Еслибоятьсянекого,они
начинают строить баррикады и объявлять забастовки, опять-такивнадежде,
что появится сильная рука, вроде тех, которые были уже, и наведет порядок.
- Вы против сильной руки?
- А вы - "за"?
- Дорогой Брунн, я заметил, что вы не ответили ни на один мой вопрос,
принуждая меня отвечать на все ваши.
- Принуждал? - Штирлиц пожал плечами и подвинул свой стакан Кемпу.-
Плесните еще, а? Как жеяваспринуждал,интересно?Пыталвкамере?
Арестовывал вашу жену? Отправлял детей в концлагерь? Я ни кчемувасне
принуждал, - он жадно выпил еще один стакан, отщипнул кусоксыра,накрыл
его зеленью,проглотил,нежуя,изаметил:-Однойбутылкойяне
удовлетворюсь, закажите еще.
- Конечно, конечно. Хотите, попросим андалусское тинто?
- С большим удовольствием я бы выпил нашего баварского айнциана.
- Погодите, скоро выпьем.
Да, подумал Штирлиц, это начало; надоигратьидальше,онклюет;
наверняка он знает, сколько мне дают "товарищи по партии"; ровностолько,
чтобы хватило на хлеб, сыр и пару кусков мяса в пятидневку; когда же я пил
настоящий кофе последний раз! Пожалуй, месяцадваназад,когдаГерберт
Зоммер пригласил меня в "Хихон"...Герберт... Он такой же Герберт, какя
Брунн. И поселили меня в тот пансион, где старик из "Голубой дивизии" дает
ключи и внимательно следит, когда и кто выходит и возвращается.Но какого
же черта они тогда вывозили меня из Берлина? Судя по всему,онивытащили
меня оттуда во время последнего танкового прорыва, вряд ликтоещесмог
уйти из того месива.Зачем нужно было лечить меня в Риме? Переправлять по
ватиканской фальшивке сюда, в Мадрид? Зачем я им нужен? Натебебылаих
форма, возразил себе Штирлиц, и никаких документов.В горячке,покаеще
был их порядок, они, видимо, тогда были обязаны вытащить штандартенфюрера.
А здесь очухались: отчего без документов? Почемуоказалсявтомрайоне
Берлина, куда уже прорвались русские? Отчего один? В форме? Мюллермертв,
Герберт даже сказал, на каком кладбище его похоронили. Первого мая. Никто,
кроме него, не может иметь материалов против меня,Мюллернискемне
делился своей информацией, не в его привычках. Вилли, Ойген и Курт погибли
на моих глазах, это отпадает.Айсман? Даже если он жив, у него нет против
меня улик, я вернулся в марте сорок пятогоизШвейцариивБерлин.Это
свидетельствует омоейверностирежимуфюрера;человек,связанныйс
русскими, просто-напросто не мог вернуться в рейх. Это же верная смерть...
Холтофф? Он предложил мне сговор и за это поплатился разбитым черепом, все
по правилам.О сыне, о встрече с ним в ночномКраковеШтирлицзапрещал
себе вспоминать, рвало сердце, а оно ему ещенужно,чтобывернутьсяна
Родину.Оставалось лишь одно уязвимое звено -ССштурмбанфюрерХеттль.
Именно ему Штирлиц дал в Линце явку русской разведкивШвейцарии,когда
искал связь со своими.Если об этом узнал Даллес-аонмогобэтом
узнать, потому чтоХеттльконтактировалименносним,-тогдадело
меняется.
Если об этом узнал Даллес-аонмогобэтом
узнать, потому чтоХеттльконтактировалименносним,-тогдадело
меняется.И никого нельзя спроситьосудьбеХеттля.Иписатьникуда
нельзя.Надозатаившисьждать,откладываяизеженедельнойсубсидии
несколько песет; иного выхода нет; поскольку онназвалвВатиканесебя
доктором Бользеном, возможно, они еще невышлинаШтирлица;онимогут
выйти, если им в руки попали все архивы, но, судя по тому,каквапреле
жгли ящики с документами во внутреннем дворе Принц Альбрехтштрассе, Мюллер
имел указание Кальтенбруннера уничтожить ключевые документы; если те,кто
уцелел, решатся воссоздать "Черный интернационал", они получат необходимые
документы в сейфах швейцарских банков, куда положили самыеважныеархивы
еще в конце сорок четвертого.Да, но жив главныйсвидетель,Шелленберг,
возразил себе Штирлиц, он сидит у англичан, он наверняка пошел снимина
сотрудничество. Но он слишком умен, чтобы отдавать все карты; на что тогда
жить дальше? О том, как я стал "доктором Бользеном", знает только он,это
была его идея, он дал мне этот паспорт из своегосейфа.Ипотом,нев
обычаях англичан делиться своей информацией с кем бы то нибыло,дажес
"младшим братом".Да, но тогдабыкомнеподкатилиангличане,ане
американцы.Если бы год назад я мог ходить и говорить, меня бы американцы
вернули домой, скажи я им,ктоя;времяупущено,теперь,видимо,не
отдадут, признаваться Джонсону в том, кто я есть на самом деле, наивно, не
по правилам.Не надо себя сейчас мучить вопросами, сказалсебеШтирлиц,
это неразумно.Все равно ты не сможешь просчитать ходы тех, ктообладает
информациейисвободойпередвижения;следуетположитьсянасудьбу,
тщательно анализировать каждый взгляд и движениетех,ктовзялменяв
кольцо; жизнь приучиларассчитыватьфразыконтрагентов,ухватыватьто
слово, которое открывает их; ни один из них не отдал борьбестольколет,
сколько я, за мной опыт, треклятый, изнуряющий, делающий стариком всорок
шесть лет; мой опыт может противостоятьихинформированности,неочень
долго, понятно, но какое-то время вполне может: а сейчас надо пить и точно
играть состояние голодного опьянения; примитивно, конечно,ноониклюют
именно на примитивное; у людей этой психологииизвращенныечувствования,
они похожи на сластолюбцев - те никогда не тянутся к красивым идостойным
женщинам, их влечет к потаскухам, никаких условностей, все просто и ясно с
самого начала, они будут тащить менявниз,ксебе;яподдамся,иного
выхода нет, единственный путьп р и к о с н у т ь с як информации...И
будьяпроклят,еслионсейчаснеспроситменяо"фарсесудав
Нюрнберге"...
- Убеждены? - задумчиво спросил Штирлиц. - Вашими быустамидамед
пить. Почему вы думаете, что мы вернемся домой? Я не очень-то в это верю.
- Дон Фелипе! - крикнул Кемп.