В те годы мы, обитатели Латинского квартала, все были немножко помешаны
на Мюрже. Поставленнаятеатром "Одеон" пьеса"Жизньбогемы"(удивительно
скучнаяисентиментальнаявещь) выдержала невиданное(дляПарижа) число
представлений и возродила созданную Мюрже легенду. Поэтому во всех мансардах
нашего квартала разыгрывалосьв частном порядке одно и то же представление,
идобрая третьстудентоввполне сознательно икогромномусобственному
удовольствию старалась во всем подражать Родольфу илиШон-ару. Некоторые из
нас заходилив этом оченьдалеко, а другие --еще дальше. Я, например,с
величайшей завистью взирал на некоего моего соотечественника, который снимал
мастерскуюнаулице ЕгоВысочестваПринца, носилсапоги,собиралсвои
длинные волосыв сетку ив такомоблачении ничтоже сумняшесяшествовал в
самый паршивый кабачок квартала в сопровождении натурщицы-корсиканки, одетой
вживописныйкостюмсвоейродиныипрофессии.Несомненно,требуется
некотороевеличиедуши, чтобы придать подобный размах даже капризу; что же
касаетсяменя, то ядовольствовался тем, что с огромнымпылом притворялся
бедняком,выходилнаулицу вфескеипытался,невзираянавсяческие
неприятныеприключения, найтидавновымершее млекопитающее--гризетку.
Самые большие жертвы я приносилв вопросахеды и питья: я был прирожденным
гурманоми обладал тонким вкусом, особенно в отношении вин,так что только
глубокаяпреданностьромантическомуидеалу даваламнесилыпрожевывать
сдобренные жиром и мускусом блюдаи запивать их красными чернилами, которые
изготовляются вБерси под видом вина Порой после тяжелого дня в студии, где
ятрудилсяприлежно и весьма успешно, меня вдругохватывало непреодолимое
отвращение кподобной жизни, и тогда я,на время покинув дешевые кабачки и
своихтоварищей,отправлялсявознаградитьсебязадолгиенедели
самопожертвования хорошимивинамииизысканными яствами.Я усаживался на
террасе или в садукакого-нибудь ресторана, раскрывал томик одного измоих
любимых писателейи, топринимаясьчитать,то откладываяего в сторону,
блаженствовал,поканенаступалисумерки иПариж не загорался огнями, а
тогда отправлялся домой по набережным, любуясь звездами, наслаждаясь поэзией
и приятной сытостью.
Однажды, когда навтором году моего пребывания в Париже я устроил себе
такой отдых, сомнойслучилось приключение,о котором следует рассказать;
собственно,к нему-тоя ивел, ибо именноблагодаря этому приключениюя
познакомилсяс Джимом Пинкертоном.Как-тов октябрея обедалсовершенно
один; на бульварах осыпались рыжие листья и, крутясь, неслись по мостовой. В
такие осенние дни впечатлительныелюди склонны равнымобразом и грустить в
одиночествеивеселиться в дружеской компании -- Ресторанне был особенно
моднымзаведением,нообладалхорошим погребом,и клиентупредлагалась
весьмаразнообразная картавин.
Еето яичиталсдвойнымнаслаждением
человека, любящего и хорошиевина и красивые, звучныеназвания, когдамой
взгляд упал (в самом ее конце) намалоизвестную марку -- "руссильонское". Я
вспомнил, что никогда еще не пробовал этого вина, тут жезаказал бутылку и,
найдя ее содержимоепревосходным,осушилеедо дна, а затемзаказал еще
пинтовуюбутылку.Оказалось, что руссильонское вино в маленькие бутылки не
разливается. "Ладно,-- сказал я, -- давайтееще одну большую", после чего
все погрузилось в туман. Столики в этом заведении стоят близко друг к другу,
и когда я немного опомнился, то обнаружил,что веду громогласный разговор с
моимиближайшими соседями.Очевидно, такоеколичество слушателей меняне
удовлетворило, так как яотчетливо помню, что обводил взглядом зал, где все
стулья были повернуты в мою сторонуиоткуда на менясмотрели улыбающиеся
лица. Я дажепомню, что именно я говорил, но,хотястех пор прошлоуже
двадцать лет, стыд по-прежнему жжет меня, ия сообщу вам толькоодно: речь
моя была весьма патриотичной -- остальное пусть дорисует ваше воображение. Я
собирался отправитьсяпить кофе в обществе моих новых друзей, но едва вышел
на улицу, как почему-то оказался в полном одиночестве. Это обстоятельствои
тогда меня почти не удивило, а теперьудивляет еще меньше; но зато я весьма
огорчился, когда заметил, что пытаюсь пройти сквозь будку с афишами. Я начал
подумывать, неповредила ли мнепоследняя бутылка, и решил выпитькофес
коньяком, чтобы привести своинервы впорядок. В кафе "Источник",кудая
отправился за этим спасительным средством, билфонтан,и (чтокрайне меня
изумило)мельничкаидругиемеханическиеигрушкипокраямбассейна,
казалось,недавнопочиненные, выделывали самые невероятныештуки.В кафе
было необычайно жарко и светло,и каждая деталь, начиная от лицклиентов и
кончая шрифтом в газетах на столике,выступала удивительно рельефно, а весь
зал мягко и приятно покачивался, словно гамак.Некоторое время все этомне
чрезвычайнонравилось,ияподумал,чтонескороустанулюбоваться
окружающим, но вдруг меня охватила беспричинная печаль,а затем с такойже
быстротой и внезапностью япришел к заключению, что я пьянимнеследует
поскорее лечь спать.
До моего пансионабыло двашага. Я взял ушвейцара зажженную свечу и
поднялсяна четвертый этаж в своюкомнату. Хотяя и был пьян,мысльмоя
работаласнеобычайнойясностьюи логичностью.Менязаботило одно:не
опоздатьзавтраназанятия,и,заметив,чточасынакаминнойполке
остановились, я решил спуститься вниз иотдать соответствующее распоряжение
швейцару.Оставивгорящуюсвечунастолеине закрыв двери,чтобы на
обратном пути несбиться сдороги, ястал спускаться по лестнице. Дом был
погружен в полный мрак, но, поскольку на каждую площадку выходило только три
двери, заблудиться было невозможно, ия мог спокойно продолжать свой спуск,
поканезавижу мерцание ночника в швейцарской.