Реквием - Лорен Оливер 26 стр.

Что-то в этом сооружении тревожит меня. Оно по­хоже на огромное каменное насекомое, оснащенное сотней глаз. Все умолкают, когда мы проходим через его тень. У меня волоски на загривке встают дыбом, и, хоть это и глупо, я не могу отделаться от ощущения, что за нами следят.

Тэк, возглавляющий группу, вскидывает руку. Все резко останавливаются. Тэк чуть склоняет голову на­бок, явно к чему-то прислушиваясь. Я затаиваю дыха­ние. Все тихо, не считая обычной возни животных в подлеске и негромкого шума ветра.

Потом на нас сверху сыплется настоящий дождь из гравия, словно кто-то случайно пнул один из верхних уровней крытой автостоянки.

И мгновенно все приходит в движение.

— Пригнуться! Пригнуться! — орет Макс всем нам, когда мы хватаемся за оружие, сдернутые с плеч вин­товки, и падаем в подлесок.

— Э-ге-гей!

От этого голоса, этого крика, все мы застываем. Я вытягиваю шею, прикрыв ладонью глаза от солнца. Какое-то мгновение я совершенно уверена, что сплю.

Из темных пещер ячеистой постройки выходит Пиппа и останавливается на залитом солнцем краю, она машет нам красным носовым платком и улыбается во весь рот.

— Пиппа! — сдавленно вскрикивает Рэйвен. Толь­ко тогда я верю своим глазам.

— Привет всем! — кричит сверху Пиппа. И медлен­но у нее из-за спины появляется все больше и больше людей: множество исхудалых, одетых в лохмотья, ску­чившихся на всех этажах автопарковки.

Когда Пиппа наконец спускается на землю, ее тут же окружают Тэк, Рэйвен и Макс. Бист тоже жив. Он размашистым шагом выходит на солнце следом за Пиппой, не отставая от нее ни на шаг. В это просто трудно поверить. Минут пятнадцать мы только тем и занимаемся, что выкрикиваем что-то, смеемся и что-то обсуждаем, и никто не понимает ни единого слова.

В конце концов, Макс перекрывает хаос состязаю­щихся голосов и смеха.

— Что произошло? — Он смеется, запыхавшись от вопля. — Мы слыхали, что не спасся никто. Что это была резня.

Пиппа мгновенно делается серьезной.

— Это и была резня, — говорит она. — Мы потеря­ли сотни людей. Пришли танки и окружили лагерь. В ход пустили слезоточивый газ, пулеметы, снаряды. Это была кровавая баня. Крик стоял такой... — Пиппа не договаривает.

— Как вы выбрались? — спрашивает Рэйвен. Все тут же затихают. Теперь кажется ужасным, что всего лишь секунду назад мы смеялись, радуясь тому, что Пиппа в безопасности.

— У нас было очень мало времени, — говорит Пип­па. — Мы пытались предупредить всех. Но, вы же знае­те, что там творилось — настоящий хаос. Нас никто не хотел слушать.

Позади Пиппы заразные выныривают из крытой ав­тостоянки и нерешительно выходят на солнце — без­молвные, нервничающие, с широко раскрытыми глаза­ми, словно люди, пережившие ураган и с изумлением обнаружившие, что мир все еще существует. Могу лишь воображать, что они успели повидать в Уотербери.

— Как вы пробрались мимо танков? — спрашивает Би. Мне до сих пор трудно думать о ней как о моей матери, когда она начинает вести себя как непоколе­бимый закаленный член сопротивления. Пока что я согласна позволять ей существовать в двух ипоста­сях: иногда она моя мать, а иногда вождь и боец.

— Мы не бежали, — говорит Пиппа. — Это было не­возможно. Там все кишело солдатами. Мы спрятались. — По ее лицу пробегает судорога боли. Она от­крывает рот, словно собираясь еще что-то сказать, потом снова закрывает его.

— Где вы прятались? — не унимается Макс.

Пиппа с Бистом обмениваются не поддающимися расшифровке взглядами. На мгновение мне кажется, что Пиппа отказывается отвечать. Что-то произошло в лаге­ре — нечто такое, что она не желает нам рассказывать.

Потом она откашливается и переводит взгляд об­ратно на Макса.

— Сперва мы спрятались в русле реки — еще до того, как началась стрельба, — говорит она. — В скором времени туда начали падать тела. И они стали для нас защитой.

— О Господи! — Хантер бьет себя кулаком в глаз. У него такой вид, будто его сейчас вырвет. Джулиан отворачивается от Пиппы.

— У нас не было выбора! — резко бросает Пиппа. - Кроме того, они все уже были мертвы. По крайней мере их тела на что-то пригодились.

— Мы рады, что ты это сделала, Пиппа, — мягко произносит Рэйвен и кладет руку Пиппе на плечо. Пиппа с благодарностью поворачивается к ней, лицо ее внезапно делается нетерпеливым и открытым, слов­но у щенка.

Я думала отправить вам сообщение на явку, но потом прикинула и поняла, что вы уже ушли оттуда, — говорит Пиппа. — Мне не хотелось рисковать, когда в этом районе войска. Слишком уж мы заметны. По­тому я направилась на север. Мы наткнулись на этот улей случайно. — Она кивком указывает на огромную автостоянку. Та и вправду напоминает гигантский улей, теперь, когда все эти фигуры, наполовину скры­тые в тени, смотрят на нас с разных этажей, то выбира­ясь на освещенные пятачки, то снова отступая в тем­ноту. — Решили, что это хорошее место для того, чтобы спрятаться ненадолго и подождать, пока все уляжется.

— Сколько вас? — спрашивает Тэк. Уже десятки людей спустились и стоят, сбившись в кучу, неподале­ку от Пиппы, словно стая собак, которых забили и за­морили голодом и таким образом вынудили повино­ваться. От их молчания делается не по себе.

— Больше трех сотен, — отвечает Пиппа. — Ближе к четырем.

Огромное количество. И все же это лишь незначи­тельная часть людей, стоявших лагерем рядом с Уотер­бери. На мгновение меня заполняет слепящий, раска­ленный добела гнев. Мы хотели свободы любить, а вместо этого нас превратили в бойцов и научили же­стокости. Джулиан придвигается ко мне и обнимает за плечи, давая мне возможность прислониться к нему, словно поняв, о чем я думаю.

— Мы не видели никаких следов присутствия войск, — говорит Рэйвен. — Я полагаю, они пришли из Нью-Йорка. Раз у них были танки, они, должно быть, воспользовались одной из временных дорог вокруг Гудзона. Надеюсь, они ушли обратно на юг.

— Миссия выполнена, — с горечью произносит Пиппа.

— Вовсе нет, — снова подает голос моя мать. Но на этот раз он звучит мягче. — Борьба не кончена — она только начинается.

— Мы направляемся в Портленд, — сообщает Макс. — У нас там друзья — много друзей. Они запла­тят за все! — добавляет он с внезапной свирепостью. — Око за око!

— И весь мир ослепнет, — негромко произносит Корал.

Все поворачиваются к ней. С тех пор как ушел Алекс, она практически не разговаривает, а я стара­тельно избегаю ее. Мне физически больно от темной, затягивающей энергии, что поглотила и окружила ее. Я и жалею ее, и злюсь на нее. Как на напоминание о том, что он больше не мой и я не могу потерять его.

— Что ты сказала? — переспрашивает Макс с плохо скрытой агрессивностью.

Корал отводит взгляд.

— Ничего, — говорит она. — Всего лишь то, что когда-то слышала.

— У нас нет выбора! — гнет свою линию мать. — Если мы не будем сражаться, нас уничтожат. Дело не в мести. — Она бросает взгляд на Макса. Тот ворчит и скрещивает руки на груди. — Дело в выживании.

Пиппа проводит рукой по голове.

— Мои люди ослабели, — говорит она, в конце кон­цов. — Мы ели какие-то крохи — крыс в основном, ну, и то, что удавалось отыскать в лесу.

— На севере будет еда, — говорит Макс. — Припа­сы. Как я уже сказал, у сопротивления есть друзья в Портленде.

— Я не уверена, что они согласятся, — признается Пиппа, понизив голос.

— Мы в любом случае не можем остаться здесь, — замечает Тэк.

Пиппа прикусывает губу и обменивается взгляда­ми с Бистом. Тот кивает.

— Он прав, Пип, — говорит Бист.

Какая-то женщина, стоящая за Пиппой, внезапно подает голос. Она такая худая, что кажется, будто ее выстругали из деревяшки.

— Мы пойдем, — говорит она. Голос у нее на удив­ление низкий и сильный. Запавшие глаза на лице, по­хожем на обломок кораблекрушения, горят, словно тлеющие угли. — Мы будем сражаться.

Пиппа медленно выдыхает. Потом кивает.

— Ну тогда ладно, — произносит она. — Значит, в Портленд.

Когда мы подходим ближе к Портленду, когда свет и земля делаются более знакомыми — изобилующими растительностью и запахами, известными мне с дет­ства, с самых долгих, самых давних воспоминаний, — я начинаю составлять собственный план.

Прошло девять дней с тех пор, как мы ушли с явки. Мы непомерно увеличились в численности. И вот мы заметили одну из портлендских пограничных оград. Только теперь это больше не ограда. Теперь это высо­ченная бетонная стена, безликая масса камня, испещ­ренная рассветным светом неземного розового от­тенка.

Я настолько испугана, что останавливаюсь, как вкопанная.

— Что за черт?

Макс идет позади меня и успевает уклониться от столкновения лишь в последнее мгновение.

— Новое сооружение, — говорит он. — Усиление пограничного контроля. Усиление контроля повсюду. Из Портленда делают образец. — Макс качает головой и что-то бормочет себе под нос.

От этой картины — зрелища свежевозведенной стены — мое сердце начинает лихорадочно стучать. Я покинула Портленд меньше года назад, но он уже изменился. Мне становится страшно, что за стеной все тоже стало совершенно другим. Возможно, я не узнаю ни одной улицы. Возможно, я даже не сумею найти до­рогу к дому тети Кэрол.

Возможно, я не смогу отыскать Грейс.

Я невольно беспокоюсь и о Хане тоже. Где, инте­ресно, она будет, когда мы хлынем в Портленд? Мы, изгнанные дети, блудные сыновья — мы подобны ан­гелам, описанным в Руководстве «ББс», тем самым, которых сбросили на землю за то, что они дали убе­жище болезни, которые были изгнаны разгневанным богом.

Но я напоминаю себе, что моей Ханы — той Ханы, которую я знала и любила, — больше нет.

— Мне это не нравится, — говорю я.

Макс оборачивается, чтобы взглянуть на меня, и уголок его губ приподнимается в усмешке.

— Не переживай, — говорит он. — Оно тут долго не простоит.

Итак — новые взрывы. В этом есть свой смысл. Нам нужно каким-то образом провести в Портленд много людей.

Высокий, пронзительный свист разрывает утрен­нюю тишину. Бист. Они с Пиппой сегодня утром от­правились в дозор, осмотреть окрестности города, вы­искивая других заразных, лагерь или хоумстид. Мы поворачиваем на юг. Мы идем с середины ночи, но те­перь нас переполняет новая энергия, и мы движемся быстрее, чем ночью.

Деревья расступаются, и мы оказываемся на краю большого расчищенного участка леса. Растительность тщательно подстрижена, и длинная ухоженная аллея тянется на четверть мили. На этом участке расположе­ны трейлеры — вместо колес они стоят на шлакобетон­ных блоках и бетонных глыбах, — а вместе с ними ку­зова грузовых автомобилей, палатки и одеяла, повешенные на ветки деревьев и образующие навесы. По лагерю уже бродят люди, и в воздухе пахнет дымом костра.

Бист с Пиппой стоят чуть в стороне и разговарива­ют с высоким русоволосым мужчиной у одного из трейлеров.

Рэйвен с моей матерью начинают выгонять группу на открытое место. Я остаюсь стоять на месте, словно корни пустила. Джулиан, осознав, что я не иду с груп­пой, возвращается обратно ко мне.

— Что такое? — спрашивает он. Глаза у него крас­ные. Он делает больше любого другого: ходит в раз­ведку, ищет еду, стоит на страже, пока остальные спят.

— Я... я знаю, где мы, — отвечаю я. — Я раньше тут бывала.

Я не добавляю: «С Алексом». Мне этого не требу­ется. У Джулиана вспыхивают глаза.

— Пойдем, — говорит он. Тон у него натянутый, но он берет меня за руку. Ладони у него сделались мозо­листыми, но прикосновение осталось все таким же нежным.

Я машинально оглядываю строй трейлеров, пыта­ясь вычислить, какой из них Алекс назвал тогда сво­им. Но тот визит происходил прошлым летом, в тем­ноте, и я была перепугана. Я не помню никаких примет этого трейлера, кроме складывающейся крыши из не­промокаемого брезента, а с того места, где я стояла, это не разглядеть.

Я чувствую всплеск надежды. Может быть, Алекс здесь. Может быть, он вернулся в знакомые края.

Русоволосый мужчина разговаривает с Пиппой.

— Вы пришли очень вовремя, — говорит он. Он на­много старше, чем казалось издалека, — ему самое меньшее за сорок, — хотя шея у него безупречная. Он явно не провел хоть сколько-нибудь существенного времени в Зомбиленде. — Час икс завтра в полдень.

— Завтра?! — переспрашивает Пиппа. Они с Тэком переглядываются. Джулиан сжимает мою руку. Меня охватывает беспокойство. — Почему так скоро? Если бы у нас было больше времени на то, чтобы составить план...

— И больше времени подкормиться, — вмешивает­ся Рэйвен. — Половина наших людей практически умирают от голода. Из них не выйдет хороших бойцов.

Русоволосый мужчина разводит руками.

— Это не я решал. Мы согласовываем действия с друзьями на той стороне. Завтра — лучший шанс на прорыв. Завтра значительная часть службы безопасности будет занята. Завтра в лабораториях обществен­ное мероприятие. Их снимут с периметра, чтобы охра­нять его.

Пиппа трет глаза и вздыхает. К разговору подклю­чается моя мать:

— Кто пойдет первым?

— Мы еще работаем над деталями, — отвечает муж­чина. — Мы не знаем, дошло ли наше сообщение до со­противления. Не знаем, можем ли мы надеяться хоть на какую-то помощь.

Когда он обращается к моей матери, его манера держаться сильно изменяется: он говорит более офи­циально и более почтительно. Я вижу, как его взгляд скользит по татуировке на ее шее, той самой, что вы­дает в ней бывшего узника Крипты. Он, очевидно, зна­ет, что это означает, хотя и не жил в Портленде.

— Теперь у вас есть помощь, — говорит моя мать.

Русоволосый мужчина окидывает взглядом нашу группу. Все новые и новые люди выходят из леса на расчищенную территорию, сбиваясь в кучу в неярком утреннем свете. Он слегка вздыхает, словно лишь сей­час осознал нашу численность.

— Сколько вас здесь? — спрашивает он.

Рэйвен улыбается во все тридцать два зуба.

— Достаточно, — говорит она.

Хана

Дом Харгроувов сияет огнями. Когда наша машина сворачивает на подъездную дорожку, у меня возникает ощущение, будто это огромный корабль сел на мель. Во всех до единого окнах горит свет. Между деревья­ми во дворе натянуты миниатюрные гирлянды, светя­щиеся белым, и ими же украшен гребень крыши.

Конечно, свет не имеет никакого отношения к празднику. Это — демонстрация могущества. Мы бу­дем владеть энергией, контролировать ее, обладать ею и даже тратить впустую, — а другие будут чахнуть в темноте, исходить потом летом и коченеть, как толь­ко похолодает.

— Правда, чудесно, Хана? — произносит моя мать, когда из темноты возникают слуги в темных костюмах и открывают дверцы машины. Они отступают и ждут нас, скрестив руки на груди — почтительно и безмолв­но. Вероятно, работа Фреда. Я думаю о его пальцах, сжимающих мое горло. «Ты научишься сидеть, когда я отдаю команду...»

И о монотонном голосе Кассандры, о вялой по­корности в ее голосе. «Он травил кошек, когда был маленький. Ему нравилось смотреть, как они уми­рают».

— Чудесно, — эхом отзываюсь я.

Мать поворачивается ко мне — она как раз выста­вила ноги из машины — и слегка хмурится.

— Ты сегодня вечером какая-то слишком тихая.

— Устала, — отзываюсь я.

Последние полторы недели пролетели так стреми­тельно, что я даже не могу вспомнить отдельные дни. Все слилось воедино, превратилось в серость запутан­ного сна.

Завтра я выхожу замуж за Фреда Харгроува.

Сегодня у меня весь день было чувство, будто я со­мнамбула: я вижу, как мое тело ходит, улыбается и раз­говаривает, одевается, пользуется лосьоном и духами, спускается по лестнице к ожидающему автомобилю и вот теперь плывет по дорожке из плитняка к главно­му входу в дом Фреда.

«Посмотрите на идущую Хану».

«Посмотрите, как Хана входит в вестибюль, моргая от яркого света: лю­стра рассыпает по стенам осколки радуги, лампы тол­пятся на высоком столе и книжных полках, в массив­ных серебряных подсвечниках горят свечи».