Однако когда он наконец набрался духу открытьрот, толишь для того, чтобы
сообщить мне (вполне уместно, как я подумал), что становится стари немощен
и рассчитывает на мою" помощь по дому и в огороде.
Я ответил, что охотно ему послужу.
-- Тогда начнем. -- Он вытащил из кармана заржавленный ключ. -- Вот, --
объявил он. -- Этот ключ от лестничной башни в том крыле замка. Попасть туда
можнотолькоснаружи,потомучтотачастьдоманедостроена.Ступай,
поднимись по лестницеи принесимнесундучок,чтостоитнаверху. В нем
хранятся бумаги, -- добавил он.
-- Можно взять огня, сэр? -- спросил я.
-- Ни-ни, -- лукаво сказал он. -- Никаких огней в моем доме.
-- Хорошо, сэр. Лестница крепкая?
-- Великолепная лестница, -- сказал он и,когда яповернулся к двери,
прибавил: -- Держись ближе к стене, перил нету. Но сами ступеньки хоть куда.
Я вышел; стояла ночь. Вдали по-прежнему завывалветер,хотя до самого
замка Шос не долетало ни единогодуновения.Кругом стало еще непроглядней;
хорошо хоть, что до двери лестничной башни, замыкавшей недостроенноекрыло,
можно было пробраться ощупью вдоль стены. Я вставил ключ в замочную скважину
инеуспел егоповернуть, каквнезапно,в полномбезветриии гробовой
тишине,повсемунебуярымсветомполыхнулазарница--и сновавсе
почернело. Я должен был закрыть глаза рукой, чтобы привыкнуть ктемноте, но
все равно вошел в башню наполовину ослепленный.
Внутристояла такая плотная мгла,что,казалось, нечемдышать; но я
переступал с великой осторожностью, вытянув вперед руки, и вскоре пальцы мои
уперлись встену,анога наткнуласьнанижнюю ступеньку.Стена, какя
определилнаощупь,была сложенаиз гладко отесанногокамня,лестница,
правда,узковатая икрутая, была тоже каменнаясгладко отполированными,
ровными,прочнымиступенями.Памятуянапутствиедядинасчетперил,я
держался как можно ближе к стене ив кромешной темноте, с бьющимся сердцем,
нащупывал одну ступеньку за другой.
Замок Шос, помимо чердака, насчитывал целых пять этажей. И вот, по мере
того как я взбирался все выше, мне казалось,что на лестнице становится все
легчедышать, а мрак чуточку редеет, и я только дивился, отчего бы это, как
вдруг опять сверкнула зарница и тотчас погасла. Если я не вскрикнул, то лишь
оттого,что страх сдавилмнегорло; если неполетел вниз,то скорейпо
милости провидения, ане из-за собственной ловкости. Свет молнии ворвался в
башню со всех сторон сквозь бреши в стене; оказалось, что я карабкаюсь вверх
как быпо открытым лесам; мало того: этой мимолетной вспышки было довольно,
чтобы я увидел, что ступеньки разной длины и в каких-нибудьдвухдюймах от
моей правой ноги зияет провал.
Таквот она какова, эта великолепная лестница! С этоймыслью какая-то
злобная отвагавселиласьмне в душу.Мойдядязаведомо послал меня сюда
навстречу грознойопасности,может быть,навстречусмерти.
И я поклялся
установить "может быть" или "бесспорно", даже еслисломаю себе на этом шею.
Я опустился на четвереньки и с черепашьей скоростью двинулся дальше вверх по
лестнице,нащупываякаждыйдюйм,пробуяпрочностькаждого камня. После
вспышкизарницы тьма словносгустиласьвдвое;малотого,наверху,под
стропилами башни,подняли страшную возню летучие мыши, шум забивал мне уши,
мешалсосредоточиться;вдобавокгнусные тваритоидело слеталивниз,
задевая меня по лицу и по плечам.
Башня, надо сказать, была квадратная, и плита каждой угловой ступеньки,
накоторойсходились два марша, была ширеи другойформы, чем остальные.
Поднявшисьдо одного такогоповорота, япродолжалнащупывать дорогу, как
вдругмоярука сорвалась впустоту.Ступеней дальше небыло.Заставить
чужого человекаподняться потакой лестнице в темноте означало послать его
на верную смерть;и, хотя вспышка зарницы и собственная осторожность спасли
меня,при одноймысли отом,какая меня подстерегала опасность и с какой
страшнойвысоты ямог упасть, меняпрошибхолодный пот, и я как-то сразу
обессилел.
Зато теперь я знал, что мне было надо;я повернулобратнои стал так
же,ползком, спускаться, а сердце мое было переполнено гневом.Когда я был
примерно наполпутивниз,на башнюналетел мощный порывветра,стих на
мгновение --и разом хлынул дождь; я несошел еще с последней ступеньки, а
уже лило как из ведра. Я высунулся наружу и поглядел в сторону кухни. Дверь,
которуюяплотно притворилуходя,была теперьоткрыта,изнутри сочился
тусклый свет,а поддождемвиднелась, кажется,фигурачеловека, который
замер в неподвижности,какбыприслушиваясь. Вэту секундуослепительно
блеснуламолния-- яуспел ясноувидеть, что мнене почудилось и на том
месте в самом деле стоит мой дядя, -- и тотчас грянул гром.
Не знаю, чтопослышалось дяде Эбенезеру в раскате грома: звук ли моего
падения, глас ли господень, обличающийубийцу,-- обэтомя предоставляю
догадываться читателю. Однобылонесомненно: его обуял панический страх, и
он бросился обратно в дом, оставив дверь за собою открытой. Я как можно тише
последовал за ним, неслышно вошел в кухню и остановился, наблюдая.
Он успел ужеотпереть поставец с посудой,досталбольшуюоплетенную
бутыль вискии сидел у стола спиной ко мне. Его поминутно сотрясал жестокий
озноб, и онс громкимстономподносилкгубамбутыльи залпомГлотал
неразбавленное зелье.
Яшагнулвперед, подкрался к нему сзадивплотную и с размаху хлопнул
обеими руками по плечам.
-- Ага! -- вскричал я.
Дядя издал какой-то прерывистыйблеющий вопль, вскинул руки и замертво
грохнулсяназемь.Янемногооторопел;впрочем,преждевсего следовало
позаботиться о себе, и, недолго раздумывая, я оставил его лежать на полу.В
посудномшкафчикеболталасьсвязка ключей,ипокакдядюшке вместес
сознанием не вернулась способностьстроить козни, я рассчитывал добыть себе
оружие.