"Не бойся, не плюнет", сказал сзади
Самушкин.Иван убрал руку. Ярцев тут же превратился в жука и залез к нему в
ухо. Чонкинустало щекотно, он хотел вытряхнуть Ярцева, но тот тихо сказал:
"Неволнуйтесь,товарищ Чонкин, вы лицо неприкосновенное, ия вам сделать
ничегоне могу. Мнепоручено сообщить вам, что у товарища Сталинаникаких
жен не было, потому что оннсам женщина".
Сказавэто,Ярцев опять превратился в человека,спрыгнулна землю и
ушел за гору.
Тут с неба медленно спустился товарищ Сталин. Онбыл в женском платье,
с усами и с трубкой в зубах. В руках он держал винтовку.
-- Это твоя винтовка?-- строго спросил он с легким грузинским акцентом.
-- Моя,--пробормотал Чонкинзаплетающимся языком ипротянулруку к
винтовке, ноптоварищ Сталин отстранился и
сказал:
-- А где старшина?
Подлетелстаршина верхом наТрофимовиче. Трофимовичнетерпеливорыл
землю копытом, пытаясь сбросить с себя
старшину, но тот крепко держал его за уши.
Товарищ старшина,-- сказал Сталин,--рядовой Чонкин покинул свой пост,
потеряв при этом боевое оружие. Нашей Красной Армиитакие бойцы не нужны. Я
советую расстрелять товарища Чонкина.
Старшина медленно слез с Трофимовича, взял утоварища Сталина винтовку
и приказал Чонкину:
-- Ложись!
Чонкин лег.Под ним былапыль, топкаяпыль, котораяего засасывала,
лезлав рот, в уши, в глаза. Он пытался разгрести пыль руками, ждал команду
"отставить",рно команды не было, и он проваливался все глубже и глубже.Тут
его затылка коснулось что-то холодное, он понял, что это ствол винтовки, что
сейчас грянет выстрел...
...Онпроснулся вхолодном поту.Рядом сним, прислонившиськего
плечу, спала какая-то женщина, он не сразу вспомнил,кто эта женщинаи как
они очутилисьводнойпостели.Толькоувидевсвоювинтовку,спокойно
висевшую на вешалке для верхнейодежды, все вспомнил, соскочилна холодный
пол и, наступая на завязки кальсон, кинулся к окну.
За окном светало. Самолет стоял напрежнем месте, его большиенелепые
крылья резко чернели на фоне просветлевше-
го неба. Чонкин облегченно вздохнул и,
оглянувшись, встретился с Нюриным взглядом. Нюра хотела
закрыть глаза, но не успела, теперь не смотреть было
глупо, а смотреть стыдно. И стыдно было, что рука ее,
пухлая, белая, голая до плеча, лежит поверх одеяла. Нюра
медленно потянула руку вбок, чтобы спрятать, и при этом
улыбнулась смущенно. Чонкин тоже смутился, но, не желая
этого показывать и не зная, что делать, шагнул к Нюре,
взял ее руку в свою, потряс легонько и сказал:
-- Здравствуйте.
В то утро бабы,выгонявшие в поле скотину, видели,как из домаНюры,
босой и без гимнастерки, вышел Чонкин.
Подойдяксамолету,он долгоотвязывалего,потом разобралчасть
забора, вкатил самолет в огород, а забор снова
заложил жердями.
Подойдяксамолету,он долгоотвязывалего,потом разобралчасть
забора, вкатил самолет в огород, а забор снова
заложил жердями.
9
Отличительной чертой председателя Голубева была неодолимая склонность к
сомнениям. Когда жена утром спрашивала:
-- Что будешь есть -- яичницу или картошку?
Он отвечал:
-- Давай картошку.
Она доставала изпечи чугунокс картошкой, ивэту секунду онзнал
совершенно определенно, что хочет яичницу.
Жена запихивала чугунок обратно и шла в сенизаяйцами.Возвращаясь,
встречалась с виноватым взглядом мужа -- он снова хотел картошку.
Иногда он даже сердился:
-- Давай что-нибудь одно, не заставляй меня думать про глупости.
Право на выбор его всегда тяготило. Он невыносимо
мучался, когда раздумывал, какую сегодня надеть рубашку,
зеленую или синюю, какие сапоги -- старые или новые.
Правда, за последние двадцать с лишним лет в стране много былосделано
для того, чтобыГолубев не сомневался, но какие-то сомнения у него все-таки
оставалисьи распространялисьпоройдаже на такиевещи, в которых вообще
вообще сомневатьсяв товремя былоне принято. Ине зря второй секретарь
райкома Борисов говорил иногда Голубеву:
-- Ты эти свои сомнения брось. Сейчас надо работать а не сомневаться.
И еще он говорил:
-- Помни, за тобой ведется пристальное наблюдение.
Впрочем, онговорил этоне только Голубеву, но и многим другим. Какое
наблюдение икак именно оноведется, Борисов не говорил,может, и самне
знал.
ОднаждыБорисов проводил в райкоме совещание председателей колхозов по
вопросам повышенияудойности затекущийквартал. КолхозГолубева занимал
среднеетположение по показателям, его не хвалили и не ругали, он сидел и
разглядывал новый гипсовый бюст Сталина, стоявший возле
окна на коричневом подцветочнике. Когда совещание
окончилось и все стали расходиться, Борисов задержал
Голубева. Остановившись возле бюста вождя и машинально погладив егопо
голове, секретарь сказал:
--Вотчто, Иван Тимофеич,парторг твойКилин говорит, что тымало
внимания уделяешь наглядной агитации. В
частности, не дал денег на диаграмму роста промышленного
производства.
-- Недали не дам,-- твердо сказал Голубев.-- Мне коровник не на что
строить, а ему только диаграммы свои рисовать, трынькать колхозные деньги.
-- Что значит трынькать,-- сказал секретарь.-- Что значит трынькать? Ты
понимаешь, что ты говоришь?
-- Я понимаю,-- сказал Иван Тимофеевич.-- Я всепонимаю. Толькожалко
мне этих денег. Их в колхозе и так не хватает, не знаешь, как дыры заткнуть.
А ведь вы потом сами с меня три шкуры сдерете, потому что я председатель.
-- Ты в первую очередь коммунист, а потом уже председатель.