Солнечное пятнышкоисчезло,искладкисталинскогобархатасвисали
незыблемо. Онвзял со стола сильную лупу иуставилсяна мух встеклянном
ящичке. Они действительно были красивы: тигринойрасцветки тела, искрящиеся
крылышки, выпуклые глазки, как осколки смарагда.
Девушкаисчезла!Ничегонебыло!Онапоявилась,оставиламухи
растворилась в бархате, ничего не было!
Он бросился вон,пролетелполестнице внизи увиделее вогромном
пустом вестибюле. Инна, хотел было он уже крикнуть ей, Нина, Марина, вернись
ине уходиникогда, ты мое спасение, но тут заметилрядом с ней давешнего
гардеробщика.
Брюзгливо ивельможноопустивуглыгуб, гардеробщикчтотоговорил
девушке,что-то втолковывал ей,как быпоучал, как быкорил, а она зябко
поеживалась, влезая в свою болонью,ивдруг рванулась,побежалапрочьс
закинутымлицом,простучала каблучкамипопаркету и скрылась теперьуже
совсем.
Итальянские туфли по шестьдесят рублей, а получает она восемьдесят. Вот
загадка этих маленьких лаборанток. Получают восемьдесят, а туфельки покупают
по шестьдесят. Одна из главных московских тайн.
-Ишьты,побежала,-игривокашлянув,сказалКуницерновому
гардеробщику.
Емупочему-тозахотелосьскрытьотнего свой порыв,свою странную
тревогу и показать как разнаоборот, чтоон свой, лояльный, благонамеренно
придурковатый,никакой,мол,не интеллектуал, свой,свой;и о девчонках
можно потолковать, и о ледовых рыцарях, и о...
- Вы почему не на рабочем месте, молодой человек? - раздельно и с явной
угрозой спросил гардеробщик.
Куницероторопел. Никто в их шарагене смогбы ТАКспросить. Такого
гона онне мог даже вообразитьни у шефа, ни у начальникапервого отдела.
Темвременеммаленькие горячиеглазки обыскивали Куницера, быстро ощупали
лицо, обыскалипиджак,брюки,туфли,вбеглом досмотрепробежалисьпо
карманам иостановились там, гдележала записная книжка Куницерасо всеми
егоадресочками,телефончиками, состишкомис формулой,записаннойв
сортире, с формулой,у которой были контуры птицы,с контурамигениальной
формулы.
- Спички есть? - растерянно спросил Аристарх Аполлинариевич.
Гардеробщик, довольный его унижением, взялся за газету со словами:
- Да, дисциплинка тут явно хромает.
тот яркий плотный снег
и солнце в коридорах
пустой урок пинок
эй Только фон Штейнбок
иди тебя там ждут
под теми ЧТО НЕ ПЬЮТ
горняк моряк доярка и ваня-вертухай
и черное пятно на солнечном снегу
машина марки "ЭМ"
иди быстрее Толик
машина видишь ждет, а Сидоров, прыщавый гнилозубый все
прыгал по партам на манер Читы с диким воплем "зачесало
ся муде, непременно быть беде", пока и он не затих, глядя
вслед уходящему в глубину коридора фон Штейнбоку.
А.А.Куницерповел себякрайнестранно. Он подошел кгардеробщикуи
вырвал у него из рук газету.
-Явамнемолодой человек, а заведующийлабораторией номер4,-
донессядо негоегособственный голос, звенящий,право же,неподдельным
возмущением,- ядокторнаук,членкоррес-пондент Академии, гонорис кауза
Оксфордскогоуниверситета, заместительпредседателяместкома,кандидат в
члены партии, член ученогосовета, ине вашеделосудитьо дисциплине в
нашей шараге!
Выпалив все это,Куницер заметил,чтогардеробщикстоит навытяжку с
почти закрытыми глазами и подрагивающим пятнистым зобом.
- И не смейте читатьгазеты вслужебное время!- рявкнулобладатель
стольких титулов.
- Чтоже мне делать,есливсе уже повесились?- Гардеробщик,тяжко
дыша, извлек огромный носовой платок, слегка заскорузлый по краям, и прикрыл
им свой рот.
-Следите запальто!-скомандовалКуницер. -Бдительноичетко
охраняйте собственность личного состава. Ясно?
- Так точно!
- Но по карманам не рыскать! Понятно?
- Так точно!
"А не спросить ли мне его фамилию? - подумал Куницер. - Ведь я же помню
ТУ фамилию, да и морду помню, яего узнал... нет-нет,этого уже многодля
сегодняшнего дня, а до вечера еще далеко... Это не тот.Тот сейчас,должно
быть,в генеральском чине, он не может бытьв гардеробной. Конечно, и этот
один из них, один из той сталинской мрази... их вокруг тысячи, заплечных дел
мастеров... заплечного дела профессор на заслуженном отдыхе..."
Куницера вдруг замутило то ли еще с похмелья, то ли от гадливости, и он
еле успел дойти до туалета и запереться в кабинке.
Боже,Боже,есть ликонец одиночеству? Ведь дажетогда, в ту весну,
когданевская слякоть просачиваласьсквозьстертые подошвы, в ту двадцать
четвертую весну жизни, когда романтическим онанистом я бродил среди молчащих
памятников "серебряноговека"и читалпризывы вступатьв рядыдоноров и
думало донорахБудапешта, дажетогда,безденежныйи брошенныйвночь
наводнения наАптекарскомострове, я был не одинок ичувствовал засвоей
спиной мать-Европу, и онане оставляла меня,юношу-европейца, ибыла она,
ночная, велика и молчала. Где ты?
Пока почтенного членкора выворачивало,из записной его книжки в голову
просочилась заветная формула, а из головы спроецировалась на кафель и теперь
дрожала нанеммассивнаяи крутобедрая, толи индюк, то ли птица-феникс.
Куницервыскочил изтуалета,таща ее за хвост. Она покряхтывала,пока он
несся по коридору в свою лабораторию. Встречные шарахались.
- Осторожнее, братцы, гений летит! Наверно, новую формулу тащит всвой
гадюшник!
Так он и ввалился в лабораторию. Ребятаего, ошалевшие отпреферанса,
козла, морского боя и "Литературной газеты", расхохотались - опять, мол, чиф
с новой птичкой!
Что-товлабораториишипело: то ли лазерыработали,то ли жарилась
колбаса, сказать трудно.