-- Я-то не страшусь
правосудия моей отчизны.
-- Как будто это твоя отчизна! И как будто ктонибудь станет судить тебя
здесь, на земле Стюартов!
-- Не все одно, где, -- сказал я. -- Всюду Шотландия.
--На тебяглядя, друг, иной разтолько руками разведешь,-- сказал
Алан. -- Ты возьмивтолк: убит Кемпбелл. Стало быть, суд держать будутв
Инверэри, ихнемкемпбелловском гнезде; пятнадцать душ Кемпбеллов на скамьях
присяжных,а в судейскомкреслеразвалится всемКемпбелламКемпбелл--
герцог,сталобыть.Правосудие,говоришь,Дэвид?Правосудиебудет
точь-в-точь такое же, какое Гленур обрел сегодня на горной тропе.
Признаться, я оробелнемного, и оробел бы куда больше,когда бы знал,
как безошибочно сбудутся Алановы предвещания; и то подумать, лишь в одном он
пересолил:всегоодиннадцатьизприсяжныхбылиКемпбеллы;впрочем,и
остальныечетверо всецелоподчинялись герцогу,такчто это было не столь
важно, как можетпоказаться. Ивсе жея заспорил, что Алан несправедлив к
герцогу Аргайлскому, вельможе здравомыслящему и честному, даром, что он виг.
-- Как же! --усмехнулся Алан. -- Виг-то он виг, кто сомневается; но и
того у него не отнимешь, что он своему клану отменный предводитель.Клан-то
чтоподумает, ежели застрелилиКемпбелла, а на виселицу никто не вздернут,
хотя верховный судья -- их же собственный вождь? Правда, яне раз примечал,
-- закончилАлан, -- у вас, равнинных жителей, нетуясного понятия отом,
что хорошо, а что дурно.
Тутяневыдержал ирасхохоталсяво всегорло;каково ж было мое
удивление, когда и Алан, мне под стать, залился веселым смехом.
-- Нет-нет, Дэвид, -- сказал он. -- Мы в горах, и уж раз я тебе говорю:
"Надоудирать",-- нераздумывай,удирайбез оглядки. Согласен,не мед
хорониться в горахда лесах и маяться с голодухи, но куда солоней угодить в
железы и сидеть под замком у красных мундиров.
Я спросил,куда же нам бежать, и,когда он сказал: "На юг",--стал
охотней склоняться ктому, чтобы идти с нимвместе;честно говоря, мне не
терпелось вернутьсядомойисполна рассчитатьсясдядюшкой. Кроме того,
словаАлана,чтооправосудиинеможетбытьречи,прозвучалиочень
убежденно, и я сталпобаиваться,не правли он.Извсехсмертей, прямо
сказать,виселицу я избрал бы последней; изображение этогожуткого снаряда
(я видел его однажды на картинке к балладе, купленной у бродячего торговца),
с поразительной ясностью предсталопред моимвнутреннимвзором и отбило у
меня всякую охоту довериться правосудию.
-- Была не была, Алан, -- сказал я. -- Иду с вами.
-- Только знайнаперед, это неигрушки, --сказал Алан.--Ни тебе
перин, ни одеял, а сплошь да рядом еще ипустое брюхо. Ложе делить будешь с
куропатками, жить как загнанный олень; спать, не выпуская из рук оружия. Да,
брат, немалотяжких миль придетсяотшагать, пока минует опасность! Ятебя
загодя упреждаю, потому что сам изведал такую жизнь до тонкости.
Да,
брат, немалотяжких миль придетсяотшагать, пока минует опасность! Ятебя
загодя упреждаю, потому что сам изведал такую жизнь до тонкости. Ноесли ты
спросишь, какой есть другой выбор, я скажу: никакого. Либо со мною по тайным
тропам, либо на виселицу.
-- Выбор нетрудный, -- сказал я, и мы скрепили наш уговор рукопожатием.
--Атеперь глянем-ка снова одним глазком на красные мундиры.-- И с
этими словами Алан повел меня к северо-восточной опушке леса.
Выглянув из-задеревьев,мыувидали широченныйгорный склон,почти
отвеснообрывающийсявводызалива. Вокруг громоздились утесы, щетинился
вереск, корежилсячахлыйберезняк,а вдалеке,натом краюоткоса,что
смотрел на Баллахулиш,вверх-вниз, то на холм, товложбину,тянулись, с
каждойминутойстановясь всеменьше, крохотныекрасныефигурки.Стихли
воинственные крики: видно, крепко притомились солдаты; и все-таки они упрямо
шли последу,несомненно,втвердой уверенности, чтовот-вотнастигнут
беглецов.
Алан следил за ними с затаенной усмешкой.
-- Н-да, -- протянул он, -- порядком умаются ребята, пока раскусят, что
к чему! И, значит, нам с тобой, Дэвид, не возбраняется еще малость перевести
дух, посидеть, закусить и отхлебнуть из моей фляги. Потом двинемся на Охарн,
имение родича моего Джемса Глена, там мне надо забрать свое платье, оружие и
денег взять на дорогу; а потом, Дэвид,крикнем, как водится: "Удача, ступай
за мной!" -- и попытаем счастья на вольном просторе.
Мы снова сели и принялись есть и пить, и с нашего места видно было, как
опускается солнцепрямо в могучие, дикие инелюдимые горы, среди каких мне
сужденобылоотнынестранствоватьсмоимсотоварищем. Отчастина этом
привале,отчастипосле, на пути в Охарнмырассказалидругдругу,что
приключилось скаждым за это время;и кое-какиеизАлановыхпохождений,
самые важные и самые любопытные, я поведаю здесь.
Итак,едва схлынул вал, которыйменясмыл, он подбежал к фальшборту,
нашарил меняглазами, тотчаспотерялиз виду, снова увидел,когдая уже
барахталсяв водовороте, инапоследокуспел разглядеть, как я цепляюсь за
рею. Это-то и вселило в него надежду, что я,можетбыть, все-таки выберусь
на сушу, и навело на мысль расставить для меня за собою те путеводные знаки,
которые -- за мои прегрешения -- привели меня на злосчастную эпинскую землю.
Межтем сбригаспустилинаводушлюпку,и человекадва-три уже
погрузилисьвнее, но тутнакатилавтораяволна,еще огромнеепервой,
подняла бриг с рифа и, уж наверно, отправила бы его ко дну, если б онснова
не напоролся на торчащий зуб скалы. Когда корабльсел на риф первый раз, он
ударился носом, и корма его ушла вниз. Теперь же корма задралась в воздух, а
нос зарылся в море,и тогдавносовойлюк, словнос мельничной плотины,
потоками хлынула вода.
Дальшепроизошлотакое, что, дажерассказываяобэтом,Аланвесь
побелел.