Самсону Саблеру
через мадам Резник Фриду Ицхоковну.
проспект Щорса 14 Ленинград
Моймилый! Тызовешь меня нацелину. Увы, я немного опоздала.чтобы
воспользоватьсятвоим приглашением.Однако не думай,что традиции русских
женщин забыты в Париже. Я готова последоватьза тобой влюбую дыру- хоть в
Реюньон, хоть в Тананариве, хотя бы в Марсель.
Увы, я немного опоздала.чтобы
воспользоватьсятвоим приглашением.Однако не думай,что традиции русских
женщин забыты в Париже. Я готова последоватьза тобой влюбую дыру- хоть в
Реюньон, хоть в Тананариве, хотя бы в Марсель.
Скоропришлютебекое-чтоиз одежды, аты при случаеотправьмне
немного консервов.
Целую, Твоя Марина.
- Комментарии излишни, - сказал главный дружинник с гадливой улыбочкой,
которая всегда появлялась у него при соприкосновении с классовым врагом.
- За что меня задержали? - спросил Самсик.
- Вот заэто и задержали. - Начальник показал на разложенное перед ним
имущество музыканта.
- Так ведь этого же не видно было, когда я шел, - озадаченно проговорил
Самсик.
- Вы оченьумный, Саблер!Очень умный, да?! - кривымот гадливости и
гневартом закричалначальник, при каждом слове вздергивая голову:волосы
еговсевремяраспадались на два крыла, а ему хотелось, чтобы онигладко
облегали голову и придавали вдохновенный вид.
Штаб дружины был набит девчонками и мальчишками с Невского проспекта, и
начальник былздесьхозяином, ночным властелином. По его приказу разрезали
крамольныеузкиебрюки,стригливолосы,отбирали"стильные"галстуки,
фотографировали для оконсатиры всех этих "кто наммешает жить". Нещадил
начальник своих пленников,жестоко мстил им за идейную незрелость, атакже
за собственную косолапость,за усиленную сальность своей кожи, за неприязнь
к нему женского пола, за слабые свои успехи в школе рабочей молодежи.
- Ну-ка, Витюша-Валера, научите Саблера родину любить!
Длиннорукий лекальщикипружинистый инструментальщиквзяли Самсика в
оборот. Юноша завизжал, отстаивая свою честь.
Начальник откинулся в дореволюционном кресле, прикрыл глаза.
сладковообразил себе активноеследствие над Саблером,допрос такого
рода, окаком однаждыему рассказывалшурин, служивший всоответствующих
органах.
- Опятьты,Крюшкин, чудишь, - недовольносказал ему прикрепленный к
штабу сержант регулярной милиции.
- Забыли про Будапешт, сержант, - сказал начальник, не открывая глаз. -
Вот такие сопляки и устроили там всю заваруху.
Онвдругвскочил и завопил,не открывая глаз, прямо влицо Самсику,
повисшему на руках двух бойцов:
- Откуда у тебя письмо Марины Влади, гад?
- Прислала, - прохрипел слабеющий Самсик.
- Может, ты с ней жил? - жутко захохотал Крюшкин. Глаза закрыты.
Вштабегрянулатишина.Всеприсутствующие,изадержанные,и
комсомольская охрана, с отчаянным внутренним трепетом ждали ответа.
- Мы любили друг друга, - прошептал, роняя голову на грудь, Самсик.
- С иностранной подданной? -тихопылая из-за плотносомкнутыхвек,
вопросил Крюшкин.
Ужас пронзил Самсика.