- Она стоит восемьсот ливров.
Эта цена заставила графиню вздрогнуть; как признаться, что наследница Валуа довольствуется подержанной мебелью и не может заплатить восемьсот ливров?
Графиня не могла скрыть, что она расстроена.
- Но никто не говорит с вами о покупке, сударь! Откуда вы взяли, что я хочу купить это старье? Речь идет о том, чтобы взять напрокат, и к тому же...
Фенгре сделал гримасу: сделка переставала быть выгодной. Это была уже не продажа новой или даже подержанной мебели - это было взятие напрокат.
- Вам угодно взять всю эту мебель лютикового цвета? - спросил он. - Вы возьмете ее на год?
- Нет, всего лишь на месяц. Я должна меблировать квартиру одного провинциала.
- Это обойдется в сто ливров в месяц, - объявил мэтр Фенгре.
- Вы шутите, сударь: ведь таким образом через восемь месяцев эта мебель станет моей.
- Согласен, ваше сиятельство.
- И что же?
- А то, сударыня, что, коль скоро она станет вашей, она перестанет быть моей, следовательно я не обязан буду реставрировать ее и обновлять - все это стоит денег!
Госпожа де ла Мотт задумалась.
«Сто ливров в месяц - это много, - рассудила она, - но нужно сообразить: или через месяц это окажется для меня слишком дорого и тогда я верну мебель и произведу огромное впечатление на торговца, или через месяц я смогу заказать новую мебель. Я рассчитывала потратить пятьсот-шестьсот ливров, но не будем скупиться и потратим сто экю».
- Я сохраняю за собой эту мебель лютикового цвета для гостиной, - вслух сказала она, - и подходящие к ней занавески.
- Так, сударыня.
- А ковры?
- Вот они.
- А что вы мне дадите для другой комнаты?
- Вот эти зеленые диванчики, этот дубовый шкаф, этот стол с витыми ножками и шелковые узорчатые зеленые занавески.
- Хорошо, ну, а для спальни?
- Красивую широкую кровать - на такой отлично спится, - бархатное одеяло с розовой и серебряной вышивкой, голубые занавески и каминный гарнитур отчасти в готическом стиле, но богато позолоченный.
- А туалет?
- С мехельнскими кружевами! Взгляните на них, сударыня. Изящнейший комод маркетри, такая же шифоньерка, софа, обитая вышитой тканью, такие же стулья, элегантная горелка - она получена из спальни госпожи де Помпадур, из Жуази.
- Сколько же все это стоит?
- На месяц?
- Да.
- Четыреста ливров.
- Послушайте, господин Фенгре, пожалуйста, не принимайте меня за гризетку! Людей моего происхождения нельзя ослепить этими флагами! Рассудите, прошу вас, что четыреста ливров в месяц - это четыре тысячи восемьсот ливров в год и что за эту цену я могла бы получить меблированный особняк!
Мэтр Фенгре почесал за ухом.
- Вы заставите меня возненавидеть Королевскую площадь! - продолжала графиня.
- Я был бы в отчаянии, сударыня!
- Так докажите это! Я не желаю платить за эту обстановку сто экю!
Последние слова Жанна произнесла так властно, что торговец снова задумался о будущем.
- Пусть будет по-вашему, сударыня.
- С одним условием, мэтр Фенгре!
- С каким, сударыня?
- С таким, что все это будет размещено и расставлено в квартире, которую я укажу, в три часа пополудни.
Оставив свой адрес, она села в экипаж.
Час спустя Жанна сняла помещение на четвертом этаже, и не прошло и двух часов, как гостиная, прихожая и спальня уже меблировались и обвешивались коврами.
Когда помещение было приведено в порядок, стекла вымыты, а в каминах загорелся огонь, Жанна принялась за свой туалет и добрых два часа наслаждалась счастьем - счастьем ступать по мягкому ковру, чувствовать вокруг себя теплый воздух в обитых коврами стенах и вдыхать аромат левкоев, которые с наслаждением купали свои стебли в японских вазах, а головки - в жарких испарениях квартиры.
Мэтр Фенгре не забыл и о золоченых бра, держащих свечи; по обеим сторонам зеркал под огнями восковых свечей переливались всеми цветами радуги люстры со стеклянными жирандолями.
Огонь, цветы, восковые свечи - Жанна пустила в ход все, чтобы украсить рай, который предназначался ею для его высокопреосвященства.
В свой туалет Жанна внесла изысканность, о которой ее отсутствующий муж потребовал бы у нее отчета; женщина была достойна помещения и обстановки, взятой напрокат у мэтра Фенгре.
Она ждала. Часы пробили девять, десять, одиннадцать часов - никто не явился, ни пешком, ни в карете.
Одиннадцать часов! А между тем это был тот самый час, когда обходительные прелаты, которые истощили свое милосердие за ужином в предместье и которым понадобилось всего лишь двадцать оборотов колес, чтобы выехать на улицу Сен-Клод, радовались, что человечность, филантропия и религиозность так дешево им стоит.
На Фий-дю-Кальвер зловеще пробило полночь.
Ни прелата, ни кареты; свечи начали бледнеть, несколько свечей забросали полупрозрачные скатерти своими розетками из золоченой кожи.
В половине первого Жанна, вне себя от бешенства, встала с кресла, с которого она поднималась за этот вечер сто раз, чтобы открыть окно и вперить взор в глубину улицы.
Квартал был безмятежен, как перед сотворением мира.
Она разделась, отказалась от ужина и отпустила старуху, расспросы которой начали ей надоедать.
И в одиночестве, среди шелковых обивок, за прекрасными занавесками, в великолепной постели ей спалось не лучше, чем накануне, ибо накануне ее беззаботность была куда счастливее: она порождала надежду.
Глава 15
КАРДИНАЛ ДЕ РОАН
На следующий день Жанна снова принялась наряжать свою квартиру и наряжать самое себя.
И вот пробило семь часов; огонь в гостиной ярко горел, когда по улице Сен-Клод проехала карета.
Жанна еще не успела в раздражении броситься к окнам. Из кареты вышел человек в плотном рединготе. Вскоре зазвенел звонок, и сердце г-жи де ла Мотт забилось так сильно, что она его едва расслышала.
Через несколько секунд госпожа Клотильда доложила графине:
- Тот человек, что написал позавчера.
- Впусти его, - отвечала Жанна.
Легкие шаги, скрипящие ботинки, красивый человек в шелку и бархате, высоко держащий голову и кажущийся великаном в десять локтей роста в этой маленькой квартирке, - вот что услышала и увидела Жанна, вставая навстречу гостю.
Она была неприятно поражена «инкогнито», которое сохраняла «эта особа».