Деревенькаэтапримостиласьвозле самойводы,прямо
напротив городаКуинсферри по ту сторону залива. На том и другом берегу над
крышами курился дым, авокруг поднимались дымки других деревушек и селений.
На полях шла жатва; два корабля стояли на якоре, по заливу -- одни к берегу,
другиев море-- шли лодки.Всездесь радовало глаз; я гляделине мог
наглядеться на обжитые, зеленые, возделанные холмы и на прилежных тружеников
полей и вод.
Так-то онотак; авсе же дом мистера Ранкилера, где меня, несомненно,
ожидало богатство, оставался попрежнемунаюжном берегу,асамя-- на
северном,вубогом,непо-нашемусшитомплатье,в кармане трижалких
шиллинга, за поимку назначена награда, и единым спутником у меня -- человек,
объявленный вне закона...
-- Ах, Алан, вдуматься только! -- сказал я. -- Вон тамменяждет все,
что душе угодно, птицы летяттуда,лодкиплывут -- всякому, кто пожелает,
путь свободен, одному лишь мне нельзя! Прямо сердце надрывается!
В Лаймкилнсе мы зашли в трактирчик, который от другихдомовотличался
толькознакомнад дверью, икупилиу миловидной девушки-служанки хлеба и
сыра. Едумы взяли с собой в узелке, облюбовав шагах в пятистах за селением
прибрежный лесок, где рассчитывали посидетьи закусить. Подороге ятои
дело заглядывался на противоположный берег и тихонько вздыхал; Алан же, хотя
меня это в тот час не слишком занимало, погрузился в задумчивость. Но вот он
стал на полпути.
--Приметил ты девушку, укоторой,мыэтопокупали? -- спросил он,
похлопав по узелку.
-- А как же, -- ответил я. -- Девица хоть куда.
-- Тебе понравилась? -- вскричал он.-- Э,другДэвид,вотславная
новость.
-- Ради всего святого, почему? -- спросил я. -- Нам-то что от того?
-- А вот что, --сказал Алан, и вглазах его заплясализнакомыемне
бесенята. -- Я, понимаешь,питаю надежду, что теперьмысумеем заполучить
лодку.
-- Если б наоборот, тогда еще пожалуй, -- сказал я.
-- Это по-твоему, -- сказал Алан. -- Я же не хочу, чтоб девчонка в тебя
влюбилась, Дэвид, пускай толькопожалеет;а дляэтого вовсе не требуется,
чтобы ты пред неюпредсталкрасавцем.Дай-ка я посмотрю, -- он придирчиво
оглядел меня со всехсторон. -- Да, бытьбы тебе еще малостьпобледнее, а
впрочем, вполнесгодишься: нето калекасирый, не то огородное пугало--
словом,в самый раз.Ану,направо кру-гом,шагом марш назадв трактир
добывать себе лодку!
Я, смеясь, повернул вслед за ним.
--ДэвидБэлфур,--сказал он, -- тыу нас, на свойлад,большой
весельчак, и такая работенка тебе, спору нет, --одна потеха. При всем том,
из любви кмоей шкуре(актвоей собственной иподавно), тыужсделай
одолжение, отнесись к этой затее серьезно. Я, правда, собрался тут разыграть
одну шутку, да подоплека-тоу нее нешуточная: по виселице на брата. Так что
сделай милость, заруби себе это на носу и держись соответственно случаю.
Я, правда, собрался тут разыграть
одну шутку, да подоплека-тоу нее нешуточная: по виселице на брата. Так что
сделай милость, заруби себе это на носу и держись соответственно случаю.
-- Ладно уж, -- сказал я, -- будь по-вашему.
На краю селения Алан велел мневзятьего под руку иповиснуть на нем
всейтяжестью,будтоясовсем изнемог;акогда он толкнул ногойдверь
трактира,он ужепочти внес меня вдомна руках.Служаночку (как того и
следовало ожидать), кажется, озадачило, что мы воротились так скоро, но Алан
безвсякихобъяснений подвел меня кстулу,усадил,потребовал стаканчик
виски, споил мнемаленькими глотками, потом наломал кусочками хлеб исыр и
стал кормить меня,как нянька,ивсеэтоспроникновенным, заботливым,
сострадающим видом, который исудью сбил быс толку. Ничего удивительного,
что служанка не осталась равнодушной к столь трогательнойкартине:бедный,
поникший,обессиленныйюноша ивозле него--отеческинежный друг. Она
подошла и встала рядом, опершись на соседний стол.
-- Что это с ним стряслось? -- наконец спросила она.
Алан,квеликому моемуизумлению,накинулсяна нее чутьлинес
бешенством.
-- Стряслось?!--рявкнул он.-- Парень отшагал столько сотенмиль,
сколькоунего волос вбороде не наберется,и спать ложился нена сухие
простыни, акудачаще в мокрый вереск. Она еще спрашивает,что стряслось!
Стрясется,я думаю! "Что стряслось", скажет тоже!.. --И, недовольно бурча
себе под нос, снова принялся меня кормить.
-- Молод он еще для такого, -- сказала служанка.
-- Куда уж моложе, -- ответил, не оборачиваясь, Алан.
-- Ему верхом бы, -- продолжала она.
-- А где я возьму для него коня? -- вскричал Алан, оборачиваясь к ней с
тою же показной свирепостью. -- Красть, по-твоему, что ли?
Я думал, что от такой грубости она обидится и уйдет -- онаи впрямь на
времяумолкла. Но мой приятель мой хорошо знал, что делает; как ни прост он
был в делах житейских,а на проделки вроде этой в нем плутовства былохоть
отбавляй.
-- А вы из благородных, -- сказала она наконец, -- но всему видать.
-- Еслии так, что с того? -- сказал Алан, чуть смягчившись (по-моему,
помимо воли) при этомбесхитростном замечании. -- Ты когда-нибудьслыхала,
чтобы от благородства водились деньги в кармане?
Вответонавздохнула,словносамабылазнатнаядама,лишенная
наследства.
-- Да уж, -- сказала она. -- Что правда, то правда.
Между тем, досадуяна роль, навязанную мне, ясидел, какбудтоязык
проглотил, мне и стыднобыло и забавно; нов этот мигпочему-то сделалось
совсемневмоготу, и я попросил Алана более не беспокоиться, потомучто мне
уже легче. Слова застревали у меня в глотке; я всю жизнь терпеть не мог лжи,
однакодляАлановойзатеисамозамешательствомоевышлокстати,ибо
служаночка, бесспорно, приписала мой охрипший голос усталости и недомоганию.