Разумеется, ниодинмолодой человек не сумелбы переваритьподобное
письмо в одиночестве. Оно означало такую переменусудьбы, что необходим был
наперсник, -- итаким наперсником я, разумеется, выбралДжимаПинкертона.
Возможно, это отчасти объяснялось тем, что он упоминался в письме; однако не
думаю, чтобыпоследнее обстоятельствосыграло какую-нибудь особую роль, --
наше знакомство уже успело перейти вдружбу. Мой соотечественникмне очень
нравился; я посмеивался над ним, я читал ему нотации, и я любилего. Он, со
своей стороны,глубоко восхищался мной и глядел на меня снизу вверх -- ведь
я визбытке получил то "образование", о котором он так мечтал.Он ходил за
мной по пятам, всегда готов был смеяться моим шуткам, и нашиобщие знакомые
прозвали его "оруженосцем".
Мы с Пинкертоном читали и перечитывали это письмо, причемрадовался он
не меньшеменя,а выражал этурадость куда более бурно.Статуя былауже
почтизакончена,такчтопотребовалосьвсегонесколькодней,чтобы
подготовить еекпоказу.Мой учительдал свое согласие, ив безоблачное
майское утроу меня в мастерской собрались зрители предстоящегоиспытания.
Мойучительвделвпетлицупеструюорденскуюленточку.Онпришелв
сопровождении двух студентов-французов,моих приятелей;они обатеперь --
известные парижские скульпторы. "Капрал Джон" (как мы его называли), вопреки
своей сдержанности и своей привычке целиком отдаваться работе, которые с тех
порпринесли ему такоеуважение вовсем мире,на этотразпокинул свой
мольберт, чтобыподдержать землякав стольважнуюминуту. Милейший Ромни
пришел по моей особой просьбе,ибо кто иззнавшихего нечувствовал, что
радостьнеполна,если он еенеразделяет,а несчастье переносится легче
благодаряегоутешениям?Крометого, при церемонииприсутствовалиДжон
Майнер, англичанин, братья Стеннис -- Стеннис-аше [11] и Стекнис-frere [12],
каконифигурироваливсчетахбарбизонекихтрактирщиков,--два
легкомысленных шотландца, и, разумеется, Джим; от волненияонбылбел как
полотно, а на лбу у него поблескивали капельки пота.
Полагаю,что и у меня, когда я снимал покрывало с Гения Маскегона, вид
был не лучше. Учитель с серьезным видом обошел статую, потом улыбнулся.
-- Неплохо. Да, для начала неплохо.
Мывсе вздохнулисоблегчением,аКапрал Джон(в качествесамого
способногостудентаиз числаприсутствующих)объяснилему,чтостатуя
предназначается для украшения общественного здания, своего рода префектуры.
-- Как? Что? -- вскричал он. -- Это еще что такое? А...в Америке,--
добавил он, когда ему были даны соответствующие разъяснения. -- Ну, это дело
другое. Отлично, отлично.
О сертификате с ним пришлось заговорить, како шутке --как о капризе
богача, которыйввопросахкультуры недалекоушелотдикарейФенимора
Купера, после чего потребовалось объединение всехнаших способностей, чтобы
составитьсертификатв выражениях,приемлемых для обеихсторон.
В конце
концовэтотдокументбылсочинен.КапралДжоннаписалегосвоим
неразборчивымпочерком, учительосвятил своимименем и росчерком, я сунул
его вконвертвместесужеприготовленнымписьмом,после чегомы все
отправились завтракать -- все, кроме Пинкертона,помчавшегосяна извозчике
отвезти мое послание на почту.
Завтрак былзаказануЛавеню,куда не стыдно пригласить даже своего
мэтра.Стол накрылив саду,блюдая выбирал лично, а над картойвинмы
устроили военный совет, что привело к превосходным результатам, и вскоре все
ужеразговаривалисбольшимвоодушевлением ибыстротой,Правда,когда
произносилисьтосты,всемприходилосьнанесколькоминутумолкать.
Разумеется, мывыпили заздоровье мэтра, и он ответил короткойостроумной
речью,полнойизящныхнамековна мое будущееинабудущее Соединенных
Штатов; затем пили за мое здоровье; затем -- за здоровье моего отца,очем
онбылнемедленноизвещенкаблограммой.Подобноемотовствои
экстравагантность чуть недоконали мэтра. Выбрав в поверенные Капрала Джона
(очевидно,исходяизпредположения,чтоонсталужеслишкомхорошим
художником, чтобыв неммоглисохраниться какие-либо американскиечерты,
кромеимени), онизлил своенегодующееизумлениев одной несколькораз
повтореннойфразе:"C'estbarbare!"[13].Помимообменаформальными
любезностями,мыразговаривали--разговаривалиобискусстве,и
разговаривали о нем так, как могут говорить только художники. Здесь, в Южных
Морях,мы чащевсего разговариваемокораблях;вЛатинском квартале мы
обсуждали вопросы искусства -- и с таким же постоянным интересом и, пожалуй,
с таким же отсутствием результатов.
Довольно скоро мэтр ушел. Капрал Джон (который в какой-то мереуже сам
былмолодым мэтром)последовал заним, после чеговсепростые смертные,
разумеется, почувствовали большоеоблегчение. Остались только равныесреди
равных,бутылкизаходилипо кругу, беседа становилась всеболее иболее
оживленной.Мне кажется,яи сейчас слышу, как братьяСтеннис произносят
свои многословныетирады, как Дижон, мойтолстый приятель-француз,сыплет
остротами, столь же изящными, как он сам, а другой мой приятель, американец,
перебиваетговорящихфразами вроде:"Я нахожу,что в отношениитонкости
Коро..." или: "для меня Коро -- самый..." -- после чего, исчерпав свой запас
французских слов(онбылнесиленвэтомязыке), снова погружаетсяв
молчание.Однако онхотябы понимал, о чем идетречь,чтожекасается
Пинкертона,тошум,вино,солнечныйсвет,теньлиствыи экзотическое
удовольствиеприниматьучастиевиностраннойпирушкебылидлянего
единственным развлечением.