-Ты ведьрыжегочувиха? Рыжего, клетчатого?Того, с"Победой"?-
спросил я, волоча за ней левую ногу, чтобы не особенно шлепала расслоившаяся
в эту тревожную ночь подошва.
- Это он так считает, - ответила она печально, - а на самом деле я твоя
чувиха, Самсик, твой кадр.
- Как тебя зовут? - спросил я, задыхаясь; вот именно - задыхаясь.
- Арина Белякова.
- А где ты учишься?
- Рядом, в медицинском.
Боги, боги греческие и римские!
- А где ты живешь?
- В Бармалеевом переулке. Знаешь?
Боги, боги петербургские, невские и чухонские!
- Хватиттебе ногутянуть,Самсик! Шлепайсвоимиопоркамисколько
хочешь. Все равно я тебя люблю. Ну, обними меня за плечи, не бойся.
...Между тем,пока Самсикобнимал крепкое, немного острое плечо Арины
Беляковой, обстановка в штабе комсомольской дружины резко переменилась.
Распалившийся от стихов Крюшкин бил теперь металлическим голосом в цель
- в ампирную люстру:
В наших жилах кровь, а не водица!
Мы идем сквозь револьверный лай!
Дружинники с новойэнергией кромсали брюкистилягам, выстригали на их
головах карательныеполосы итонзуры,фотографировали всех этих "ктонам
мешает жить". Сержант, тихо матерясь, пил в углу чай с еврейской пастилой.
...А в Бармалеевомпереулке возле дома Арины Беляковой царило странное
оживление. Жильцыпокидали свой дом, гранитную твердыню с колоннами черного
мрамора, бывшее посольство бухарского эмира в Санкт-Петербурге.
- Вредительство,-разъяснялобстановкудомоуправ,человекстарой
закалки. - Никаконинам,товарищи, недают спокойно жить и строить. Ну,
ничего, сейчас приедут, разберутся.
Жильцы,однако, возражали, что онопять не тех вызвал,чтовызывать
надо не "товарищей", а обыкновенную пожарную команду.
Дом,собственно говоря, пока негорел,новсеегокоммуникации-
электрическиепровода,телефонные,радиотрансляция,газ,канализация,
паровоеотопление -былираскалены до последней степени, светились сквозь
стенывсеми цветамиспектра,рисуявглухойночиБармалеевапереулка
удивительно красивый потрескивающий каркас. Дом был готов для любви.
- Вот удача,- прошептала Арина Белякова, -предки теперь до утрана
чемоданах просидят.
Она скользнула за афишную тумбу, потянулаСамсика, пробежалавместе с
ним открытое пространство, пролезла во двор и припустила к черной лестнице.
Самсикбежалзаней-что жеему оставалосьделать?- бежалза
мелькающей в темноте белой гривой, похожей налисийхвост, бежал с заячьим
сердцем... заяц преследовал лису, обмирая от страха.
Он прекрасно понимал, куда идет дело - к роковому моменту, кскандалу,
ккатастрофе,кразоблачению!Этамедичканеограничится объятиямии
поцелуями, блаженным трепетом,который в ихкругуназывался "обжимоном" и
был дляСамсикапределоммечтаний.
Он прекрасно понимал, куда идет дело - к роковому моменту, кскандалу,
ккатастрофе,кразоблачению!Этамедичканеограничится объятиямии
поцелуями, блаженным трепетом,который в ихкругуназывался "обжимоном" и
был дляСамсикапределоммечтаний. Он дажеумелцеловаться, нашбедный
Самсик, он целовался клево (одна чувиха так и сказала: "Тыклево целуешься,
Самсик"), тоесть ондаже умел в дьявольском порыве проталкивать свой язык
сквозь зубы очередной жертвы (их было три)ищекотать языком полостьрта.
Дальше душа егонепроникала, и,когда друзья-лабухи начиналиговорить о
"палках",о"дуракахподкожей",Самсикмоглишь циническипонимающе
усмехаться,а душа-то его бродила,каккозапоопушкенепостижимогои
страшного леса.
Иногданочью,просыпаясь на раскладушке под столом у ФридыИцхоковны
илинатюфячке возле газовой плиты в Четвертой роте,Самсик ощупывал свое
телоисгордостьюубеждалсявсвоеймощи,всвоейспособностик
совокуплениюслицамипротивоположногопола,носамоэтослово
"совокупление" вдруг вселяловнего непонятное отчаяние,физическаясуть
явления казаласьему чудовищной, невозможной, игордый его вымпелобвисал
мокрой тряпочкой.
Вот исейчас, чуть неплача,он остановилсяпосреди темной комнаты,
сквозьобои и ковры которой просвечивали раскаленные провода,а подокном
пылал огненной гусеницей радиатор отопления.
- Ох, вот мы и одни, - прошептала девушка.
- Ох, да что же ты так стоишь?
- Ох, расстегни мне вот здесь...
- Ох, Самсик, милый...
я поймала тебя небойся не бойся я вовсе не блядь я тоже еще ничего не
умеюпочти ничего как иты потрогай менявот здесь возьми вот это можно я
тебя потрогаю не бойся маленький не убегай
Онаего трогала длинными пальцами, трогала долго и терпеливо. Она была
голой,просвечиваласквозькакую-топаутинку,враскаленномсумраке
аварийного домасоски еегрудей сверкали, словно чьи-то лесныеглаза.Он
вдругзабылстрашноеслово"совокупление", забылисамсебя,Самсика
Саблера, забыл и Марину Влади, и Арину Белякову, и джаз, и Сталина, и Тольку
фонШтейнбокаи,все этозабыв,взялженщину и ринулся вместе с нейс
крутизны в темный тоннель, загибающийся, как улитка.
Состороны всеэтовыгляделодовольносмешно:бестолковыетычки,
сорванныйхрипсповизгиваньем,чмоканьевлажнойкожи...новотвсе
соединилось,все сошлось, и через какое-то время, показавшееся нашему герою
бесконечным, анасамом-то деле очень непродолжительное,Самсикпришел в
себя уже мушш-шиной.
Она еще изнемогала в стороне, кусала подушку, что-тобормотала, смиряя
своюпотревоженнуюплоть, и вдругувидела -он уже сигаретой дымит! -и
разозлилась-тоже мне любовник! -нопотом вспомнила о своеймиссиии
ласково ему улыбнулась - кури, кури, малыш!
Миссия еебыла оченьважной,хотя и немного смешной дляевропейской
девушки.