Я твердил мысленно,какне раз
твердил и после, две строки из нашего шотландского псалма:
В ночи тебя не сразит луна,
Солнце не сгубит днем...
-- И воистину, не иначе, как по милости господней не сгубило нас солнце
в тот день.
Наконец, часа в два пополуднитерпеть не стало сил, так что отныне нам
приходилосьнетолькопревозмогатьболь,но и одолевать искушение.Ибо
солнце чуть передвинулось на запад,ак востоку,именностойстороны,
которая быласкрытаотсолдат, нашаскала стала отбрасыватькоротенькую
тень.
-- Двум смертямнебывать, аодной неминовать,--объявилАлан,
скользнул за край выемки и опустился на землю с теневой стороны.
Я без колебаний сполззаним исразу упал врастяжку, так слаби так
нетвердна ногах был я от долгой пытки солнцем. Час, еслине два пролежали
мы здесь, точно избитые с головы до пят и вконец обессиленные, прямо на виду
у всякого солдата, какому вздумалосьбы сюда прогуляться. Однако ниединой
души не было,всепроходилипо другуюсторону скалы-- она дажетеперь
по-прежнему служила нам щитом.
Мало-помалукнам стали возвращаться силы;солдатымежтем перешли
ближе к реке, и Алан предложил -- была не была -- трогаться в путь. Меняже
в те минуты страшило лишь одно: как бы снова не пришлось лезть на скалу; все
прочеебыломненипочем;итак,мытутжеприготовилиськпоходуи
заскользили друг за дружкой от скалы к скале;в тени ползли, распластавшись
по земле; в других местах бежали, замирая от страха.
Солдаты, кое-как обыскавнизовьедолины, видимо, осовели от духоты, и
рвения у них поубавилось; они дремали, стоя на часах, а если и караулили, то
лишь берега; имы все тем же способом, прижимаясь как могли к подножию гор,
потихонькууходиливседальшеотнихвниз поущелью.Правда,такого
изнурительного занятияя еще не знавал. Туттребоваласьсотня глазина
руках,ина ногах,ина затылке,чтобы средискал и.выбоин, гденас
ежеминутномоглиуслыхать разбросанные тамисямчасовые,ниразуне
очутиться на виду.Наоткрытыхплощадках проворствоеще нерешало дела,
требоваласьсмекалка,чтобывмигоценитьнетольковсякую складочку и
бугорококрест, но и надежность всякого камня, на который ставишь ногу; ибо
квечерувоцарилось такоебезветрие,что покатившаясягалька гремелав
неподвижном воздухекак пистолетныйвыстрелибудилавхолмах и утесах
чуткое эхо.
Как нимедленномы двигались, а к заходу солнцаодолели значительное
расстояние, хотя тот часовойвсе равно еще торчал унас навиду. Но вдруг
нам встретилосьнечто такое, что все наши страхимигомпозабылись; то был
глубокий быстрый ручей, которыймчался вниз, чтобы слить свои воды с речкой
ущелья. При виде его мы бросились наземь ипогрузили в воду голову и плечи.
При виде его мы бросились наземь ипогрузили в воду голову и плечи.
Уж не скажу, что было сладостней:целительная прохладапотока, пронизавшая
нас, или блаженство напиться вволю.
Такмылежали,скрытые берегами,пили и никакнемоглинапиться,
плескали водусебена грудь, отдавали рукиво властьбыстротечных струй,
покуда запястья не заломилоот холода;и наконец, точнорожденные заново,
вытащиликулекс мукой и примялись мешать в железнойплошке драммак.Это
хоть и просто-напросто размазня из овсяной муки, смешанной с холодной водой,
авсе ж вполне сноснаяедана голодный желудок; когда не из чего развести
костерили же (как случилось с нами)есть веские причины его не разводить,
драммак -- сущее спасение для тех, кто скрывается в лесах и скалах.
Едва стало смеркаться, мы снова двинулись в путь, напервыхпорах так
же осторожно, но вскоре осмелели, выпрямились во весь рост и прибавили шагу.
Мы шли запутанными тропами, петляли по горным кручам, пробирались вдоль края
обрывов;к закатунабежали облака,ночьспускалась темная, свежая; яне
слишком устал, только непрерывнотомилсястрахом, как бы не сорваться и не
полететь с такой высоты; а куда мы шли, и гадать перестал.
Новотвзошла луна, а мы все брели вперед; она была в последней своей
четверти идолго не выходилаиз-затуч, но потом выкатилась и засияла над
многоглавымскопищем темныхгори отразиласьдалеко внизу в узкой излуке
морского залива.
При этом зрелище мы остановились: я от изумления, чтозабрался в такую
высь, гдеступаешь (так мне почудилось)прямо по облакам; Алан же -- чтобы
проверить дорогу.
Как видно, он остался доволен; во всяком случае, ясно было, что, по его
расчетам, услышатьнас неприятель уже неможет,потому чтовесьостаток
нашегоночногоперехода онзабавырадинасвистывал на разныелады:то
воинственные мелодии, то развеселые, то заунывные; плясовые, от которых ноги
самишли веселей; напевы моейродимой южной стороны,которые так и манили
домой, кмирнойжизни безприключений; так заливалсясвистомАлан среди
могучих, темных, безлюдных гор, которые одни окружали нас в дороге.
ГЛАВА XXI. ПО ТАЙНЫМ ТРОПАМ. КОРИНАКСКИЙ ОБРЫВ
Как ни рано светает в начале июля, абыло еще темно, когда мы дошли до
цели: расселиныв макушкевеличавой горы, с торопливым ручьемпосредине и
неглубокойпещеркойсбокувскале. Сквознаяберезовая рощицасменялась
немногодальшесосновымбором.Ручейизобиловалфорелью;роща--
голубями-вяхирями;надальнемкосогоребезумолкупересвистывались
кроншнепы,и кукушектут водилось несметноемножество. С устьярасселины
виднелся узкийречной залив,гдекончаетсяэггинская земля, а за ним уже
начинался Мамор.Стакой высоты это былазахватывающая картина,ияне
уставал сидеть и любоваться ею.
Расселина называлась Коринакския обрыв, и, хотя на такой вышине и столь
близко от моряее часто застилали тучи, это был, в общем, славный уголок, и
те пять дней, что мы здесь прятались, пролетели легко и незаметно.