- В последнее время кое-кто захотел ускорить процесс раздела пирога. Они забыли о необходимости ломать комедию, соблюдать некоторую сдержанность и выглядеть убедительными. Ссать на народ можно только в одном случае - если он верит, что это благодатный дождь.
Кашалот снова вытер губы.
- Вы не возглавите партию, если за вами будет тянуться шлейф слухов и неприятностей, Поль. Не сегодня. Эти времена прошли. Сделайте все, чтобы ваше имя не фигурировало в этой истории. А майоришкой я сам займусь, мы будем за ним приглядывать. Я хочу услышать ответ на один-единственный вопрос: у вас есть алиби на вечер убийства?
- На что это вы намекаете? - возмутился Лаказ. - Считаете меня убийцей?
Глаза толстяка бешено засверкали. Кашалот перегнулся через стол, и от его рокочущего баса задрожали бокалы.
- Слушай очень внимательно, маленький грязный ублюдок! Оскорбленную невинность будешь изображать в суде, ясно? Я должен знать, чем ты занимался в тот вечер: трахал эту бабу, пьянствовал с друзьями, нюхал в гордом одиночестве кокаин в сортире или у тебя есть свидетели! И больше не раздражай меня своими ужимками, понял, говнюк?
Полю показалось, что его отхлестали по щекам. Кровь бросилась в лицо. Он незаметно оглянулся, проверяя, не слышал ли их кто, потом посмотрел в лицо сидевшему напротив толстяку:
- Я был… я был с Сюзанной. Мы смотрели фильм на DVD. Итальянскую комедию. Я стараюсь проводить дома как можно больше времени с тех пор… как она заболела раком.
Сенатор откинулся на спинку стула.
- Ужасное несчастье… Мне очень жаль. Я люблю Сюзанну.
Кашалот произнес эти слова с грубоватой искренностью и вернулся к еде, давая понять, что дискуссия окончена. Лаказ почувствовал себя бесконечно виноватым. Интересно, как бы реагировал его собеседник, узнай он правду?
26
Тюремные блоки
Звуки. Вездесущие, назойливые, мешающие жить. Образующие густой беспрестанный и беспощадный фон. Голоса, двери, крики, решетки, замки, шум шагов, звяканье ключей… А еще запах. Не то чтобы неприятный, но типичный. Узнаваемый. Все тюрьмы пахнут одинаково.
Здесь звучали в основном женские голоса. Женский блок, тюрьма в Сейсе, близ Тулузы. Рядом - еще три корпуса: два для мужчин и один для несовершеннолетних.
Сервас напрягся, когда надзирательница отперла дверь. Он оставил на входе оружие и значок, расписался в журнале, миновал тамбур с рамкой металлоискателя. Следуя за охранницей по коридорам женского блока, он мысленно готовился к разговору.
Женщина знаком предложила ему войти, и он перешагнул порог. Заключенная № 1614 сидела поставив локти на стол и сцепив пальцы. Свет неоновой лампы падал на коротко подстриженные светло-каштановые волосы. Они утратили блеск, стали сухими и ломкими. Но взгляд остался прежним. Элизабет Ферней сохранила всё свое высокомерие. И властность. Сервас был уверен, что Лиза здесь на особом положении, как и в Институте Варнье, где работала старшей медсестрой. В те времена она управляла всем и всеми. Именно она помогла Юлиану Алоизу Гиртману сбежать. Сервас был на суде. Адвокат пытался доказать, что швейцарец манипулировал Лизой, хотел выставить свою клиентку жертвой, но личные качества обернулись против нее. Присяжные воочию убедились, что обвиняемая может быть кем угодно - только не жертвой.
- Привет, майор.
Голос прозвучал твердо - совсем как раньше, но Сервас уловил нотку скуки. Или усталости. Он прозвучал чуточку слишком протяжно. Сыщик подумал, что Лиза Ферней может быть на антидепрессантах. В тюрьме это не редкость.
- Здравствуйте, Элизабет.
- О, теперь меня называют по имени… Мы приятели, майор? Я не знала… Здесь я чаще слышу обращение "Ферней". Или "заключенная шестнадцать-четырнадцать". Баба, что привела вас, зовет меня "главной кретинкой". Но это так, для посторонних. По ночам она навещает меня в камере и… часто занимает "позу кающейся"…
Сервас вглядывался в лицо женщины, пытаясь понять, что в ее словах правда, а что ложь, но это было пустой тратой времени. Элизабет Ферней осталась непроницаемой. Разве что темные глаза блеснули злой радостью. Майор знавал одного директора тюрьмы, называвшего заключенных "мерзавками" или "шлюхами". Он систематически оскорблял их, сексуально домогался молоденьких, а по ночам приходил в камеры в компании нескольких охранников, чтобы потешиться. Его сняли с должности. Но не наказали: прокурор счел, что увольнение - более чем достаточная кара. Сервас давно работал в полиции и знал, что в тюремном мире возможно все.
- Знаете, чего мне больше всего не хватает? - продолжила Лиза, явно довольная его реакцией. - Интернета. Мы все подсели на эту дрянь. Отлучение от "Фейсбука" наверняка увеличит число самоубийств в тюрьмах.
Сыщик сел за стол напротив заключенной. Из-за закрытой двери доносились звуки голосов, скрип тележки и звяканье металла о металл. Час прогулки. Надзиратели входили в камеры, чтобы проверить, не подпилены ли решетки. Шум… Вечное - и худшее - напоминание заключенным об их одиночестве.
- Вам известно, что семьдесят процентов заключенных - наркоманы? Только десять процентов получают заместительную терапию. На прошлой неделе одна девушка повесилась на собственном пояске. С седьмой попытки. С седьмой, понимаете?! А они все-таки оставили ее без присмотра. Так что сами видите: захоти я - запросто могла бы сбежать. Нашла бы способ.
"Интересно, к чему она клонит?" - подумал Сервас. Неужели Элизабет Ферней пыталась покончить с собой? Нужно выяснить у тюремного врача.
- Но вы ведь явились не для того, чтобы узнать, как я тут поживаю.
Сервас предвидел этот вопрос. Он в который уже раз вспомнил своего отца. Искренность… Сыщик не был уверен, что эта стратегия сработает с Лизой, но другой все равно нет.
- Юлиан написал мне. Прислал мейл… думаю, он здесь, в Тулузе. Или где-то рядом.
Действительно ли что-то промелькнуло в глазах бывшей медсестры или у него разыгралось воображение? Она смотрела на него с непроницаемым видом.
- Юлиан… Элизабет… Значит, мы все теперь друзья-приятели. А что было в том мейле?
- Он довел до моего сведения, что наслаждается свободой и в скором времени снова начнет действовать.
- И вы ему верите?
- А вы?
Улыбка бледных губ Лизы напомнила Сервасу шрам от удара перочинным ножичком.
- Покажите мне сообщение, и я, возможно, отвечу на ваш вопрос.
- Нет.
Улыбка исчезла - как не было.
- Вы выглядите усталым, Мартен… Мало спите? Или я ошибаюсь? Дело в нем, так?
- Вы тоже не в лучшей форме, Лиза.
- Вы не ответили на мой вопрос. Изводите себя из-за Гиртмана? Боитесь, что он возьмется за вас, за ваших детей?
Сервас инстинктивно сжал кулаки, так что ногти впились в ладони. "Слава богу, она этого не видит!" - подумал он, расцепил пальцы и попытался расслабиться. В Элизабет Ферней было нечто такое, от чего мороз бежал по коже. У него вспотели подмышки.
- А кстати, почему он выбрал вас? Если не ошибаюсь, вы встречались всего один раз… Я помню, как вы пришли в Институт с коротышкой-психологом - у него еще была такая смешная бородка - и хорошенькой девицей из жандармерии. О чем вы тогда говорили с Юлианом, почему он на вас зациклился? Да и вы на нем, верно?
Мартен подумал, что не должен отдавать ей инициативу. Элизабет Ферней - существо одной породы с Гиртманом: порочная, самовлюбленная, манипулирующая людьми, эгоцентричная, жаждущая влиять на чужие умы. Он открыл рот, но она его опередила:
- Итак, вы подумали, что он мог связаться со своей бывшей сообщницей. Я права? Допустим, мне что-то известно… Назовите хоть одну причину, по которой я должна поделиться с вами. Именно с вами.
Он предвидел и этот вопрос - и остался невозмутимым.
- Я поговорил с судьей. Получите доступ к ежедневной прессе, и вас переведут в мастерскую по изготовлению чипов. Раз в неделю - доступ в Интернет… контролируемый, естественно. Я лично прослежу, чтобы администрация этого… заведения выполнила распоряжение судьи. Даю вам слово.
- А вдруг мне нечего вам сказать? Что, если Гиртман со мной не связывался? Уговор останется в силе? - со злой ухмылкой поинтересовалась Лиза.
Сервас не стал отвечать.
- Где гарантия, что вы сдержите слово, что это не блеф?
- Никаких гарантий.
Она рассмеялась, но смех прозвучал безрадостно. По глазам женщины майор понял, что победил.
- Никаких, - повторил он. - Все зависит от того, поверю я вам или нет. Всё в моей власти, Элизабет. Выбора у вас в любом случае нет, так ведь?
Взгляд Лизы полыхнул гневом и ненавистью. Она так часто произносила эту фразу, что узнала ее даже в устах другого человека. Фраза - визитная карточка того (или той), в чьих руках находится власть. Роли переменились, и Лиза осознавала печальную истину. Она часто выступала в роли "той, кто решает", когда вместе с доктором Ксавье управляла Институтом Варнье: все пациенты зависели от старшей сестры: на одних она давила, другим давала поблажки, часто повторяя - слово в слово - фразу, которую только что произнес Сервас: "Выбора у вас нет, всё в моей власти".
- Я, в отличие от вас, ничего не знаю о Юлиане Гиртмане, - нехотя призналась она, и сыщик уловил в ее голосе непритворную печаль и досаду. - Он не пытался связаться со мной. Я долго ждала знака. Хоть какого-нибудь… Вам, как и мне, прекрасно известно: нет ничего легче, чем передать послание в тюрьму. Но этого не случилось… Нет. Тем не менее у меня есть информация, которая вас наверняка заинтересует.
Мартен насторожился, но не подал виду.
- Компьютер раз в неделю и доступ к ежедневным газетам, уговор?
Он кивнул.
- Кое-кто вас опередил. Задавал те же вопросы. И вот ведь как странно - она приходила сегодня.
- Кто?
Лиза нехорошо улыбнулась. Сервас встал.
- Ничего, узнаю у директора, - беззаботным тоном произнес он.
- Ну-ну… Приходите еще. Но не забудьте свое обещание.
Он должен был повидать кое-кого еще. В блоке для несовершеннолетних. Он знал, что это совершенно незаконно, но у него были свои контакты в тюрьме, так что директор о встрече не узнает. Сервас попросил у судьи ордер на допрос Лизы Ферней в рамках расследования дела Гиртмана именно для того, чтобы попасть в тюрьму.
Мартен шел по этажным коридорам и думал о том, что сказала Элизабет Ферней. Кто-то его опередил. Кто-то, кого он давно не видел. В памяти мгновенно всплыла страшная картина той снежной лавины.
Дверь открылась, и сыщик вздрогнул. Проклятье! Щеки запали, глаза покраснели, взгляд затравленный. Сервас знал, что Юго поместили в одиночку, но все равно испугался за него. Марианна будет в ужасе, если увидит сына в таком состоянии.
Он вышел, закрыл за собой дверь и обратился к охраннику:
- Я хочу, чтобы заключенный находился под круглосуточным наблюдением. Отберите у него ремень, шнурки - всё отберите. Боюсь, как бы он не попытался совершить непоправимую глупость. Мальчик скоро выйдет отсюда. Это вопрос времени.
Он вспомнил слова Лизы Ферней: "На прошлой неделе одна девушка повесилась на ремешке. С седьмой попытки. А они все-таки оставили ее без присмотра…"
- Черт побери, вы меня поняли?
Охранник безразлично кивнул. Сервас пообещал себе поговорить перед уходом с директором и вернулся в комнату.
- Здравствуй, Юго.
Юноша не ответил. Сыщик выдвинул стул и сел.
- Слушай, Юго, я очень сожалею обо всем… этом, - начал Сервас, подкрепив слова жестом. - Я сделал все, чтобы убедить судью выпустить тебя под залог, но улики против тебя оказались… слишком вескими… Во всяком случае, на данный момент.
Парень разглядывал свои руки. Сервас заметил, что он обгрыз ногти почти до мяса.
- В деле появились новые элементы… надеюсь, надолго ты здесь не задержишься.
- Вытащите меня отсюда!
Вопль застал сыщика врасплох, и он содрогнулся. Это была не просьба - мольба, заклинание. Сервас посмотрел на Юго слезы на глазах, дрожащие губы.
- Вытащите меня, умоляю.
"Конечно, - подумал майор. - Не беспокойся. Я вытащу тебя. Но ты должен держать удар, парень".
- Слушай внимательно! - скомандовал он. - Ты должен мне доверять. Я тебе помогу - но и ты помоги мне. Я нарушаю все правила, находясь здесь: только следователь имеет право допрашивать тебя - в присутствии адвоката. Меня могут сурово наказать. Повторяю: в деле появились новые элементы, и следователь будет вынужден пересмотреть свою позицию. Понимаешь?
- Что за новые элементы?
- Ты знаком с Полем Лаказом?
Сервас успел заметить, что Бохановски моргнул. Не зря майор пятнадцать лет ел свой хлеб в розыске…
- Ты его знаешь, ТАК?
Юго снова уставился на свои изуродованные пальцы.
- Проклятье, Юго, отвечай!..
- Да… Я его знаю.
Мартен молча ждал продолжения.
- Я знаю, что он ходил к Клер…
- Ходил?
- У них была связь… Совершенно секретная. Лаказ женат, он депутат Национального собрания от Марсака. Как вы узнали?
- Нашли сообщения в компьютере Клер.
Юноша не удивился, но, судя по его реакции, он этого не знал. Значит, и почту опустошил не он.
Сервас перегнулся через стол.
- У Поля Лаказа был супертайный роман с Клер Дьемар. Никто не был в курсе - по твоим словам. А как узнал ты?
- Она мне сказала.
- То есть? - изумленно переспросил Сервас.
- Клер все мне рассказала.
- Зачем?
- Мы были любовниками.
Сыщик пытался переварить услышанное.
- Я знаю, что вы думаете. Мне семнадцать, ей тридцать два. Но мы любили друг друга… Сначала она познакомилась с Полем Лаказом. Потом решила порвать с ним. Он был очень влюблен. И ревновал. Поль начал подозревать, что у Клер кто-то есть. Она боялась, что он сорвется, закатит скандал, если узнает, что она связалась с одним из своих учеников, да еще и несовершеннолетним. Лаказ ведь политик, ему такая "известность" ни к чему, так что…
- Когда вы стали любовниками? - спросил Сервас.
- Несколько месяцев назад. Я вас не обманываю. Сначала мы говорили о литературе, ей было интересно то, что я пишу, она очень верила в мой талант, хотела меня поддержать, помочь. Потом пригласила приходить к ней на кофе, иногда. Клер знала, как много сплетников в Марсаке, но ей было начхать: она жила как свободный человек и смеялась над дурацким "что-скажут-люди". Прошло какое-то время, и мы влюбились… Это странно, она не мой тип. Но… Я раньше не встречал таких, как Клер.
- Почему ты никому не сказал?
Юго вытаращил глаза от изумления.
- Шутите? Вы же понимаете - скажи я хоть слово, меня бы сразу закопали!
Он был прав.
- Поль Лаказ мог быть в курсе насчет тебя и Клер? Подумай хорошенько, это важно.
- Я знаю, о чем вы думаете, - уныло произнес Юго. - Честно говоря, не знаю… Она обещала все ему рассказать. Мы много говорили. Меня все это достало, я не хотел, чтобы она продолжала с ним встречаться. Вряд ли Клер успела, она все время откладывала… на потом, под любым предлогом… Наверное, боялась его реакции.
Сервас подумал о страстных посланиях Клер Дьемар, в которых она клялась Тома999 в вечной любви; он подумал об окурках в лесу, о "тени", вышедшей из паба вслед за Юго, и об утверждении парня, что он якобы потерял сознание и очнулся в гостиной Клер. Возможно, не стоило распинаться перед Лаказом. Возможно, тот все знал.
Он вышел на тюремную стоянку, и июньская жара ударила его под дых. Похожее на лампу солнце пылало в небе цвета яичного белка. Сервасу показалось, что он вот-вот задохнется. Ему пришлось распахнуть все двери джипа, чтобы хоть немного проветрить салон. Метрах в трехстах слева находилась тюрьма Мюре, где шестьсот заключенных-мужчин отбывали очень длинные сроки.
Две тысячи приговоренных судом женщин распределялись по 63 исправительным учреждениям из 186 существующих в стране, но чисто женских тюрем было всего шесть.
Сервас достал телефон и набрал номер.
- Циглер, слушаю вас.
- Нужно поговорить.
- Ты здорово загорела.
- Я только что из отпуска.
- Где была?
Ответ Серваса не интересовал, но он не хотел выглядеть невежей.
- На Кикладах, - сказала Ирен небрежным тоном, давая понять, что не купилась на его светскость. - Ничегонеделанье, солнечные ванны, водные лыжи, прогулки, экскурсии, погружения с аквалангом…
- Я должен был позвонить раньше… Поинтересоваться, как у тебя дела, но был… занят.
Она обвела взглядом посетителей на террасе "Баскского бара", укрывшегося в тени деревьев на площади Святого Петра - не в Риме, в Тулузе.
- Перестань оправдываться, Мартен. Я тоже могла бы позвонить. То, что ты для меня сделал… твой рапорт… Они позволили мне его прочесть, - солгала она. - Надо было поблагодарить за помощь.
- Я всего лишь сказал правду.
- Нет. Ты изложил свой взгляд на случившееся и вывел меня из-под удара. В конечном итоге все всегда зависит от точки зрения. Ты сдержал обещание.
Майор смущенно пожал плечами. Официантка принесла им кофе и бутылку "Перье".
- Что скажешь насчет нового назначения?
Циглер повела плечами.
- Засады на дорогах на предмет превышения скорости, время от времени - ссоры между пьянчугами в баре, кражи со взломом, акты вандализма, продажа наркотиков у ворот лицея… Теперь-то я понимаю, что в розыске была на особом положении… Обветшавшие помещения, жалкие квартиренки, абсурдные решения, которые принимают профнепригодные начальники… Знаешь, что такое "синдром извивающегося жандарма"?
- Как-как?
- Наши яйцеголовые шефы решили, что самая насущная задача - поменять кресла в кабинетах. Одно плохо - подлокотники мешают усесться жандарму с кобурой на бедре. В результате все жандармы этой страны по сто раз "ввинчиваются" дном в кресла.
Сервас улыбнулся, но тут же снова стал серьезным.
- Вчера ты навестила в тюрьме Лизу Ферней. Зачем? - спросил он.
Циглер посмотрела ему в глаза, и он вспомнил грозовую ночь в жандармском участке в горах, когда Ирен рассказала, как ее изнасиловали те же люди, что надругались над Алисой Ферран и другими детьми из Изарского лагеря. Сегодня у нее был почти такой же взгляд, как тогда. Мрачный.
- Я… я прочла в газетах, что Гиртман вошел с тобой в контакт, прислал сообщение… Я… - Циглер помолчала, подбирая слова. - После того, что случилось в Сен-Мартене, я не переставала… думать о нем. Как я уже сказала, интересных дел моя бригада не ведет… вот и собираю информацию о Гиртмане. Это стало наваждением, манией… хобби. Наподобие коллекционирования игрушечных электропоездов, марок или бабочек, понимаешь? Вот только пришпилить к доске я мечтаю не бабочку, а серийного убийцу.
Женщина сделала глоток воды. Сервас внимательно разглядывал собеседницу, маленькую татуировку у нее на шее в виде китайского иероглифа, пирсинг в левой ноздре. Не совсем классический образ жандармского офицера. Сервасу нравилась Ирен Циглер. Он ценил ее хватку. Им хорошо работалось вместе.
- Значит, ты собираешь информацию…