- Я отсылаю вас на улицу По-де-Фер.
- Чтобы там меня схватили! Я еще не рехнулся.
- Но если в моей власти сделать то, о чем вы говорите, если в моей власти гораздо большее - догадаться о том, что затевается в вашей академии, то зачем же я явился бы просить у вас разрешения на беседу с вашей дамой? О нет! В этом случае я сделал бы так, что вас арестовали бы сию же секунду, и мы с вашей дамой освободились бы от вас. Я же поступаю иначе: «Всего добиваться вежливостью и убеждением» - таков мой девиз, дорогой господин де Босир.
- Послушайте! - вскричал Босир, выпуская руку Оливы. - Ведь это вы сидели на софе у этой дамы два часа назад? А? Отвечайте!
- На какой софе? - переспросило голубое домино, которому Олива легонько сжала кончик мизинца.
- А в сущности говоря, мне это совершенно все равно, - возразил Босир. - Доводы ваши вполне убедительны - это все, что мне нужно. Я сказал: «Убедительны», - а должен был бы сказать: «Превосходны». Возьмите же даму под руку, и если вы вели себя как благовоспитанный человек с дурными намерениями, - краснейте!
Голубое домино расхохоталось.
- Спите спокойно, - объявило оно Босиру. - Отсылая вас туда, я делаю вам подарок стоимостью, по меньшей мере, в сто тысяч ливров: ведь если вы сегодня вечером не явитесь в академию, по обвинению ваших компаньонов, вы не примете участия в дележе, тогда как, если вы туда явитесь...
- Что ж, будь по-вашему, пойду наудачу, - пробормотал Босир.
Поклонившись и сделав пируэт, он исчез. Голубое домино завладело рукой мадмуазель Оливы.
- Я не знаю ничего более прелестного на свете, нежели ваша история, дорогая мадмуазель Николь, - заговорило голубое домино, нежно сжимая округлую руку маленькой женщины. Услышав это имя, она испустила сдавленный крик; маска сползла ей на ухо.
- Боже мой! Что это за имя? - воскликнула она. - Николь!.. Уж не обо мне ли идет речь? Уж не хотите ли вы ненароком назвать так меня?
- Теперь вас зовут Олива. Имя Николь чересчур отдавало провинцией. Я прекрасно знаю, что вы - это две женщины: Олива и Николь. Не будем сейчас говорить об Оливе, поговорим сперва о Николь. Разве вы забыли те времена, когда вы откликались на это имя? Никогда не поверю!.. Ах, дорогое дитя мое, когда, будучи юной девушкой, носишь какое-то имя, это имя всегда сохраняешь если и не для всех, то, по крайней мере, в глубине сердца, каким бы ни было то имя, которое она вынуждена была взять, чтобы забыть первое. Бедная Олива! Счастливая Николь!
- Вы, стало быть, не считаете меня счастливой?
- Вам трудно было бы стать счастливой с таким человеком, как Босир. Олива вздохнула.
- Да, я отнюдь не счастлива, - сказала она.
- Но если вы его не любите, бросьте его.
- Нет.
- Но почему же?
- Потому что если бы я скоро его бросила, я пожалела бы об этом. Пожалела бы о том шуме, который он поднимает вокруг меня.
- Я должен был бы догадаться об этом. Вот что значит провести молодость среди людей молчаливых!
- Вам известна моя молодость?
- Прекрасно известна.
- Ах, вы мой дорогой! - смеясь и покачивая головою, с недоверчивым видом произнесла Олива.
- Так поговорим же о вашей молодости, мадмуазель Николь?
- Что ж, поговорим, но предупреждаю вас, что не подам вам ни одной реплики.
- Я не коснусь вашего детства - это время не идет в счет нашей жизни; я начну с вашей юности, с того мгновения, когда вы обнаружили, что Бог вложил в вас сердце для того, чтобы вы любили.
- Чтобы я любила кого-то?
- Чтобы вы любили Жильбера.
При этом имени дрожь пробежала по всему телу молодой женщины, и голубое домино почувствовало, как задрожала ее рука.
- Боже мои! Откуда вы это знаете? - спросила она. Внезапно она остановилась, с непостижимым волнением устремив взгляд сквозь маску на голубое домино. Голубое домино промолчало.
Олива иди, вернее, Николь вздохнула.
- Ах, сударь! - сказала она. - Вы сейчас произнесли имя, которое вызывает у меня столько воспоминаний!.. Так вы знали Жильбера?
- Раз я заговорил с вами о нем, значит, я его знал.
- Увы!
- Славный парень, клянусь честью!.. Вы любили его?
- Да, да; вам известны самые страшные тайны, сударь! - вздрогнув, отвечала Олива. - А теперь...
Она посмотрела на незнакомца так, словно могла читать по его лицу сквозь маску.
- А что с ним сталось теперь? Голубое домино хранило молчание.
- Прошу вас, - почти умоляюще настаивала Николь, - скажите мне; что сталось с Жильбером? Вы молчите, вы отворачиваетесь... Быть может, воспоминание о нем оскорбляет вас, удручает?
В самом деле: голубое домино не только отвернулось, но и поникло головой, словно груз воспоминании был чересчур тяжел для него.
- Когда Жильбер любил мадмуазель де Таверне... - произнесла Олива.
- Имена называйте лоташе, - перебило ее голубое домино. - Разве вы не обратили внимание, что я их и вовсе не называю?
- Когда он так любил ее, - со вздохом продолжала Олива, - что каждое дерево в Трианоие звало об этой любви...
- О! - произнесло голубое домино; мягкое покачивание головы выдавало улыбку, появившуюся под маской. - О вас, о Жильбере и еще об одной особе мне известно все, что может быть известно вам самой, милое дитя мое!
- Скажите мне откровенно: что сталось с Жильбером? - Разве вы не слыхали, что он умер?
- Да, но...
- Так вот: он умер.
- Умер? - с недоверчивым видом переспросила Николь.
Внезапно она содрогнулась так же, как и в первый раз.
- Ради Бога, сударь, - сказала она, - окажите мне услугу!
- Две, десять - сколько вам будет угодно, дорогая Николь!
- Снимите маску!
- Здесь это невозможно.
- Вы боитесь, что я вас узнаю!
Голубое домино больше не заставило себя упрашивать; оно направилось в темное место, которое указала ему молодая женщина, и, очутившись там и отвязав маску, показало свое лицо Оливе, - та с минуту пожирала его взглядом.
- Увы, нет! - топая ногой и вонзая ногти в ладони, сказала она. - Увы, нет, это не Жильбер!
- А кто же я?
- Не все ли мне равно, раз вы - не он?
- С сегодняшнего дня, дорогая Олива, - вы видите, что я оставляю в покое Николь, - с сегодняшнего дня, дорогая Олива, перед вами открывается все ваше будущее - счастливое, богатое, блестящее.
- Вы так думаете?
- Да, если вы и впрямь решились на все, чтобы с моей помощью достичь цели.