— Мне нужно удостовериться, что то, что произошло со мной — что мне пришлось перенести, — не произойдет ни с кем больше.
Мать ловит мой взгляд, вынуждая смотреть ей в глаза.
— Но я не хочу уходить, — добавляет она тихо. — Я... я хотела бы узнать тебя нынешнюю, Магдалина.
Я скрещиваю руки на груди и пожимаю плечами, пытаясь отыскать толику жесткости, которую я в себе выработала в Диких землях.
— Я даже не знаю, с чего начать, — говорю я.
Мать разводит руками.
— Я тоже. Но нам это под силу, я думаю. Мне под силу, если ты мне позволишь. — Она слегка улыбается. — Понимаешь, ты тоже часть сопротивления. Именно этим мы занимаемся — сражаемся за то, что важно для нас. Верно?
Я встречаюсь с ней взглядом. Глаза у матери ясно-голубые, как небо над лесом — предельно насыщенный цвет. Я вспоминаю: портлендские пляжи, летящий воздушный змей, салат с макаронами, летние пикники, мамины руки, голос, поющий мне колыбельную, чтобы я уснула.
— Верно, — произношу я.
Мы вместе идем обратно на явку.
Хана
Крипта выглядит не так, как мне запомнилось.
Я была здесь прежде всего один раз, со школьной экскурсией в третьем классе. Странно, но я почти ничего не помню про то посещение, только что Джен Финнеган потом вырвало в автобусе и всю обратную дорогу воняло тунцом, хотя водитель и открыл все окна.
Крипта расположена на северной границе и выходит задами на Дикие земли и речку Презампскот. Именно поэтому стольким заключенным удалось сбежать во время беспорядков. Взрывы вынесли огромные куски из пограничной стены, и заключенные, выбравшиеся из камер, рванули прямиком в Дикие земли.
После беспорядков Крипту восстановили и пристроили к ней новое, современное крыло. Крипта всегда была уродской, но теперь сделалась еще хуже. На почерневшем каменном здании с его сотнями зарешеченных крохотных окон появились заплаты из стали и цемента. День сегодня солнечный, и над высокой крышей видно ярко-голубое небо. Эта картина вызывает у меня ощущение, что здесь никогда не видали солнечного света.
На минуту я останавливаюсь у ворот и думаю, не повернуть ли обратно. Я приехала на муниципальном автобусе: он провез меня всю дорогу из центра, пустея по мере того, как мы подъезжали сюда, к его конечной. Наконец, в автобусе, кроме меня остались только сам водитель и крупная, сильно накрашенная женщина в форме медсестры. Когда автобус разворачивается, испуская брызги грязи и волну выхлопных газов, на мгновение меня одолевает мысль бежать отсюда.
Но я должна знать. Мне нужно.
Так что я следую за медсестрой, когда она идет, волоча ноги, к будке охраны перед воротами и демонстрирует свое удостоверение. Охранник переводит взгляд на меня, и я молча передаю ему лист бумаги.
Он изучает фотокопию.
— Элеанор?
Я киваю. Я боюсь заговорить. На фотокопии невозможно различить многие детали и толком разобрать неопределенный цвет волос. Но если охранник присмотрится повнимательнее, он заметит несовпадающие подробности — рост, цвет глаз.
К счастью, он этого не делает.
— Что случилось с оригиналом?
— Попал в сушилку, — немедленно отвечаю я. — Я подала заявление на замену.
Охранник снова смотрит на фотокопию. Я надеюсь, что он не слышит, как громко стучит мое сердце.
Заполучить фотокопию удалось без проблем. Телефонный звонок миссис Харгроув сегодня утром, предложение выпить чашечку чая, двадцать минут болтовни, высказанное желание воспользоваться уборной — и вместо этого двухминутрый тур в кабинет Фреда. Я не могла допустить, чтобы во мне узнали будущую жену Фреда. Если Касси действительно здесь, вполне возможно, что охранники знакомы с Фредом. А если Фреду станет известно, что я что-то выискиваю в Крипте...
Он уже сказал мне, чтобы я не задавала вопросов.
— Дела?
— Просто... посещение.
Охранник что-то бурчит. Он возвращает мне документ и жестом указывает на ворота, которые уже начинают открываться.
— Зарегистрируйтесь в книге посетителей, — ворчит он. Медсестра с любопытством смотрит на меня, прежде чем торопливо зашагать через внутренний двор. Полагаю, посетители тут появляются нечасто.
В этом вся суть: запри их, и пусть гниют.
Я прохожу через двор и тяжелую стальную дверь и оказываюсь в вестибюле, провоцирующем клаустрофобию; здесь господствует метало-детектор и несколько массивных охранников. К тому моменту, как я вхожу в дверь, медсестра уже выгрузила содержимое своей сумки на транспортерную ленту и стоит, раскинув руки и раздвинув ноги, а охранник водит вдоль ее тела щупом, проверяя, нет ли оружия. Медсестра этого, похоже, и не замечает — она оживленно болтает с женщиной, восседающей справа, за столом регистрации — он расположен за пуленепробиваемым стеклом.
— Да все как обычно, — говорит медсестра. — Малыш мне всю ночь спать не давал. Вот честно тебе скажу, если 2426 сегодня снова будет мне жизнь отравлять, загоню его в карцер!
— Аминь, — произносит женщина за столом. Потом смотрит на меня. — Ваше удостоверение?
Мы повторяем ту же самую процедуру, что и с охранником: я сую фотокопию через щель в окне и объясняю, что оригинал уничтожен.
— Чем могу быть полезной? — спрашивает женщина.
Я тщательно прорабатывала свою историю целые сутки, но все равно говорю, запинаясь:
— Я... я пришла навестить мою тетю.
— Вам известно, в каком она отделении?
Я качаю головой.
— Нет. Видите ли... Я даже не знала, что она здесь. В смысле, я только-только это узнала. Я почти всю свою жизнь думала, что она умерла.
Женщина никак не реагирует на это мое заявление.
— Имя?
— Кассандра. Кассандра О'Доннел.
Я сжимаю кулаки и сосредоточиваюсь на боли в ладонях, пока женщина набирает имя на клавиатуре. Сама не знаю, на что я надеюсь больше: что имя обнаружится в списках или что не обнаружится.
Женщина качает головой. У нее водянистые голубые глаза и копна светлых кудрей, которые при этом освещении выглядят такими же тусклыми, как и здешние стены.
— Нет такой. Вам известен месяц поступления? Сколько лет назад исчезла Касси? Я вспоминаю, как подслушала на инаугурации Фреда, что он был без пары три года.
Я осмеливаюсь сделать предположение:
— Январь или февраль. Три года назад.
Женщина вздыхает и встает из кресла.
— В компьютере только данные за последний год.
Она исчезает из вида, потом возвращается с большой книгой в кожаном переплете и с глухим стуком кладет ее на стол. Она пролистывает несколько страниц, потом открывает окошко в стекле и сует книгу мне.
— Январь и февраль, — коротко произносит она. — Все систематизировано по датам — если она поступала сюда, она тут зарегистрирована.
Книга огромна. Ее страницы испещрены тонким неразборчивым почерком, датами поступления, именами заключенных и их номерами. Январь с февралем занимают несколько страниц, и мне не по себе, потому что я чувствую, что женщина нетерпеливо наблюдает за мной, пока я медленно веду пальцем по колонке имен.
У меня ноет под ложечкой. Ее здесь нет. Конечно, я могла ошибиться с датой — или ошибиться вообще. Возможно, Касси никогда не попадала в Крипту.
Я вспоминаю смех Фреда и его слова: «Не думаю, что у нее часто бывают гости».
— Ну как? — спрашивает женщина без особого интереса.
— Одну секунду.
По спине у меня текут струйки пота. Я просматриваю апрель и иду дальше.
Потом я натыкаюсь на имя «Меланея О.» и останавливаюсь.
Меланея. Это второе имя Кассандры. Я подслушала его тогда же, на инаугурации Фреда, и видела его в письме, которое украла из кабинета Фреда.
— Вот, — говорю я. Действительно, Фред не стал бы помещать ее сюда под настоящим именем. Весь смысл был в том, чтобы заставить ее исчезнуть.
Я проталкиваю книгу обратно в окошко. Взгляд женщины скользит с имени на присвоенный Касси номер: 2225. Она, беззвучно проговаривая, забивает его в компьютер.
— Отделение Б, — говорит она. — Новое крыло.
Женщина набирает на клавиатуре еще несколько команд, и стоящий позади нее принтер внезапно оживает и выплевывает небольшой стикер: «ПОСЕТИТЕЛЬ ОТДЕЛЕНИЕ Б». Женщина передает его мне вместе с другой, более тонкой книгой, тоже в кожаном переплете.
— Запишите сюда ваше имя и дату посещения и отметьте имя человека, к которому вы идете. Стикер прикрепите на груди, он должен постоянно быть на виду. И вам придется подождать сопровождения. Проходите через охрану, я пришлю кого-нибудь за вами.
Все это она проговаривает быстро и монотонно. Я выуживаю ручку из своей сумки и пишу в соответствующей графе «Элеанор Леттерли», молясь, чтобы у меня не потребовали удостоверение личности. Список посетителей краток. За последнюю неделю их здесь было всего трое.
У меня начинают дрожать руки. Когда охранники говорят, что я должна снять жакет и положить его на транспортер, я с трудом справляюсь с этим. Моя сумка и туфли также попадают на подносы для досмотра, и мне тоже приходится стоять, раскинув руки и раздвинув ноги, как медсестра, и один из мужчин больно хлопает меня щупом между ног и по груди.
— Чисто, — говорит он и отступает, давая мне пройти.
За постом охраны небольшая зона ожидания с дешевыми пластмассовыми стульями и столом. За ней я вижу расходящиеся коридоры и указатели, сообщающие, как добраться до различных отделений и частей комплекса. В углу стоит телевизор с приглушенным звуком: идет передача о политике. Я быстро отвожу глаза — на всякий случай. А вдруг на экране появится Фред.
По коридору ко мне приближается медсестра с черными волосами, собранными в пучок, и лоснящимся лицом. На ней голубые больничные шлепанцы и цветастая одежда медперсонала. На бейдже написано имя: «Джен».
— Это вы в отделение Б? — тяжело дыша, спрашивает она меня. Я киваю. У нее ванильные духи, тошнотворно сладкие и чересчур сильно пахнущие, но они все равно не могут полностью скрыть другие здешние запахи — хлорку и запах тел. — Сюда.
Медсестра идет впереди меня к тяжелым двустворчатым дверям и открывает их толчком бедра.
За дверью атмосфера изменяется. Коридор, в который мы вошли, ослепительно бел. Должно быть, это новое крыло. Полы, стены и даже потолки обшиты одинаковыми панелями — чистенькими, без единого пятнышка. Даже запахи здесь другие, чище и новее. Тут очень тихо, но, когда мы идем по коридору, я время от времени слышу приглушенные голоса, попискивание механического оборудования, шлепающие шаги другой медсестры в соседнем коридоре.
— Уже бывали здесь? — пыхтя, спрашивает Джен. Я качаю головой, и она бросает на меня косой взгляд. — Думаю, нет. Тут нечасто бывают посетители. В этом вся суть, я бы сказала.
— Я совсем недавно узнала про свою тетю...
Джен перебивает меня:
— Надо вам было оставить сумку у охраны. — Пыхтение. — Даже пилка для ногтей может навредить. И надо будет вам дать какие-нибудь шлепанцы. В отделение со шнурками нельзя. В прошлом году один тип заполучил шнурки и удавился на трубе, просто молниеносно. Когда мы его нашли, он уже был труп трупом. А вы к кому?
Она выпаливает это так быстро, что я едва успеваю следить за нитью беседы. В сознании возникает картина: человек свисает с потолка, горло перехвачено шнурками. В моем воображении тело покачивается и вращается, разворачиваясь ко мне. Как ни странно, но мне представляется, что у него лицо Фреда, огромное, распухшее, красное.
— Я повидаться с Меланией. — Я слежу за лицом медсестры. Это имя явно ничего не говорит ей, и я добавляю: — Номер 2225.
Очевидно, в Крипте всех знают только по номерам, потому что медсестра явно понимает, о ком речь.
— Она вам не доставит никаких проблем, — произносит она тоном заговорщика, словно сообщает великую тайну. — Она тихая, как мышь. Ну, не всегда. Я помню ее первые несколько месяцев, так она кричала и кричала: «Мое место не здесь! Я не сумасшедшая!» — Медсестра смеется. — Конечно, все они так говорят. А потом начнешь слушать — а они тебе втирают про зеленых человечков и пауков.
— Так, значит, она сумасшедшая? — спрашиваю я.
— Ну, а с чего бы иначе она тут оказалась? — отвечает вопросом на вопрос Джен. Она явно не ждет ответа. Мы подходим к очередным двустворчатым дверям. На них висит табличка: «Отделение Б: психозы, неврозы, истерия».
— Пошли, подберем вам шлепанцы, — весело подводит итог медсестра и указывает направление.
За дверью скамья и небольшой деревянный шкаф с полками. На полках стоит несколько пар больничных шлепанцев с пластиковым покрытием. Мебель явно старая и смотрится странно посреди всей этой сверкающей белизны.
Оставляйте сумку и обувь здесь. Не волнуйтесь, их никто не возьмет. Преступники в других отделениях. — Джен снова смеется.
Я сажусь на скамейку и вожусь со шнурками. И чего я не надела боты или туфли? Мои пальцы движутся неуклюже.
— Так она кричала? — напоминаю я медсестре. — Ну, когда только поступила сюда.
Джен закатывает глаза.
— Да, думала, что ее сюда засунул муж. Кричала про заговор всем, кто мог слышать.
Я леденею. Сглатываю.
— Засунул сюда? Это в каком смысле?
— Не переживайте, — машет рукой Джен. — Она очень скоро притихла. Они почти все затихают. Давать ей регулярно лекарства — и никаких хлопот с ней. Она похлопывает меня по плечу. — Готовы?
Я могу лишь кивнуть, хотя, ну вот совершенно не чувствую себя готовой. Меня переполняет потребность развернуться и бежать. Но вместо этого я встаю и иду за Джен через двустворчатые двери в другой коридор, такой же безукоризненно белый, как и тот, который мы прошли перед этим. По обе стороны тянутся белые двери без окошек. Каждый шаг дается тяжелее предыдущего. Я чувствую ледяные укусы пола через шлепанцы — они тонкие, как бумажная салфетка, - и каждый раз, как я ставлю ногу, по моему позвоночнику пробегает дрожь.
Мы слишком быстро добираемся до двери под номером 2225. Джен дважды с силой стучит в дверь, но, похоже, ответа не ждет. Она снимает с шеи карточку- ключ, подносит ее к сканеру слева от двери — «После беспорядков у нас поставили новые системы — правда, здорово?» — и, когда замок со щелчком отворяется, толкает дверь.
— Встречай посетителя! — весело восклицает Джен, проходя в комнату. Последний шаг — самый трудный. На мгновение мне кажется, что я не в состоянии его сделать. Мне приходится практически швырять себя вперед, через порог, в камеру. И когда я делаю это, воздух уходит у меня из груди.
Касси сидит в углу, в пластмассовом кресле с закругленными углами, и смотрит в окошко, забранное массивной железной решеткой. Она не поворачивается, когда мы входим, но мне виден ее профиль, слегка тронутый просачивающимся с улицы светом: курносый носик, на удивление маленький рот, длинная бахрома ресниц, розовое, как морская раковина, ухо и аккуратный шрам от процедуры. По моим прикидкам, ей лет тридцать.
Она красивая.
Она похожа на меня.
Меня начинает мутить.
— Доброе утро! — громко произносит Джен, как будто иначе Кассандра нас не услышит, хотя комната крохотная. Она слишком мала, чтобы мы могли с удобством разместиться в ней, и хотя здесь нет ничего, кроме койки, кресла, раковины и унитаза, она кажется загроможденной. — Я тут кое-кого привела повидаться с тобой. Правда, приятный сюрприз?
Кассандра не отвечает. Она даже никак не дает понять, что осознает наше присутствие.
Джен выразительно закатывает глаза и говорит мне одними губами: «Ну извините». Вслух же она произносит:
— Ну-ка, не будь невежливой. Повернись и поздоровайся, как хорошая девочка.
Тогда Кассандра поворачивается, хотя на меня она не смотрит вообще — сразу переводит взгляд на Джен.
— Пожалуйста, можно мне мой поднос? Я пропустила сегодня завтрак.
Джен подбоченивается и говорит преувеличенно укоризненно, словно она обращается к ребенку:
— Большая глупость с твоей стороны, правда?