Междутемсверхупо горбатому переулкусползали четырехрустальных
глаза, и черезнесколько секундРадий Хвастищев увидел,какмашет ему из
машиныпьяная женская рука. Кэтому он был сегодняне готов. Снизу шлок
немусвое родное -безобразное пьяное московское мужскоебратство, сверху
сползало чужеродное - его космополитическая любовница Маша Кулаго и их общий
другПатрикТандерджет,многосторонниймеждународныйталант.Нащупали
все-таки, эстеты проклятые, снобы, западная шпана!
-Лапуля, мы тебя нащупали! -завизжалаМашка и выскочила из машины.
Онабылавсвоихнеизменныхджинсахикраснойрубашке,завязанной
калифорнийскимузломподторчащимигрудями.ЛифчиковМашканикогда не
носила, что, конечно,нередко удивляло московскую публику. Между рубашкой и
джинсамипоблескивалаудивительнозавершеннаяприродойформапотрясающий
Машкин живот. Она была очень хороша, как всегда по ночам, когда перебиралась
за пол-литровую отметку. Затем появилисьжирафьи ноги в стоптанных башмаках
"хаш-папис",а вследзаними и все туловище бедолаги-глобтроттера Патрика
Тандерджета.
Патрик почесал свой заросший затылок и покивал своим длинным носом.
- Пат, видишь, вот он твои старый друг, наш знаменитый, наш гениальный!
- закричала ему на ухо Машка.
- Вижу, вижу, - пробормотал Тандерджет и с любезнейшей улыбкой на устах
направилсякводопроводчикуСтихину.Путьегобылтруден.Видимо,
водопроводчиквсевремя уплывализегополязрения,он делал страшные
усилия,чтобы пойматьфокус,сгибался в разныестороны, работал локтями.
Должно быть,емуказалось, что он проталкиваетсясквозьгустую толпу,в
связи с чем онкланялсяналевоинаправо и говорил"сорри". Наконец ему
удалось добраться до Стихина, и он с вожделенным хлюпом обнял этого русского
человека за бедра.
Хвастищев повернулся к Машке и сухо ей сказал:
-Междупрочим,моглабывоздержатьсяотдурацкойиронии.Я
действительно известен в артистических кругах культурного мира.
- Лапсик! - всплеснула руками Машка. - Ты гений!
Хвастищев крутанулся на каблуках.
- Мы свами спим, мадам? 0'кей! Не отказываюсь! Но уж давайте без этих
литфондовских "лапсиков"!Чтокасается западныхмещан, особеннопришлого
происхождения...
Машкасела на тротуар и весело заплакала.Патрик тем временем, словно
демонгомосексуализма,всеоглаживалмалопривлекательныебедра Стихина,
всякий раз трепетно задерживаясь на упрятанных в бедра бутылках.
- Мы с тобой, папаша, союзники поВторой мировой, - ласково говорил он
водопроводчику итут же поворачивалсяк дворнику,- астобой,сынок, по
движению "Власть цветов". Давайте держаться вместе, друзья!
- Клевый парень, - сказал Чудаков.
Давайте держаться вместе, друзья!
- Клевый парень, - сказал Чудаков. - Доллары у тебя есть?
- Давайте все сегодня объединимся, все друзья, какие есть вМоскве,-
предложил Патрик. - Поехали в бразильское посольство. Бразилия - страна XXXI
века!
- А что, поехали, - согласился Чудаков, - не прогонят же.
Стихин тоже высказался:
- Ты, если выставляешь, сам выставляйся. Снабаш берешь?
Пожалуйста,неотказываемся.Тырусскогочеловеканеправильно
понимаешь, а ты его пойми, он - незлой.
С этими словами он извлек из бедер своих трех "гусей", три бутылки 0,75
"Мадера розовая" производство Раменского ликероводочного завода.
Все тутвлезли в "Импалу", и Патрикстал по-идиотски газовать, нелепо
втыкатьскорости.Машинаревела,дергалась,ееорганизм,расшатанный
бесконечной пьяной ездой, очень страдал.
Патрик,Стихин и Чудаков голосили песню "Стою на полустаночке".Машка
врод'бырыдаланагрудиХвастищева,нонасамом-тоделепроверяла
пальчиками - все линаместе.Они долго кружили помосковским улочками
переулкам, пока не направились прямо на бетонную подпорку гостиницы "Минск".
ABCDE
В бразильском посольствекакразшел прием,и на немприсутствовал
московскийписательПантелей Аполлинариевич Пантелей. Впрочем, посольство,
возможно,было и не бразильское, и неисключено,что Пантелей явился сюда
без приглашения, просто увиделв окнах свет, движение, праздник и заявился,
обманувавторитетным заграничнымвидом милицию игэбэ. Во всякомслучае,
присутствовал.
Онстоял завитымдодоновским столбомвглавномзалепосольства.
Огромныйгала-приемвчестьнационального праздникаэтой страныбылв
разгаре. Послы,советники,военные атташе, советские штатскиечиновники и
офицеры, духовенство, советские чиновныеписатели иинакомыслящие, деятели
науки и культуры, космонавты, спортсмены и дамы, дамы, дамы, толстые, худые,
хорошенькие, ведьмы, сучки, голубушки, стукачки, кусачки, - все они медленно
двигались перед изумленным взором смертельно напуганного Пантелея.
Что там говорить, непервый разПантелей попадал на такие сборища. За
истекшеедесятилетие онпобывал на десятках, аможетбыть,'и на сотнях
дипломатических приемов и никогда их не чурался, не корчил снобских гримас -
"ох,надоели, мол,эти приемы",-никогда на этих приемах не было скучно
прогрессивномусоветскомуписателюПантелею.Всегдаоннаедалсяздесь
вкуснойедойинапивалсявполпьянаизысканныминапитками,а иногдаи
закадрить даму здесь ему удавалось.
И вдруг сегодня он глянул вокруг и ничего не узнал. Он не понимал даже,
людилиэтовокруг или какие-нибудьдругие предметы. Он непонимал даже
понятия "предметы", а понятие "вокруг" казалосьему каким-то темным хаосом.