При всем
томонвесьпосинел от холода, ибыло что-тоочень жалкоевего лице,
какая-то готовность не торассмеяться, нето заплакать, котораясовсем не
вязалась с его лихими ухватками.
-- Как живем, друг? -- осипшим голосом сказал он.
Я с достоинством спросил, что ему угодно.
-- А чтоб мне угождали! --ответил он и пропел: Вот,что мило мне при
светлой луне Весеннею порой.
-- Извини мою неучтивость, -- сказал я, -- норазне за делом пришел,
то и делать тебе здесь нечего.
-- Постой, браток! -- крикнул он. -- Тычто,шуток не понимаешь?Или
хочешь,чтобымне всыпали? Я принес,мистеру Бэлфуруписьмо от старикана
Хози-ози. -- Он показал мнеписьмо и прибавил: -- Аеще, друг, я помираю с
голоду.
-- Ладно, -- сказал я.-- Зайди в дом. Пускай хоть сам попощусь, а для
тебя кусок найдется.
Я привел еговкухню, усадил на своеместо,ибеднягас жадностью
накинулся наостаткизавтрака,поминутноподмигивая мне и непереставая
гримасничать:видно, в простоте душевной,он воображал, что так и положено
держатьсянастоящему мужчине.Дядя тем временем пробежал глазамиписьмо и
погрузилсяв задумчивость. Внезапно, снеобычайной живостью,он вскочил и
потянул меня в дальний конец кухни.
-- На-ка, прочти, -- и он сунул мне в руки письмо.
Вот оно лежит передо мною и сейчас, когда я пишу эти строки.
"Переправа "Куинсферри".
Трактир "Боярышник".
Сэр!
Яболтаюсь здесь на рейде и посылаю к вам юнгу сдонесением. Буде вам
явится надобность что-либо добавить к прежним вашим поручениям, то последний
случай сегодня, ибо ветер благоприятствует и мы выходим из залива.Не стану
отпираться, мы кое в чем не сошлись с вашим доверенныммистером Ранкилером,
каковоеобстоятельство,небудучиспешноулажено,можетпривестик
некоторомудлявас ущербу. Я составил вамсчет соответственновырученной
сумме, с чем и остаюсь, сэр, ваш покорнейший слуга Элайс Хозисон".
-- Понимаешь, Дэви, -- продолжал дядя, увидев, что я кончил читать,--
этот Хозисон -- капитан торгового брига "Завет" из. Дайсета,и у меня с ним
дела.Намбыс тобой пойти сейчасс этиммальчонкой: ябы тогда заодно
повидался с капитаном, в "Боярышнике" или наборту "Завета", если требуется
подписать какие-то бумаги, а оттуда, не теряя даром времени, мыможем прямо
пойти к стряпчему, мистеру Ранкилеру. Мое слово, после всегочто случилось,
для тебя теперь мало значит, но Ранкилеруты поверишь. Он у доброй половины
местного дворянства ведет дела, человек старый,очень уважаемый;да к тому
жеон знавал твоегодеда.Я постоял в раздумье.Там, куда он меня зовет,
многокораблей,астало быть,многонароду;на людях дядя не отважится
применить насилие, да и пока с нами юнга, опасаться нечего. А уж на месте я,
верно, сумеюзаставить дядю пойти кстряпчему,даже еслисейчасонэто
предлагает лишьдля отвода глаз.
И потом, как знать, нехотелось лимне в
глубине души поближе взглянуть на море и суда! Не забудьте, что я всюжизнь
прожилвгорах, вдали отпобережья, и всего два дняназад впервые увидел
синюю гладьзаливаи на немкрохотные,словно игрушечные, корабликипод
парусами. Так или иначе, но я согласился.
-- Хорошо, -- сказал я. -- Давайте сходим к переправе.
Дядя напялил шляпу и кафтан,нацепил старый ржавый кортик, мы загасили
очаг, заперли дверь и двинулись в путь.
Дорога проходила по открытому месту,и холодный северо-западныйветер
бил нам в лицо. Был июнь месяц,в траве белели маргаритки, деревья стояли в
цвету, аглядянанашисиниеногтиионемевшиезапястья, можнобыло
подумать, что, наступила зима и все вокруг прихвачено декабрьским морозом.
Дядя Эбенезер тащилсяпо обочине,переваливаясь с боку на бок, словно
старый пахарь,возвращающийсяс работы. За всю дорогуонне проронилни
слова, ияпоневолеразговорилсяс юнгой.Тотсказал,чтозовутего
Рансомом, что в море он ходит с девяти лет, а сколько ему сейчас, сказать не
может,потому что сбилсясо счета. Открыв грудь прямонаветру,он,не
слушая моих увещаний, что так недолго застудиться насмерть, показал мне свою
татуировку; онсыпал отборнойбранью кстати инекстати, но получалось это
неумело,по-мальчишески; он важноперечислял мнесвоигеройские подвиги:
тайныекражи,поклепыидажеубийства,--ностакиминевероятными
подробностями, с таким пустым ибеспомощным бахвальством, что поверить было
никак нельзя, а не пожалеть его невозможно.
Я расспросил егопро бриг -- он объявил, что это лучшее судно на свете
-- и про капитана, которого он принялся славословитьс не меньшим жаром. По
его словам, выходило, что Хози-ози (так он по-прежнему именовал шкипера)--
из тех,кому не страшен ничерт,ни дьявол, кто, как говорится,"хоть на
страшныйсуд прилетитна всехпарусах",чтонрава он крутого: свирепый,
отчаянный, беспощадный. Ивсемэтим беднягаприучилсебявосхищатьсяи
такогокапитана почитал морским волкоминастоящиммужчиной!Всего один
изъян видел Рансом в своем кумире.
--Толькоморяк онникудышный, -- доверительно сообщилонмне.--
Управляетбригоммистер Шуан, этот-- моряк, каких поискать, верьслову,
тольковыпить любит!Глянь-ка!--Тут онотвернулчулок ипоказал мне
глубокую рану, открытую, воспаленную-- у меня при виде нее кровь застыла в
жилах, -- и гордо прибавил: -- Это все он, мистер Шуан!
--Что? -- вскричал я.-- И ты сносишь от него такие зверства? Да кто
ты, раб, чтобы с тобой так обращались?
-- Вот именно! -- подхватил несчастный дурачок, сразувпадая вдругую
крайность.-- И он еще этоузнает! --Он вытащил из чехла большой нож, по
его словам,краденый.--Видишь?-- продолжал он. --Пускайпопробует,
пускай только посмеет! Я ему удружу! Небось, не впервой! -- ив подтверждение
своей угрозы выругался, грязно, беспомощно и не к месту.