Один раз я даже упал, просто ноги
подломились, и Алан на мгновение насторожился; но я так проворно встал и так
бодро тронулся дальше, что вскоре он забыл об этом случае. Я то горел, как в
огне, тостучал зубами отозноба.Колотьев боку становилосьневозможно
терпеть. Подконец я понял, что дальше плестисьне всилах, и вдругменя
обуяло желание выложитьАлану все начистоту, дать волю гневу и единым духом
покончить все счеты с жизнью. Он как раз обозвал меня "виг". Я остановился.
-- Мистер Стюарт,-- проговорил я, и голос мойдрожал, какнатянутая
струна, -- вы менястарше, и вам бы следовало знать, каксебя вести. Ужель
выничегоумнееизабавнейненашли,чемколотьмнеглазамоими
политическимиубеждениями?Яполагал,что,когдалюдирасходятсяво
взглядах, долг джентльмена вести себя учтиво; кабы не так, будьте уверены, я
вас сумел бы уязвить побольнее, чем вы меня.
Алан стоялпередо мною, шляпа набекрень, руки в карманах, чуть склонив
головунабок. При свете звезд мневиднобыло, как онслушаетс коварной
усмешкой, а когда я договорил, он принялсянасвистывать якобитскую песенку.
Еесочиниливнасмешку над генераломКоупом,когдаон былразбитпри
Престонпансе.
Эй, Джонни Коуп, еще ноги идут?
И барабаны твои еще бьют?
И тутясообразил, чтосамАланбилсяв день сражения настороне
короля.
-- Что этовам, мистер Стюарт, вздумалось выбрать именноэту песенку?
-- сказал я. -- Уж не для того ли, чтоб напомнить, что вы были биты и теми и
этими?
Свист оборвался у Алана на устах.
-- Дэвид! -- вымолвил он.
-- Но такимзамашкам пораположитьконец,--продолжал я, --ия
позабочусь, чтобы отныне выомоем короле и моих добрых друзьях Кемпбеллах
говорили вежливо.
-- Я -- Стюарт... -- начал было Алан.
--Да-да, знаю, -- перебил я, --иносите имя королей. Не забывайте,
однако, чтоя в горах перевидал немало таких, кто его носит, и могу сказать
о них только одно: им очень не грех было бы помыться.
-- Ты понимаешь, что это оскорбление? -- совсем тихо сказал Алан.
-- Сожалею, если так,-- сказал я, -- потомучтоя еще не кончил;и
коли вам присказка не по вкусу, так и сказка будет не по душе. Вас травили в
полевзрослые, невеликаж вамрадостьотыграться на мальчишке.Вас били
Кемпбеллы,билиивиги,вытолькострекачазадавали,какзаяц.Вам
приличествует о них отзываться почтительно.
Алан стоял как вкопанный, полы плаща его развевались за ним на ветру.
-- Жаль, -- наконецсказалон.-- Но бывают вещи,которыеспустить
нельзя.
-- Вас и не просят ничего спускать, -- сказал я. -- Извольте, я к вашим
услугам.
-- К услугам? -- переспросил он.
-- Да-да, я к вашим услугам.
-- Да-да, я к вашим услугам. Я непустозвон и небахвал, как кое-кто.
Обороняйтесь, сударь! -- и,выхватив шпагу, я изготовилсякбою, как Алан
сам меня учил.
-- Дэвид! -- вскричал он. -- Да ты в своем уме?
Я не могу скрестить с тобою шпагу. Это же чистое убийство!
-- Раньше надо было думать, когда вы меня оскорбляли, -- сказал я.
-- Ито правда! -- воскликнул Алан и, ухватясь рукой за подбородок, на
миг застылв тягостной растерянности. --Истинная правда,-- сказалон и
обнажил шпагу. Но я еще не успел коснуться ее своею, как он отшвырнул оружие
и бросился наземь. -- Нет-нет, -- повторял он, -- нет-нет. Я не могу...
При видеэтогопоследниеостатки моей злостиулетучились,осталась
только боль, и сожаление, и пустота, и недовольство собой. Я ничего на свете
не пожалел бы,чтобвзятьназад то,что наговорил;норазвесказанное
воротишь? Я сразувспомнил былую добротуАлана иего храбрость, и какон
меня выручал, и ободрял, и нянчился со мной,когданам приходилось трудно;
потом явспомнил свои оскорбленияи понял, чтолишилсяэтого доблестного
друганавсегда. В тот жемиг мне занеможилось вдвойне,в бокурезало как
ножом. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание и упаду.
Тут меня и осенило: никакие извинения не сотрут того, что мною сказано;
тут нечего и думать, такой обиды не искупить словами. Да, оправдания были бы
тщетны,зато единыйзов о помощи можетворотить мнеАлана. И я превозмог
свою гордость.
-- Алан! -- сказал я. -- Помогите мне, не то я сейчас умру.
Он вскочил с земли и оглядел меня.
-- Яправдуговорю,-- сказал я.-- Кончено дело. Ох, доведите меня
только хоть до какой-нибудь лачуги -- мне легче там будет умереть.
Прикидыватьсяне было нужды; помимо воли яговорилжалобным голосом,
который тронул бы и каменное сердце.
-- Идти можешь? -- спросил Алан.
-- Нет, -- сказаля, -- без помощи не могу. Ноги подкашиваются вот уже
час, наверно;в бокужжет, как каленым железом; нет мочи вздохнуть. Если я
умру, Алан, вы меня простите? В душе-то я вас все равно любил-- даже когда
сильней всего злился.
-- Тише,не надо! -- вскричал Алан. -- Неговори ничего!Дэвид, друг
сердечный, да ты знаешь... -- Он замолк, чтобы подавить рыдание. -- Давай, я
тебя обхвачу рукой, вот так! -- продолжал он. -- Теперь обопрись хорошенько.
Чертпобери, гдеже найтижилье? Погоди-ка, мы ведьв Бэлкиддере,здесь
домов сколько хочешь, и к тому же здесь живут друзья. Так идти легче, Дэви?
-- Да, так, пожалуй, дойду, -- и я прижал его руку к себе.
Он опять едва не заплакал.
-- Знаешь что, Дэви, никудышный я человек, вот ивсе; ни разуменияво
мне, ни доброты. Какбудто немог запомнить, что ты совсем еще дитя, и что
тебя, конечно, ноги не держат! Дэви, ты постарайся меня простить.
-- Дружище, довольно обэтом! -- сказал я. -- Оба мы хороши, чего там!
Какие есть, такими надо приниматьдруг друга, дорогой мой Алан! Ой, до чего
же бок болит! Да неужели тут нет никакого жилья?
-- Я найду тебе кров,Дэвид, -- твердо сказалАлан.