Вотужеполгодапослевыходафильманаздешниеэкраныона
разгуливала по мокрым тревожным улицам этого города, откуда когда-тобежала
с Институтомблагородных девиц, и неожиданно, всегда неожиданно подходила к
местным самсикам, замороченным сталинским выкормышам, и уводила их с собой в
аварийныедома"серебряноговека",училаихлюбви,являласьимкак
незабываемый образ свободы.
Он бросил сигарету и полез целоваться.
- Хватит, Самсик, - мягко сказала она, - иди домой. У меня завтра зачет
по терапии, надо хоть немного поспать.
Онвылезизпостелиипрошелсяпокомнате,сблагоговением
притрагиваясь к вещам своей возлюбленной: к толстым медицинским справочникам
и атласам,к ее портфелюи белому халату,кфонендоскопу, малойзмейкой
свернувшемуся на столе.
- Любимая единственная на всю жизнь, - сказал он вдруг такое.
Она расхохоталась.
- Самсик, осторожно, не притрагивайся к стенам - замкнешься!
В двух сантиметрах от его плеча пульсировала зеленым огнемтолстая - в
кулак - энергетическая коммуникация.
- Ты моя вода, высокие сосны над головой, эвкалипты, секвойи и звезды в
ветвях!- завопил ошалевшийотлюбви Самсик, дернулся и тут же замкнулся.
Ток пронзил весь его скелет, прямо хоть анатомию изучай. Он не мог двинуться
с места, не мог сказать ниединого слова, нолишь стоял, ипотрескивал, и
светился, а она хохотала, как безумная.
Смех ее был очень обидным, смех сучки, иначе не назовешь.
Сучка,сучкатакая, думалон, ноничего не мог сказать: дьявольское
электричество бушевало в его костях.
Онавдруг выпрыгнулаиз постели,подбежала к нему и закрыла ему весь
свет,сначаласвоим широкимлицом с чуточкугрубоватой русской кожей,а
потом своими глазами, похожими и в самом деле на ночное небо.
- Самсик-дурачок,никакаяятебе не единственная. У тебя еще столько
единственных впереди:и моя подружкаБрижит, иКлавка Кардинале, и Сонька
Лорен, и толстуха Анита, иМоникаинтеллектуалка, иДжулия-недотрога...ты
еще разведешь пары, маленький Самсик, только не бросайсвоего сакса, и всем
своим так передай - пусть не бросают своих инструментов! Теперь проваливай -
напряжение слабеет.
Ивпрямь, коммуникациимеркли, остывали,азаокнамиужеголубел
рассвет.АринаБелякова наделахалатик,аСамсик быстропричесалсяна
пробор.
- Уходив окно,-сказала Арина Белякова. - Слышишь в коридоре шаги?
Кажется, товарищи явились.
Вкоридоредействительнослышалисьэнергичныешаги,крепкий,но
ненавязчивый стук, взволнованный мужской голос:
- Откройте, пожалуйста! Государственная безопасность! В доме скрывается
преступник! Будьте любезны, откройте!
-Какиевежливые,-сказалаАринаБелякова.-Каквовремена
Дзержинского.
Вкоридоредействительнослышалисьэнергичныешаги,крепкий,но
ненавязчивый стук, взволнованный мужской голос:
- Откройте, пожалуйста! Государственная безопасность! В доме скрывается
преступник! Будьте любезны, откройте!
-Какиевежливые,-сказалаАринаБелякова.-Каквовремена
Дзержинского.
- Это хохмы твоего Рыжего-Клетчатого, - пробурчал Самсик.
- Может быть, - сказала она. - А вдруг действительно гэбэ?
- Однако я не преступник! - крикнул он.
Стук в дверях усилился.
- Все-таки где я тебя снова увижу? - спросил Самсик уже с подоконника.
-Знаешьстоловку возле больницыЭрисмана? Я там каждый день рубаю с
двух до трех. Отваливай, чувак! Пока!
Переоценкаценностей.Четырнадцатьлетспустяпослеэтойночи,
описанной Пантелеем с чужих слов по телефону, Самсон Аполлинариевич Саблер в
кафе"Синяяптица"нащупал новую тему.Переоценкаценностей, недооценка
ценностей - так и называлась эта тема.
Они ужесыграли несколькоамериканскихпьес, и композицию Сильвестра
"Взглядмглы", ихулиганскую шарадуПружинкина "Любовныйтреугольник", и
вроде все были в ударе, всвинге - и артисты, и публика, но каждый понимал,
что вечер пока еще не состоялся.
В перерыве квинтет спустился с эстрады. Сильвестру подали блюдо цветной
капусты. Пружинкин взялся кадрить долгополую оторву, и, кажется, получалось.
Рыссстаканзастаканомдулцинандали.Платиликакие-тофизикииз
Новосибирска, и барабанщик старался побыстрее на дармовщинку "поймать кайф".
Самсик сел за столик к азиатке. Милуюдевочку звали Клара, папа ее был
поваром в Самарканде, отсюда ибогатство: камни в ушах и на пальцах, золото
нагруди.ОнапоглаживалаСамсикапомокройспине,что-тобормотала
по-узбекски, но он никак не мог оторваться от своего сакса итихо наигрывал
новую тему, краем глаза все же замечая, что у ребят уже ушки на макушке.
Переоценкаценностей-недооценкаценностей.Япереоценил,тихо
наигрывалон.Я недооценил, тихонаигрывалон.Что-то росло в его душе,
что-тоблизкоек восторгу иясному зрению, но онещенезнал, чемэто
обернется - молитвой или буйством; нежность и злость перемешивались сейчас в
саксе, как бензин и воздух перемешиваются в карбюраторе автомобиля.
- Что ты играешь? - спросила вдруг с тревогой дочь самаркандского вора.
- Самс! - громко позвал Сильвестр. Цветнаякапуста,видно, застряла у
него в горле. - Нащупал что-нибудь?
- Что-то клевое, отец? - заерзал на стуле Пружинкин.
Саблерпожалплечами, нотут переднимпоявиласьмясистаяпотная
физиономия Буздыкина.
- А я знаю! - заорал он на все кафе. - Я знаю, чтонащупал этот вшивый
гений!Переоценка,Самсик, да?Переоценил, да? Недооценил,да? Ну,гад,
давай, играй! Ну, Самсик, снимай штаны!
Ончутьнеплакалоткаких-тосвоихсобачьихчувств,ногадко
подмигивал Самсику, словно был с ним сообщником по грязному делу.