Зеленые листы из Красной книги - Пальман Вячеслав 4 стр.

В хутор Татарский мы вошли стройно, с песней. Из крайних хат повыбежали дети, женщины. Широкая гряз­новатая улица наполнилась голосами. Кто такие приехали? Откуда? Не видели ли наших?..

В центре хутора густо толпился народ, в толпе были казаки с винтовками. Оседланные кони стояли у коновязей. Толпа гудела грозно и страшно. На корявый тополь полез казачина с веревкой в руках. Сразу вспомнилась сумереч­ная, страшная площадь Новочеркасска. Самосуд? Над кем? Ненависть и презрение к жестоким хуторянам заста­вила меня скомандовать:

— Приготовьсь!..

Черные бурки — а нас было около сотни — взяли толпу в кольцо.

— Что происходит? — строго крикнул я. Расталкивая земляков,к самоймордемоейнервной Куницы просунулся высокий урядник с глазами фанатика. Кобылка прижала уши, и он тут же отскочил, чертыхнув­шись и держась за плечо: изловчилась куснуть. Сморщив­шись от боли, урядник крикнул:

— Эка зверюга у вашего благородия!..

—Не суйся под морду! — небрежно бросил я.— Что происходит? Короче!

—Агитаторшу словили, господин хорунжий. Вот тута, в степу. Она к красным пробиралась. Листки подметные у ей за пазухой.

И протянул мне мятый лист бумаги. Прокламация, при­зыв к казакамне вступатьв Добровольческую армию.

Я тронул Куницу. Толпа расступилась. На голой земле, бессильно опустив голову, сидела женщина в порванном черном полушубке. Сапоги у нее уже стащили, воротник отодрали. Веревка с петлей раскачивалась на тополином суку. Из толпы неслись проклятия, истошно кричали хутор­ские бабы.

«Агитаторша» медленно и трудно подняла голову. С рассеченного лба стекала струйка крови. Глянула, увидела перед собой офицера в бурке и, не узнав меня, вновь уронила голову. Но я-то узнал!

Передо мной сидела Катя, жена Кухаревича. Мы коротко переглянулись с Кожевниковым. У него задергалась щека: разволновался. Решение пришло мгновенно.

— Взять преступницу! — коротко приказал я. Телеусов и Кожевников свалились с коней, растолкали толпу, рывком подняли на ноги маленькую, истерзанную женщину. Подвели запасного коня; Катю, видимо потеряв­шую сознание, взвалили поперек седла, Алексей Власович запрыгнул на круп, тронул повод и ловко выбрался из толпы опешивших хуторян за спины своих.

Казаки завопили, словно их обокрали. Кто-то клацнул затвором. Мои псебайцы вскинули винтовки.

— Ти-ха! — рявкнул огромный Кожевников и грудью пошелнаурядника,толкнувеготак,чтототчутьне свалился.— Приказ командира сотни сполнять без разго­воров!..

Поутихло. Я проследил за Телеусовым. Он уже отъез­жал в окружении десятка хлопцев. Тогда я поднялся на стременах и громко сказал:

— Казаки-хуторяне! От имени вольного Дона благо­дарюзачестную службу.Вы арестовалиопаснуюпре­ступницу. Мы доставим ее в штаб на допрос, а уж потом будем судить военно-полевым судом. Будьте уверены, она все расскажет и получит по заслугам. Еще раз благодарю!

Развернув на месте Куницу, прямо через толпу, с рукой на расстегнутой кобуре, я пришпорил свою лошадку. Сотня поскакала следом.

Все произошло так быстро и так стремительно, что бра­вые судьи не успели сообразить, что к чему.

Не-ет, мы не остановились и на выезде из растянувше­гося в длину хутора. Мы рысью проскакали еще версты четыре, потом по гребле, разбитой колесами, перешли топкий Кагарлык и только там, у одинокого стога сена на луговой низине, спешились, чтобы стать лагерем.

— Разойдись! — прикрикнулВасилий Васильевич на хлопцев, с любопыством сгрудившихсявокруг Телеусова иКати.— А ну,ребята, займись делами,покамы тута

сами.

..

Катю сняли с седла, положили у стога. Она постаны­вала.Лицо бледное,без кровинки.Глаз не открывала.

Алексей Власович налил в кружку немного водки, раз­бавил водой и, приподняв Катину голову, влил ей в рот.

Она закашляла и глубоко вздохнула. Взгляд ее сделался осмысленным, она осмотрелась, увидела бородатого Ко­жевникова, меня. И быстро, по-девчоночьи, зажму­рилась.

— Не сон, Катя, это мы, мы...— Я погладил ее по плечу. Еще раз оглядев нас, лагерь, коней, себя, она прежде всего запахнула на груди полы рваного полушубка, под­жала ноги в мокрых чулках. И только тогда неуверенно сказала: «Андрей!» Слезы покатились по ее щекам. Сперва плакала тихо, потом навзрыд. Запоздавшая реакция.

Стемнело. Загорелись костры. Погони мы уже не боя­лись. До проклятого Татарского, как и до Мечетинской, отсюда верст пять или шесть. Да и постоять за себя мы могли.

Катя выслушала, как мы на нее наткнулись и, можно сказать, выхватили из смерти.

—Нету покоя людям и в этих степях, Катерина,— про­басил Кожевников.— Что в Рассее делается, мильёны лю­дей мечутся с места на место. И ты туда же, малявая. Счи­тай, повезло тебе, раз мы вовремя подскочили. Опоздай на полчаса, и быть тебе...

—Не вспоминайте, ради бога! — Она закрыла лицо ладонями.— Не могу представить...

Телеусов принес от большого костра котелок с куле­шом; подбросили в огонь веток тальника и старого сена из уполовиненного стога. Вскипятили чай. Катя встала, про­шлась. Вижу, шатает ее из стороны в сторону. И все ощу­пывает себя, морщится. Видно, били ее. Уже после чая ска­зала:

—Они схватили меня в хуторе. Я от самой Каменской на лошади пробиралась в одиночку. Конечно, в Екатеринодар. Все было хорошо, а тут не повезло.

—Саша где? — спросил я.

—Должен быть там, в Екатеринодаре. С фронта мы уезжали вдвоем, а потом начались бои за Новочеркасск, белые одолели. Саша с бойцами пробился на юг, а я с обо­зом раненых отошла к Каменской. Лишьпотом, когда по­местила раненых в лазарет, поехала тоже на юг, в обход Ростова. Глупая. Надо же додуматься — по пути разда­вать листовки этим...

Оказывается, они вместе с Сашей воевали недалеко от нас, на Западном фронте, только южнее Бреста. Катя была военнымфельдшером.Полк,гдеонислужили,ушелс фронтараньше,чемнаш, там было много иногородних донцов. Вот и подались домой.

—А вы-то?! — Она посмотрела на меня.

—В Псебай. Своим делом заниматься. Зубров и леса охранять.

—Ох, Андрей, Андрей, боюсь, не удастся вам. Зубры, леса... Тут такое начинается!— И она вздохнула.

Мы стали определять, как идти дальше, Катя сказала:

— Точно знаю: красные полки Сорокина готовятся на­ступать на Екатеринодар. Они в Тихорецкой. Армавир и Кавказская тоже у наших...

И осеклась, с беспокойством поглядывая на бешметы с Георгиевскими крестами, на мои погоны.

— Наши, ваши... Не поймешь, кто и где, с кем и за что. Ты сама-то разобралась?

Она кивнула: лишний вопрос!

—Едем в Псебай,— предложил я.— Отдохнешь,по­томвместепоищемСашу.Какон?Неранен,здоров?

—С первого дня на фронте. Крест заслужил. Уваже­ние. При Керенском офицеров разоружал. Потом сам едва от смерти ушел, под арестом сидел, но бежал. Всего хва­тило.

В эту ночь мы почти не спали. Катя лежала, завернув­шись в мою бурку. И все время постанывала. Бедная жен­щина, что она перенесла! И опять торопится в самое пекло гражданской войны.