Меня преследует ощущение, что она все еще стискивает мое запястье. Будто доктор, который желает мне зла.
Доктор Хассан Эхмет - меланхоличный турок-киприот с покатыми плечами и отвратительной стрижкой, чьи притязания на профессиональную славу вылились в трактат о психологии масс и религиозных сектах Юго-Восточной Азии, который вскоре выйдет в издательстве Оксфордского университета. Не самый обаятельный человек, меня он покорил сразу. Мне нравится его откровенное одиночество, его нескрываемая эрудиция и то, как он коротко хмыкает: "Хе!" - каждый раз, когда отпускает какую-нибудь неочевидную медицинскую шутку.
- В основе настоящих трагедий лежит не борьба добра и зла, а столкновение одного добра с другим. Хе! Бетани - типичный тому пример. Ее добро против нашего. Чтобы испытать состояние сродни счастью, а может, даже временное блаженство - хе! - ей требуется регулярная доза электричества, вводимая непосредственно в мозг. Но интереснее, поразительнее всего то, что теперь она сама об этом просит, - сообщает он мне за гнусным казенным ланчем. - Она сама ощущает, как благотворно воздействует на нее ЭШТ. Мне думается, что вытесненные воспоминания вернутся в ближайшие месяцы. Видите ли, среди этих детей есть такие, которые, в сущности, ничем не отличаются от кошек и собак. Хищники иногда, при расстройствах пищеварения, едят и траву. Чувствуют, что больны, и знают, где найти лекарство. Инстинкт в чистом виде. Хе!
Для психиатра - особенно для такого, который рассуждает о диалектике добра и зла, стоя в обеденной очереди, - эта аналогия кажется мне поразительно грубой, но, возможно, он прав.
- Бетани - девочка интуитивная, - продолжает доктор Эхмет, - поэтому-то ее и недолюбливают врачи. Она ловит настроение собеседника. Временами ее чутье кажется даже несколько, как бы поточнее выразиться, противоестественным. Это нервирует людей.
Тут я усиленно изображаю ироническое недоверие, как будто ко мне это никоим образом не относится. Убедительно получается или нет, не знаю.
- Вспомнить хотя бы Джой Маккоуни. Бедная женщина.
- А какие у них были отношения? - спрашиваю я, удивившись тому, что он нарушил оксмитский закон молчания и упомянул имя моей предшественницы.
- Непростые - по понятным причинам, - отвечает он смущенно, явно жалея, что поднял эту тему.
- Но почему? - "А ведь я ее предупреждала, чем все закончится". - Джой… больна?
Доктор Эхмет возит фалафель по тарелке.
- В определенном смысле. Джой оказалась в очень сложном положении, - бормочет он. - Ее выводы в связи с Бетани оказались несколько… э-э-э… непрофессиональными.
- Например?
Он мотает головой, разламывает фалафель и задумчиво смотрит на облачко пара, поднимающееся от растительного белка.
- Мы все надеемся на ее возвращение, поэтому вы, конечно, поймете, если я ограничусь сказанным.
Киваю в знак согласия.
- А вы? Какие у вас отношения с Бетани?
- Исключительно электрические. Хе! Мне ее выслушивать не приходится, - заявляет он и придавливает фалафель вилкой, так что сквозь зубцы проступает зернистая бобовая масса. - Я всего лишь включаю ток.
"Тихая комната", где мне предстоит наблюдать за сеансом электрошока, сияет стерильной белизной. Объясняя суть процедуры, доктор Эхмет предупредил, что благодаря общей анестезии и спазмолитикам ничего из ряда вон выходящего я не увижу.
- Да-да, драматические спектакли остались далеко в прошлом. Хе! Никаких тебе припадков. Языков теперь никто не откусывает и зубов не сплевывает. - В его голосе скользит легкое сожаление. - Но сам метод остается спорным - из-за утраты памяти. По правде говоря, науке до сих пор не известно, как он работает. Одни говорят, что шок стимулирует нейроэндокринную систему и нормализует уровень гормонов стресса. Другие утверждают, что дело не в гормонах, а в химическом балансе мозга. Остальные считают, что ЭШТ уничтожает мозговые клетки и больше ничего. Но если это и так, думаю, потом эти клетки восстанавливаются - в более качественном, так сказать, варианте.
На каталке ввозят Бетани, и в первый момент я ее не узнаю. На моей пациентке белый балахон, волосы стянуты на затылке. Без косметики она выглядит совсем юной. Заметив меня в глубине кабинета, она прикладывает палец ко лбу, чертит в воздухе стремительный зигзаг и улыбается с победным видом террориста, получившего все, чего он хотел.
Сам аппарат - прямоугольный ящик с ручкой и тянущимися из него цветными проводками - выглядит вполне прозаически.
- Ну что, Бетани, пора ставить капельницу, - говорит доктор Эхмет. И доктор, и пациентка деловиты и спокойны: они явно прошли через это много раз. Она послушно протягивает худенькую руку, покрытую следами от бритвы до самого плеча.
- Бревитал внутривенно, - поймав мой взгляд, поясняет доктор Эхмет одними губами. - Анестетик.
Едва игла пронзает вену, как веки Бетани закрываются, напомнив мне кукол, которые, стоит положить их на спину, тут же впадают в кому. Ее лицо, обычно подвижное, мгновенно разглаживается, словно отключившееся сознание позволило ее чертам подписать перемирие. Медсестра ставит еще одну капельницу.
- Мышечный релаксант, - подсказывает доктор Эхмет. - Переломы и смещения позвонков нам ни к чему. В конце концов, мы вызываем у пациента самый натуральный припадок.
Хассан принадлежит к породе тех людей, которые любят делиться познаниями. Поскольку я уже читала о предстоящей процедуре в Сети, ничего нового он мне пока не сообщил, но я рада возможности сравнить теорию с практикой и комментарии слушаю с интересом. Медсестра протирает лоб Бетани влажной губкой, потом мягко разжимает ей губы и вкладывает кляп - "чтобы не повредила себе язык", объясняет доктор Эхмет, намазывающий гель на два вложенных в подушечки электрода. Затем он накрывает нос и рот Бетани маской, закрепляет ее и; по сигналу анестезиолога, прижимает электроды к вискам.
Если что-то и происходит, я этого не замечаю.
- А сейчас, хе, мы подаем разряд тока в ее мозг, чтобы вызвать тонические судороги, которые продлятся ровно десять секунд. Время тут - самое главное.
Ничего особенного по-прежнему не происходит - ни конвульсий, ни подергиваний, ни каких-либо звуков, - однако от неожиданно накатившего отвращения меня чуть не выворачивает наизнанку. Впечатление такое, будто смотришь передачу о защите животных с любительскими кадрами, на которых, прикрученная к операционному столу, лежит крохотная макака с грустными глазами.
Доктор Эхмет привычно следит за цифровыми часами.
- И… время! - говорит он и убирает электроды.
Пальцы на ногах Бетани, скрытые простыней, сгибаются и разгибаются, словно ростки папоротника, которые в документальных фильмах разворачиваются в мгновение ока. Доктор Эхмет жестом приглашает меня подойти к каталке. Встаю в изголовье, и вдруг меня охватывает странное искушение - потрогать розовые кружочки на висках Бетани. Но я не поддаюсь.
- Ну вот и все. Сеанс окончен. Наркоз мы ей дали легкий, еще пара минут, и наша красавица проснется. Хотя вид у нее будет несколько пришибленный… Или нужно говорить "стукнутый"? Хе. А вот чувствовать себя она будет отлично. Будто заново родилась.
Минут через пять Бетани распахивает глаза, стонет, потом зевает. Как и предсказывал доктор Эхмет, вид у нее неважный. То есть прямо-таки чудовищный: помятая, заторможенная - прообраз себя в сорок лет. Зрачки вполглаза, безумный взгляд. Она пытается сесть и мотает головой, словно у нее нарушено чувство равновесия.
- Бетани, ты помнишь, как меня зовут? - спрашиваю я. Из всех побочных эффектов ЭШТ утрата памяти - самый серьезный. Как и следовало ожидать, Бетани меня не узнает, но, похоже, это ее ничуть не смущает.
- Я видела воронку. Вихрь, гигантский, - сипит она. - Офигительное зрелище.
После процедуры ее голос стал на октаву ниже. Такое ощущение, что он доносится из пещеры.
- Где?
Похоже, мой вопрос ее озадачил.
- Облака скручиваются в спираль. Потом карта. Разрушения такие, что просто улет. Записывай. Пиши: "падение Христа Спасителя".
- О чем это тебе говорит?
Мотает головой по подушке:
- И "кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное". Да ты сама скоро увидишь. - Моргает. - "Вот Господь опустошает землю и делает ее бесплодною; изменяет вид ее и рассеивает живущих на ней".
- Откуда у тебя эти воспоминания, Бетани?
- Эй! А я знаю, кто ты такая. Ты миссис Тра-ля-ля. Миссис Что-ты-чувствуешь-по-этому-поводу. Слушай, до тебя ведь так и не дошло. Дело не в том, что я там чувствую. А в том, что скоро случится. Ну-ка, тащи его сюда, - командует она, показывая на стену, где висит хлипкий бумажный календарь.
Поколебавшись, поднимаю руку и тяну его за край.
- Теперь ищи июль.
Послушно листаю календарь, потом протягиваю ей нужную страницу.
- Вот, - тыкает она в квадратик. - Двадцать девятое. Тот еще будет денек. - Тут она прищуривается и всматривается в календарь, как будто этот квадратик - окошко, сквозь которое она смотрит в неведомую даль. - Южная Америка. Бразилия. Ураган. Фью-ю-ю! Высоко-высоко, и тут-то всему и конец. Туча народу стерта с лица земли. Р-р-раз - и нету. Ни людей, ни скутеров их, ни курятников, ни дерьмовых заборов, ни сопливых детишек, ни любимой собачки по кличке Ублюдок.
- Откуда ты знаешь, что это случится?
- Откуда-откуда! Да оттуда, что я сама видела. Только что.
- Наверное, страшно на такое смотреть.
Пожимает плечами:
- А мне-то что?
- То есть?
- Тем, кто умирает, может, и страшно. А мне - нет. В том смысле, что мне-то до них какое дело? Да пускай себе мрут. Оно даже и к лучшему. Ты про проблему перенаселения слыхала?
Последняя реплика подозрительно похожа на ту догму, за размышлениями о которой я только что провела почти все выходные. "Меньше народу, больше кислороду. Органические болезни".
- Ты что-нибудь знаешь о планетаристах?
- О ком?
На ее лице возникает то ли недоумение, то ли скука - сразу и не поймешь. Бетани явно понятия не имеет, о ком я говорю. А может, не помнит. Или же ей попросту все равно. Через секунду она снова начинает тараторить - о магме, о газе под земной корой, о вулкане, который вот-вот проснется. Я киваю и помалкиваю. Есть такое русское слово - "изгой". Так называют людей, которые больше ни на что не годятся. Писатель, разучившийся писать, монах, ударившийся во все тяжкие, запивший шофер. Психотерапевт с больной психикой. Если честно, мне вообще не стоит работать. Не сейчас. Слишком мало прошло времени. Да это любому видно. Бетани со своей шкалой компетентности раскусила меня сразу.
Но - вот она я, горе-психолог, который пытается помочь девочке, только что вернувшейся с того света с целым ворохом идей.
- Двенадцатое октября. Вот когда настанет полная жопа, - говорит она, листая страницы. - Это тоже запиши. На календаре отметь. Есть у тебя ручка?
- Нет.
Ну тогда так запомни. Я обычно запоминаю. И запиши про ураган. Рио, двадцать девятое июля. Не забыть бы добавить в блокнот.
Бетани широко улыбается. Ярко вспыхивают скобки. Я уже вижу, что ее ждет. Следующий этап - клиника для взрослых, Сент-Дени или Карвер-плейс. Или же, не дай бог, Киддап-мэнор, жалкое существование, изредка скрашиваемое периодами буйства и попытками самоубийства. И все же бывает, что хочешь помочь кому-то из страдальцев, невзирая на то, во что ты превратилась, прекрасно при этом понимая, что пациент пропащий, как, впрочем, и ты сама. Даже изобрети ты какое-нибудь новое средство, его ждет свой путь, а тебя твой, и изменить их нельзя - хотя все же пытаешься, снова и снова. Крутишься как белка в колесе. А вернувшись домой, приканчиваешь бутылку австралийского вина, глядя в пустые глаза Фриды Кало с ее ручной обезьянкой, с ее мертвой колибри, с ее черной кошкой, с ее терновым ожерельем. Листаешь художественные альбомы, разглядываешь картины, которые еще способны тебя пронять, и пьешь, пьешь, пока темнота не накрывает тебя с головой, и снится, что летишь в стратосфере или занимаешься любовью с мужчиной, думать о котором нельзя ни при каких обстоятельствах, потому что прошлое, где когда-то были ростки будущего, исчезло без следа.
А потом просыпаешься.
Глава третья
Самоанализ - дурная привычка, которой я предаюсь под предлогом "работы над собой". Главный мотив, толкнувший меня переехать в первое подвернувшееся место и обречь себя на одиночество, мне уже ясен: желание что-то доказать. Но что? Свою независимость? Способность перевернуть страницу и жить как ни в чем не бывало? Или свою извращенность? Глядя на то, что творится в мире, я спрашиваю себя: переношу ли я свои драмы на социальный ландшафт, или в эти знойные летние дни в воздухе и правда витает ощущение всеобщей неприкаянности? Предчувствие беды, которое на сей раз кажется глубже и сильнее обычного, охватило не только Европу, но и всю нашу планету - перегруженную, задыхающуюся, жаждущую все новых благ? Надо бы перестать смотреть новости и читать газеты, но я уже не могу обходиться без ежедневной дозы ужасов. Главные заботы человечества остаются все той же неустойчивой, ядовитой смесью: деньги, которых вечно не хватает, болезни, которых слишком много, территориальные конфликты, этнические чистки, головокружительный рост цен на газ, сетевые маньяки, исламистский террор, малярия, которую переносят теперь и мухи, тающие полярные шапки, воинствующие китайские секты, махинации с квотами на выброс углекислого газа, рост влияния планетаристов, повсеместное введение теории "разумного начала" в школьную программу, перенаселение и новое движение откровенно фундаменталистского толка. Только в Великобритании насчитывается уже пятьдесят тысяч церквей "Жажды веры" вроде той, в которой выросла Бетани. Десять лет назад их было пятьсот. А тем временем кровопролитие в Иране и Израиле остается вечно незаживающей темой новостей, столь привычной, что изуродованные дети и воющие женщины превратились в зрелище, над которым ужасаешься с минутку, а потом переключаешь телевизор на какое-нибудь японское шоу. На фоне жестокой реальности оптимизм этих развлекательных программ, с их бойким паясничаньем и грубоватыми приколами, - будто яркий контрапункт к главной теме. Пока я проплываю свои двадцать кругов, отдельные сценки мелькают у меня в голове, столь же трогательные в своей бесполезности, как моя испанская мантра или обрывки абсурдной эротической фантазии.
В день нашего очередного занятия за порогом студии меня ждет следующая картина: до предела возбужденная Бетани отчитывает крепкого сложения медсестру по поводу ракушек, якобы пропавших из тумбочки. Памятуя о таланте моей подопечной выискивать слабые места, стараюсь держаться на расстоянии и не терять бдительности.
- Двадцать, поняла? А должно быть двадцать пять! - вопит Бетани. - Ну и куда они, по-твоему, делись? Сперли их, ясно? И я даже знаю кто - Хайди, клептоманка несчастная. Эта сучка у всех ворует. Не веришь, почитай ее чертов диагноз! В Стамбуле скоро будет землетрясение говорит она уже мне и, мгновенно позабыв о ракушках, заводит свою любимую песню: толчок силой "семь с чем-то" разрушит весь город и убьет "тучу народа". Да, еще будет извержение вулкана на тихоокеанском острове, как называется, она забыла, но может показать на карте. А двадцать девятого на Южную Атлантику обрушится ураган.
- Кстати, про торнадо, который на днях прошелся по Штатам, я тоже знала заранее. У меня и документальное доказательство есть, - ликует она, потрясая толстой красно-белой тетрадкой. - Секретные материалы! Вещдоки с того света!
- Можно взглянуть? - Беру протянутую тетрадь. - Откуда лучше начать? С начала?
- Откуда хочешь, - хмыкает она. - Да хоть вверх ногами переверни. Все равно ведь не поверишь.
Раскрываю "секретные материалы" посередине: сплошь разрисованная страница. Мешанина набросков, сделанных то карандашом, то ручкой, с сильным нажимом. Сквозь одни рисунки просвечивают другие, как в небрежно подчищенном палимпсесте. И тем не менее в этих сумбурных каракулях видны мастерство и уверенность. Здесь есть облачные системы, волны, скалы. Линии решительные, быстрые, с густой штриховкой на месте теней. Не спеша листаю тетрадь. Судя по многочисленным стрелочкам, которые разлетаются во все стороны, Бетани видит в этих пейзажах некое научное содержание. В показаниях ее учителей говорится, что у Бетани есть способности к естественным наукам, рисованию и географии. В шаржах на все три ее любимых предмета проглядывает пытливый ум, вскормленный на качественной интеллектуальной диете. Рисунки снабжены надписями - кривые торопливые буковки ползут по странице, замирая в неожиданных местах. "Повышенноедавлениезападвостокскачок". "Кактатьночьювознесены будутнаоблака".
- Не растолкуешь мне, что тут к чему?
- Что растолковать - Армагеддон? - отрывисто бросает Бетани. - Пересказать Книгу Иезекииля? Мне нравится думать, что когда-нибудь в мою честь назовут город. Бетанивиль. Или целую страну. А что, круто! Бетаниленд.
Мания величия. Надо бы над этим подумать. Любой пациент - как запутанный клубок ниток. Главное - найти кончик, и знай себе тяни потихоньку, пока клубок не начнет разматываться. А потом проверь, куда он покатится. Скорее всего - к какому-нибудь краю и вниз.
- Ты считаешь себя особенной, не такой, как другие? Чувствуешь в себе особый дар?
- Будущее я вижу, понятно тебе? Сколько раз тебе еще повторить?
- И что ты там видишь, в этом будущем?
Насторожившись, бросает на меня косой взгляд - Бетаниленд.
- И какая она, твоя страна?
- Ничего хорошего. Поганое место. Деревья все обугленные. Куда ни плюнь, везде отрава. Там еще озеро есть.
- Озеро Бетани?
- В нем, Немочь, тебе плавать не захочется. Рыба вся сдохла, везде комары жужжат малярийные. Там ты будешь не в своей стихии. Да только никто тебя не спросит. Никого не спросят. Выжил - и ладно. Придется привыкать к консервам. Не забудь прихватить открывашку.
- Мрачный пейзаж.
- Но знаешь что? Ты совсем не той дорогой идешь. Так заплутала, что жалко смотреть. Говорю же, я чувствую, что скоро произойдет. Джой Маккоуни это знает.
В памяти всплывает прощальное послание, адресованное моей предшественнице: "Джой, единственной, кто верил". Подпись на открытке была неразборчивая, но почерк - мелкий, торопливый - явно тот же, что в тетрадке Бетани. Мысленно передергиваюсь. Неужели Джой всерьез изучала каракули Бетани и углядела в ее бреде некую логику? Поверила так называемым предсказаниям? В таком случае неудивительно, что ей пришлось взять тайм-аут.
Как ты восприняла уход Джой?
Да никак, - пожимает она плечами, листая тетрадь. Задерживается на странице, где изображены какие-то схемы. Похоже на движение воздушных масс. - Помочь мне отсюда выбраться она не захотела, так на кой она мне сдалась? А вот ее это здорово пришибло. - Лукаво улыбается. - Еще бы, потерять такого собеседника, как я. И между нами, по-моему, она малость свихнулась. И я даже знаю, что она себе вообразила. Думает, это я ей мщу.
Жду, не скажет ли она что-нибудь еще, но Бетани с головой ушла в свои записи. Глядя на ее рисунки - огнедышащие вулканы, еще несколько циклонов, разбегающиеся во все стороны стрелочки, - я в который раз поражаюсь тому, как часто больное воображение избирает одни и те же кривые дорожки.
Бетани тычет в гигантскую спираль: