Как будто по какому-то соглашению, все молчат. Единственный звук - наши шаги, сначала по мраморным полам, а потом - чуть тише - по вымощенной кирпичом дорожке. Даже когда мы проходим мимо библиотеки, никто не произносит ни слова. Только Тощий с интересом заглядывает внутрь, а потом переводит взгляд на меня, как будто интересуясь, почему она досталась именно мне. Когда кирпичная дорожка заканчивается и мы ступаем на каменистую землю Пустошей, кажется, что никто не смеет даже дышать, настолько все лишились дара речи.
- К этому нельзя привыкнуть, - наконец произносит один из сопровождающих. Мы ускоряем шаг.
Я беспокоюсь, что возбуждение заставит всех перейти на бег. На самом деле сейчас им легко будет сорваться с места. Если это произойдет, я выдам себя. Я не умею бегать, по крайней мере не так, как все остальные. Мне с ними не сравниться ни в скорости, ни в выносливости. Я все еще помню, как в первом классе мои одноклассники проносились мимо меня, а я медленно ковылял, как будто в бассейне с ртутью. "Всегда падай, - говорил отец, - всегда делай вид, что споткнулся и растянул лодыжку. Тогда сможешь отсидеться".
- Эй, - говорю я, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому конкретно, - мы же никак не сможем попасть внутрь?
- Нет, - отвечает мой сопровождающий.
- Наверное, мы даже не увидим ни одного гепера, верно?
- Нет, в это время они все спят.
- То есть мы увидим только то же, что и сейчас, но ближе?
- Что?
- Ну, только хижины, пруд и веревки для белья. И все. Так?
- Ага.
- Скучно, - осмеливаюсь сказать я.
Вся группа принимает это за чистую монету, и их возбуждение несколько спадает. Они идут медленнее.
Через пятнадцать минут мы приближаемся к Куполу. Его размер захватывает нас врасплох: он возвышается над нами и закрывает больше земли, чем я думал. Алые Губы начинает подергивать головой. Пресс напрягается в предвкушении. Физкультурник, идущий рядом со мной, запрокидывает голову и принюхивается.
- Я чувствую их запах. Я чувствую запах геперов! - кричит Тощий, и его хриплый голос разрывает тишину. Остальные вскидывают головы, их шейные позвонки щелкают, носы жадно втягивают воздух.
Где-то в пятидесяти ярдах они все теряют над собой контроль и срываются на бег. Я бегу за ними, стараясь двигаться как можно быстрее. Их невозможно разглядеть - они превратились в скопление размытых пятен, ноги поднимаются и опускаются, руки летают вперед-назад. В их движениях нет ни изящества, ни порядка, это беспорядочная мешанина прыжков и бросков.
Когда мне удается их догнать, они уже прижались к стеклу и слишком поглощены тем, что скрывает Купол, чтобы заметить мое опоздание. Внутри около десяти глиняных хижин. Они равномерно распределены по деревне, половина возвышается поблизости от пруда. Пруд выглядит очень интересно. Во-первых, из-за самого факта его существования посреди пустыни, а во-вторых, из-за идеально круглой формы. Разумеется, он искусственного происхождения.
Рядом с технологическими чудесами вроде пруда и Купола глиняные хижины кажутся доисторическими жилищами. Неровные, выщербленные стены. В них проделаны маленькие оконца без рам. Фундаментом каждой хижине служат два круга из грубо пригнанных прямоугольных камней.
- Ничего не вижу, - говорит Мясо.
- Да в любом случае все они спят, - отзывается кто-то из сопровождающих.
- Принюхайтесь, я чувствую их запах. Сильнее, чем обычно, - замечает мой сопровождающий.
- Ненамного, - отвечает ему его товарищ на другом конце группы.
- Намного, - настаивает мой сопровождающий, - сегодня намного сильнее пахнет. Наверное, они тут много бегали и потели днем. - Он хмурится и поворачивается в мою сторону. - Очень сильный запах сегодня. Странно.
Я силой стараюсь держать себя в руках. Пахнет от меня. Я знаю, но не могу шевельнуться или сделать что-то, что привлечет ко мне внимание. Поэтому пытаюсь его отвлечь.
Вопросом.
- Пруд глубокий? - интересуюсь я.
- Не знаю. Думаю, утонуть в нем можно. Впрочем, ни один гепер еще не утонул, эти твари плавают как рыбы.
- Не может быть, чтобы он тут сам появился.
- Посмотрите на гения, - произносит Тощий и сплевывает в песок.
- А стекло Купола пористое? - спрашивает Пресс. До этого она не произносила ни слова, так что я даже не сразу понимаю, что этот милый голосок принадлежит ей. - Я чувствую запах геперов. Настолько лучше искусственных имитаций, которые продают в магазинах.
- Кажется, в последние несколько минут он усилился, - вторит ей Физкультурник.
- Должно быть, действительно пористое. Я действительно чувствую их запах! - восклицает Пресс.
- Я так не думаю, но сегодня в воздухе прямо стоит их запах, - задумчиво произносит мой сопровождающий. - Солнце село уже много часов назад. Почти восемь. Не должно было остаться такого запаха. - Он сильнее втягивает воздух. Медленно поворачивается в мою сторону, и его ноздри раздуваются, напоминая расширившиеся от удивления глаза.
Я отхожу от группы.
- Обойду Купол, посмотрю, может, с другой стороны увижу что-нибудь интересное.
К счастью, ко мне никто не присоединяется. На другой стороне, под защитой глиняных хижин, я плюю на ладони и протираю подмышки. Отвратительная процедура, но единственная альтернатива - быть растерзанным на тысячу кусочков.
Когда я возвращаюсь, они уже готовы идти обратно.
- Запах пропал, - говорит Тощий с выражением смертника, - и смотреть не на что, все геперы спят.
Мы с неохотой отправляемся в обратный путь, приволакивая ноги. Все молчат. Я плетусь сзади, с подветренной стороны.
- Звезды сегодня, - произносит кто-то.
Это Пепельный Июнь, она обернулась и смотрит на меня.
- Слишком светло на мой вкус, - отвечаю я.
Она двусмысленно чешет запястье, поднимая взгляд к небу.
- Эти геперы - совсем как животные в зоопарке, - продолжает она, - все время спят.
- Сопровождающие говорят, что они от природы боязливы.
- Глупые животные, - резко бросает она, - им же хуже.
- В каком смысле?
Она, к моему удивлению, замедляет шаг, пока мы не оказываемся с ней рядом.
- Сам подумай, - поясняет она, - чем больше добыча знает об охотнике, тем больше у нее стратегических преимуществ. Если бы они не спали сейчас, то знали бы, сколько нас, сколько мужчин и женщин, наш возраст…
- Это если они знают об Охоте.
- Должны знать. Им же дали оружие.
- Это еще ничего не значит. Кроме того, это "стратегическое преимущество" им все равно ничем не поможет. Что бы они ни делали, Охота закончится спустя максимум два часа.
- Спустя час, если это будет зависеть от меня, - шепчет она. Очевидно, она хочет, чтобы это услышал только я. Я украдкой бросаю на нее взгляд. С тех пор, как мы приехали сюда, она вела себя скромнее, не привлекала всеобщее внимание, не выглядела такой звездой, как в школе, - старалась казаться незаметной. Разумеется, она все равно притягивала взгляды благодаря своей привлекательности, но не демонстрировала ее так неприкрыто.
Из Пустошей дует ветер, бросая пряди волос на ее бледное лицо. В ее глазах, холодных в свете луны и звезд, видно беспокойство. Неожиданно она наклоняется завязать шнурок. Я тоже останавливаюсь. Она возится долго, развязывая и завязывая шнурки и на втором ботинке.
Когда Пепельный Июнь наконец поднимается, группа успевает уйти далеко вперед.
- Знаешь, я так рада, что ты здесь, - тихо произносит она. - Хорошо, когда с тобой… друг.
Тишину какое-то время нарушает только звук пустынного ветра.
- Думаю, нам нужно объединиться, - предлагает она, - мне кажется, мы можем друг другу помочь.
- Я лучше всего работаю в одиночку.
Помолчав, она спрашивает:
- Ты много читал о прошлой Охоте?
- Ну, как все.
Я лгу: я избегал книг и статей, избегал любого упоминания об Охоте.
- Я много читала о ней. Намного больше, чем все остальные. Фанатично, можно сказать. Много лет я была буквально одержима этой мыслью. Я читала книги, подписывалась на журналы, прочесывала библиотеки в поисках каждого клочка информации. Даже слушала радиоинтервью с победителями прошлых Охот, несмотря на то, что они в основном хвастливые идиоты. В любом случае, все то, что ты узнаешь в следующие несколько ночей, я уже знаю. Много лет как.
- Приятно слышать, - отвечаю я, не до конца понимая, к чему она клонит. Но это правда: она состоит во всех посвященных геперам школьных обществах и клубах.
- Слушай, это известный факт. Большая часть охотников уже это знает, но ты, судя по всему, и не догадываешься, так что давай я тебе объясню. Все дело в союзах. Победителем обычно становится тот, кто сумел заключить самый удачный союз. Всегда. Так было на прошлой Охоте. И на всех Охотах до нее. Если ты сумеешь собрать хорошую команду, ты выиграешь. Все просто.
- Тогда почему бы тебе не объединиться с кем-то из других охотников? Все знают, что главное в Охоте - грубая сила и физическая подготовка. А в этой области я не конкурент другим. Посмотри на студентов колледжа, они выглядят очень внушительно. Даже у старика больше шансов, чем у меня: чего ему не достает в силе, он компенсирует хитростью и опытом. А женщина? Кажется, она знает, что делать. У нее есть и ум, и ловкость. Вместе с ней вы можете выиграть.
- Это вопрос доверия. Ты единственный, кому я могу доверять.
- Тогда поверь мне, со мной ты проиграешь.
- Ты не хочешь даже попытаться?
- Разумеется, хочу. Я хочу добраться до этих геперов не меньше, чем все остальные. Но я реалист.
- Послушай, - произносит она, положив руку мне на грудь и не позволяя идти дальше, - ты можешь пойти один, и тогда у тебя действительно не будет ни малейшего шанса. Или мы можем объединиться, и вместе у нас будет шанс. Но если ты собираешься действовать без плана, то окажешься с пустыми руками.
Она права, но не совсем в том смысле, в котором думает. Я лучше, чем кто-либо, знаю, что мне нужен план. Без него я не просто проиграю Охоту, я лишусь жизни. Если я не разработаю какую-то стратегию, на Охоте станет ясно, кто я такой.
У меня есть план, и он довольно прост: выжить. И все. Следующие несколько ночей не привлекать к себе внимания. А потом, перед Охотой, имитировать травму. Сломанную ногу. На самом деле мне придется не просто имитировать - мне придется действительно сломать ногу. Я устрою истерику по поводу того, как мне не везет, что я вот так вылетел из Охоты. Я примусь драться со служащими, когда охотники отправятся в Пустоши, а я останусь лежать в постели, закованный в гипс. Так что все верно, она права, мне нужен план. И он у меня уже есть. Однако в него не входит союз с ней.
- Слушай… я понимаю. Но одному мне всегда лучше.
В ее глазах что-то мелькает, как будто она вот-вот сломается.
- Почему ты так со мной поступаешь?
- Что?
- Почему ты меня отталкиваешь? Все эти годы.
- О чем ты? Мы с тобой даже толком не знакомы.
- Интересно, почему же? - говорит она и ускоряет шаг, чтобы догнать остальных.
Ветер развевает ее волосы.
Несмотря на все доводы рассудка, я сам иду быстрее, чтобы поравняться с ней.
- Погоди. Послушай.
Она поворачивается взглянуть на меня, но не останавливается.
- Ты права. Нам надо поговорить.
- Хорошо, - соглашается она, подумав. - Но не здесь. Слишком много глаз и ушей. Давай остановимся у библиотеки.
Наши сопровождающие не слишком рады такому решению.
- Отклонения от протокола не разрешаются, - произносят они почти в один голос. Мы не обращаем на это внимания и, когда вся группа проходит мимо библиотеки, отрываемся от нее и заходим внутрь. Сопровождающие раздраженно следуют за нами. Они знают, что не могут остановить нас.
Мы проходим через фойе и останавливаемся у стола библиотекаря. Сопровождающие стоят рядом. Мы смотрим друг на друга.
- Ну, - наконец произношу я, обращаясь к Пепельному Июню, - не совсем удобная ситуация, верно?
Она слегка склоняет голову набок, и ее глаза, кажется, блестят сильнее, чем обычно.
- Почему бы тебе не показать мне библиотеку? - спрашивает она и зло смотрит на сопровождающих. - Мне одной.
Затем идет дальше, мимо читательских столов, разглядывая мебель и детали интерьера.
- Так вот что из себя представляет этот сказочный курорт, о котором я столько слышала, - говорит она, остановившись на старом коврике с цветочным узором посреди главной комнаты.
- Интересное превращение, - замечаю я. - Несколько часов назад все называли это место ужасной камерой-одиночкой, а теперь оно превратилось в курорт? Нет, серьезно, я предпочел бы жить в главном здании, - вру я, идя к ней. К счастью, сопровождающие остаются на месте.
- Поверь мне, вряд ли. Постоянные перепалки, жалобы, мелочность, слежка друг за другом - и это только среди сотрудников. Очень неприятно. Я бы сама предпочла оказаться подальше от всего этого. И от вопросов.
- Вопросов?
- О тебе. Люди не могут понять, почему тебя поселили сюда, почему с тобой обращаются как с важной персоной. А поскольку они в курсе, что мы из одной школы, и думают, что я хорошо тебя знаю, то не дают мне покоя вопросами - честно говоря, просто допрашивают - о тебе. Какой ты, что я знаю о твоем прошлом, способный ты или нет и так далее. До тошноты.
- И что ты им отвечаешь?
Пепельный Июнь смотрит на меня, сначала серьезно, потом ее взгляд смягчается. Она подходит к окнам от пола до потолка - самому дальнему от сопровождающих месту библиотеки. Я следую за ней, и мы стоим рядом у окна. Только мы вдвоем, окутанные лунным светом. Ничто не стесняет нашего дыхания. Такое чувство, что воздух здесь свежее.
- Я говорю им, что знаю. - Она смотрит в окно и снова поворачивается ко мне. В лунном свете ее глаза особенно выделяются. Радужки - четко очерченный круг чистого зеленого цвета. - Не так уж много. Что ты в некотором роде загадка, одиночка, держишься обособленно. Что ты дико способный, несмотря на то, что пытаешься это скрыть. Что, несмотря на то, что все девушки шепчутся о тебе, ты никогда ни с кем не встречался. Они спрашивают, были ли мы вместе, и я говорю - нет.
Я заглядываю ей в глаза. Она отвечает на мой взгляд с тихим отчаянием, как будто боится, что я могу отвернуться слишком быстро. Атмосфера между нами совершенно изменилась. Не могу объяснить. Такое впечатление, что воздух превратился одновременно и в обжигающее пламя, и в прохладную ласковую воду.
- Я хотела бы иметь возможность рассказать им больше, - шепчет Пепельный Июнь. - Я хотела бы знать тебя лучше. - Она прижимается плечом к окну, как будто лишившись сил под невидимой ношей.
Эта поза - словно признание поражения - заставляет что-то во мне сломаться, как лед в начале весны. В лунном свете ее кожа кажется алебастром, мерцающим внутренним светом. Мне хочется погладить ее руки, ощутить их фарфоровую гладкость.
Несколько минут мы молча смотрим в окно. Там ничто не двигается. Поток света падает на Купол, и он сверкает, как усыпанный драгоценными камнями.
- Почему мы с тобой только сейчас впервые говорим как следует? - Она поднимает руку и убирает за ухо выбившиеся пряди. - Мне всегда этого хотелось, ты не мог этого не понять. Мы упустили множество таких моментов.
Я смотрю в окно, не в состоянии встретиться с ней взглядом. Но мое сердце сейчас бьется сильнее и с большим чувством, чем когда-либо.
- Той дождливой ночью я ждала тебя, - произносит она едва слышно, - почти час стояла у ворот школы. Я промокла до костей. Ты что, выбрался после уроков через черный ход? Прошло уже несколько лет, я знаю, но… неужели ты забыл?
Я, не отрываясь, гляжу на горы вдалеке, не смея посмотреть ей в глаза. Мне хочется сказать, что я так этого и не забыл, что не проходит недели, чтобы я не подумал: а если бы я принял другое решение? Если бы вышел из класса сразу после звонка, и мы бы встретились у ворот, и я бы проводил ее до дома. Дождь проникал бы под мою одежду, мы бы шлепали по лужам и, сомкнув руки, держали бы над головой зонтик - бесполезный под таким ливнем, но мы были бы не против промокнуть.
Однако вместо того, чтобы сказать это, я слышу в голове голос отца: "Не забывай, кто ты такой". И, впервые в жизни, я понимаю, что он имел в виду. Это был просто другой способ сказать: "Не забывай, кто они такие".
Я молчу, продолжая смотреть на ночное небо, на звезды, каждая из которых одиноко мерцает в темноте. Они так близко друг к другу, их лучи соприкасаются, сливаются, но эта близость иллюзорна, на самом деле между ними непреодолимое расстояние - миллионы световых лет пустоты.
- Не думаю… что понимаю, о чем ты. Прости.
Она не сразу отвечает. Затем неожиданно резко поворачивает голову, и каштановые волосы закрывают лицо.
- Сегодня слишком светло, - сухо произносит она, надевая лунные очки. - Терпеть не могу полнолуния.
- Давай отойдем от окна, - говорю я, и мы возвращаемся на ковер, где нас снова могут слышать сопровождающие.
Мы стоим друг перед другом и не знаем, что делать дальше. Мой сопровождающий шагает нам навстречу.
- Пора возвращаться к группе. Время ужина.
За ужином почти все кажутся вымотанными. Мы слишком устали, чтобы поддерживать какую-то внятную беседу, не то что за обедом. Меня беспокоит мой запах, и время от времени я незаметно обнюхиваю подмышки. Ем быстро, постоянно думая, как они все близко от меня. Тощий сидит рядом со мной, и голова его время от времени подергивается. Он молчит, но пару раз я замечаю, что он принюхивается.
Пепельный Июнь сидит по другую руку от меня. Я замечаю каждое ее движение: то, как ее локоть оказывается рядом с моим, как она берет и кладет приборы, как собирает волосы в хвост, чтобы они не падали в ее чашу для крови. Но в первую очередь я замечаю ее молчание. Мне приходится прилагать усилия, чтобы не смотреть на нее. И чтобы не отодвинуться подальше, скрывая свой запах.
К середине ужина я уже вне себя от беспокойства. И чем больше я нервничаю, тем сильнее становится запах. Мне нужно быстро и не привлекая внимания уйти. Я поднимаюсь на ноги, и все взгляды автоматически обращаются на меня. Отходя от стола, я высматриваю своего сопровождающего в темном углу. Спустя мгновение он оказывается рядом со мной.
- Все в порядке?
- Да. Я хочу вернуться к себе. Беспокоюсь из-за рассвета.
Он смотрит на часы.
- Рассвет не раньше, чем через час.
- Тем не менее я всегда беспокоюсь. Мне не хочется, чтобы солнце застало меня на улице.
Теперь на меня смотрят все за столом.
- Уверяю вас, наши расчеты времени восхода и захода всегда точны.
Я опускаю глаза и понимаю, что мне на самом деле не нужно притворяться уставшим. Я действительно вымотан до предела.
- Если на сегодня больше ничего не запланировано, я хотел бы уснуть пораньше. Выдохся.
Я чувствую, как он смотрит на меня, пытаясь понять.
- Но еда. Ведь будет еще много сочных блюд.
Наконец я понимаю, в чем дело.
- Откровенно говоря, вам не обязательно сопровождать меня обратно. Оставайтесь и ужинайте. Пока не наедитесь. Нет, правда, я знаю, как отсюда выбраться. Два пролета вниз, налево по коридору, направо, снова налево, а потом через двойные двери с эмблемой Института.