Когда я достиг вершины, уже совсем рассвело. От брига не осталось
и следа; должно быть, он снялся с рифа изатонул. Шлюпки тоже нигде не было
видно. В океане -- ни единого паруса, на суше, насколько хватало глаз, -- ни
человека, ни жилья.
Страшнобылодуматьоб участи,постигшей моихнедавнихспутников,
страшноглядетьдальше на эти пустынныеместа. Да у меня и безтого было
довольнонапастей: промокшееплатье,усталость, атутещеживотстало
подводить отголода.И я двинулся навостокпо южномуберегу внадежде
набрестинакакой-нибудьдомишко,обогреться, авозможно,иразведать
кое-что о тех, с кемменяразлучило несчастье. На худой конец, рассудил я,
скоро взойдет солнце и хоть одежду мне высушит.
Немного спустямне преградил дорогузаливчик или, бытьможет,узкий
фиорд;он,казалось,довольноглубоковдавалсявсушу,атаккак
переправиться через него мне было не на чем, то поневоле пришлось свернуть и
попробовать обойти его стороной. Идтибыло попрежнему очень трудно; по сути
дела,не только весьИррейд,ноиприлегающий к немукусок Малла,так
называемыйРосс, --этосплошное нагромождениегранитныхскал,а между
скалами густо растут кусты вереска. Сначала заливчик, как я и предвидел, все
сужался, но через некоторое время, к удивлению моему, стал вновь раздаваться
вширь.Я только озадаченно поскреб в затылке, все еще не догадываясь, в чем
тут дело, пока, наконец, дорога вновьне пошлавгору иу меня мгновенно
вспыхнула догадка: земля, на которую меня забросило, -- бесплодный крохотный
островок, со всех сторон отрезанный от суши солеными водами океана.
Вместо долгожданного солнца поднялся густой туман, а там и дождь пошел,
так что положение у меня было самое плачевное.
Ястоялподдождем,дрожаот холодаигадая, какбыть, покане
сообразил, чтоможно попробоватьперейти заливчик вброд. Вновь япоплелся
назад ксамому узкому месту, вошел в воду. Однако в каких-нибудь трех ярдах
от берегапровалился по самую макушку и если не покончил на том все счеты с
жизнью, то спасла меня лишь милость господня, а не собственное благоразумие.
Нельзя сказать,чтобыясильновымок -- мокнуть дальшевсеравнобыло
некуда, --нопосле этойнезадачи досмерти продрог и, утративеще одну
надежду, еще больше пал духом.
И тогда-то явдругвспомнил о рее. Если она помогламне выбраться из
"толчеи", то переправиться через тихий узенькийзаливчик поможет и подавно.
С этой мысльюя храбро двинулся в гору напрямикчерез весь островок, чтобы
достатьреюипринестисюда.Путьбылнеблизкийитяжелыйвовсех
отношениях; и если бы надежда не придавала мне силы, я уж, наверно, свалилсь
бы наземьи отказался отсвоейзатеи.То ли отморскойводы,то ли от
поднимающейся лихорадки, меня томила жажда, по дороге я останавливался и пил
илистую болотную водицу.
Наконец, едва живой, я дотащился до своейбухты и с первого же взгляда
заметил, что рея, пожалуй, не там, где я ее бросил, аподальше.
Наконец, едва живой, я дотащился до своейбухты и с первого же взгляда
заметил, что рея, пожалуй, не там, где я ее бросил, аподальше. Снова полез
вводу, уже в третий раз... Гладкое, твердоепесчаноедно пологоуходило
вниз,иявсешел, покуда незабрел посамуюшеюимелкаярябьне
заплескалась мне в лицо. Здесь я уже с трудом доставал до дна и зайти дальше
неотважился. Арея, как ни вчем небывало, мирнопокачивалась на воде
шагах в двадцати от меня.
Досихпор ядержался стойко, но этого последнего удара невынес и,
ступив на берег, бросился на песок и разрыдался.
Овремени, проведенномна острове, мнепосейденьтак мучительно
вспоминать,чтоявынужденнеостанавливатьсяна подробностях. Во всех
книжках читаешь,чтокогдалюди терпяткораблекрушение, унихлибо все
карманы набиты рабочим инструментом, либоморекак по заказу выносит вслед
заними на берег ящик с предметами первой необходимости. Со мной получилось
совсем иначе. В карманах у меняне нашлось ничего, кроме денегда Алановой
серебряной пуговки, и сноровки моряцкой тоже не хватало, потомучто вырос я
вдали от моря.
Правда, я слыхал, что морские моллюски считаются съедобными, а в скалах
на островке я находилвеликое множествораковин--блюдечек",которых с
непривычкиедва ухитрялся отдирать, не зная, что туттребуется проворство.
Водилисьздесьи маленькиеулитки,которые унасвШотландиизовутся
рожками, а уангличан,по-моему, башенками.Эти-тоблюдечкиирожкии
служили мне пищей,я их глоталхолодными,живьем и с голодухинапервых
порах находил превкусными.
Возможно, на них былсейчас не сезон; возможно, вокруг моегоостровка
было что-то неладное с водой.Так или иначе, не успел я справиться с первой
порциейракушек, какмне сделалосьдурно, к горлу подступилатошнота,и
после я долго отлеживался,едва живой.Втораяпроба тогожекушанья--
впрочем,другого-то ине было--сошлаудачнееиподкрепила мои силы.
Вообще, пока я жил на островке, я никогда не знал наверное, чего ждать после
того,какпоешь;одинразобойдется,другой-- вывернетнаизнанку, а
определять, какого моллюска не принимает мое нутро, я так и не научился.
Весьдень дождь лилкакиз ведра,островокпропитался влагой точно
губка, нигде несыскать было сухогоместечка,и когда я улегсянаночь,
примостясь между двумя нависшими валунами, ноги у меня мокли в болоте.
Надругойдень яисходил весьостроввдольипоперек.Нигдене
обнаружилосьхотьсколько-нибудь сносногоуголка;всетот жепустынный
камень и никаких признаков жизни, лишь пернатая дичь, которую мне не из чего
было подстрелить,да чайки, внесметном количествегнездившиеся в дальних
скалах.Но на севере заливчик, вернее, пролив, отделяющий Иррейд отРосса,
переходил в бухту, а она, в свою очередь, открывалась на Айонский пролив, --
ивотэти-то места я и выбрал себе под дом, хотя от одной мысли, что такое
место можно назвать домом, я, наверно, не сдержал бы горьких слез.